Расскажу о нашей общей с Львом Абрамовичем любви к горам. Ещё на младших курсах университета друзья пригласили меня в горно-туристический поход на две недели в район Теберды (Западный Кавказ). Туристический опыт к тому моменту у меня был приличный – в подмосковный лес с рюкзаком и с ночёвками я ходил с детства, с моей бабушкой «по грибы, по ягоды».

А потом – клуб самодеятельной песни с его слётами, опыт автостопа и прочие приключения молодости. Несмотря на весь мой опыт, оказалось, что горный поход для меня очень тяжёл физически – у меня в группе был самый лёгкий рюкзак, и я всё время отставал, даже от девушки, участницы нашей группы. И, тем не менее, этого похода мне хватило, чтобы «заболеть» горами навсегда – через год я уже организовал поход сам: собрал группу, проработал маршрут, расписал раскладку продуктов и так далее. Так с тех пор почти каждый год и вожу походы в горы – в этом году исполнилось 40 лет моему первому походу.

К моменту окончания университета я наработал уже солидный опыт организации походов, обзавёлся каким-никаким горным снаряжением, ходить стало комфортно и интересно. Ходили мы тогда, в основном, в район Архыза, который по стечению обстоятельств был основной базой походов и восхождений Льва Абрамовича, увлекавшегося альпинизмом. И я пошёл на авантюру: пригласил Остермана присоединиться к нашей, по его меркам «юниорской» горно-туристической группе. В то лето ему было уже под семьдесят лет, были всякие неполадки в здоровье, но притягательность вброшенной мной идеи этого похода победила – и мы пошли. Группой из шести человек мы должны были траверсировать Софийский хребет в Архызе, выйти на Главный Кавказский хребет (тогда это было ещё возможно, Советский Союз ещё существовал), взойти на относительно несложную горную вершину, «откуда должно быть видно море», и потом по боковой заповедной долине вернуться обратно в Архыз. Там Лев Абрамович собирался остаться на базе Московского Дома Учёных, ну а мы собирались возвращаться в Москву. Всё вместе должно было быть несложным походом II спортивной категории сложности. Специального снаряжения (кроме бивачного) для этого обычно не требуется, достаточно лыжных (или просто) палок, ну и ещё у нас была пара ледорубов «на всякий случай». Льва Абрамовича мы отговорили брать ледоруб – он у него был 50-х годов, тяжеленный (впрочем, наши ледорубы тоже были советские – в несколько раз тяжелее нынешних «фирменных»). Руководителем похода был я, Остерман шёл рядовым участником.

Примерно так в те годы выглядел Лев Остерман (в Архызе)

Таков был план. Но горы часто «учат» слишком уверенных в себе восходителей, так случилось и на этот раз. Стартовали мы бодро, быстро набрали высоту около километра от точки старта и встали на ночёвку под очевидным перевалом в начале траверса хребта. Переночевали и утром быстро взяли этот перевал – подъём к нему шёл по не слишком крутому травянистому склону, а вид с него открывался грандиозный. Однако, мы не нашли перевального тура с запиской – на что не обратили внимания, перевал предполагался редко посещаемым, так что отсутствие тура – это нормально. Начали спуск. Спустя примерно час стало понятно, что мы идём не туда: то, что мы видели – травянистый склон, который всё круче и круче уходил вниз «за перегиб», никак не соответствовало описанию перевала. Мы уже должны были выйти к озеру в ровном цирке и с местами ночёвки. Но не вышли. Навигаторов тогда ещё никаких не было, карт нормальных – тоже, так что ходили по старинке – с компасом и от руки нарисованной картой-хребтовкой, которую мы когда-то давно скопировали на кальку, раздобыв этот страшный дефицит у того же Остермана.

Та самая карта-хребтовка

Никто из нас в этих краях не был, поэтому сели разбираться. Достали карту, сориентировали её по компасу и окружающим хребтам, и стало понятно, что наш перевал находится в другом месте – довольно сильно влево по хребту – фактически, под углом 90⁰ к линии нашего движения. Но, казалось бы, ушли мы не так далеко – судя по карте до спуска с правильного перевала, выводящего к озеру, расстояние не более километра. Решили траверсировать склон до этого спуска. Это было ошибкой – надо было возвращаться и ночевать на старом месте, но очень не хотелось набирать сброшенную высоту. Пошли. Ко всему прочему, склон, по которому мы шли, оказался совершенно безводным – мы в Архызе с таким ещё не сталкивались, обычно всегда пробивались небольшие ручейки или роднички. А тут воды нет совсем – только то, что мы набрали с собой на стоянке утром.

Идём, но легче не становится – наш путь начинают пересекать скальные выходы, непроходимые для нашей группы – верёвок, крючьев и прочего альпинистского снаряжения у нас нет. Приходится обходить скалы то по верху, то по низу, но в среднем – с понижением, то есть, продолжаем сбрасывать высоту. Благо, идти не очень сложно и совсем не опасно – травянистый склон пологий, тропы нет, но держит он нормально. Тем временем у нас совсем закончилась вода, появились первые признаки обезвоживания (солнце-то южное, градусов 30 в тени, а тут тени нет), да и усталость накопилась.

В конце концов, наш путь пересёк здоровенный скальный каньон, на дне которого текла шумная, но небольшая речка. Увы, никакого спуска к этой речке с нашего места не было – скальный обрыв метров 40 высотой обеспечил наc отличными танталовыми муками. Однако тут было ровное место под наши палатки, вечер близится, но ещё далеко не наступил. Видим, в метрах в 50-ти над нами, по крутому склону можно долезть до висячего снежника. Тут же решили разбивать лагерь, становиться на ночёвку, а к снежнику отправить «гонца» с пустым рюкзаком и ледорубом.

Стало понятно, что к желанному озеру мы так не выйдем (вверх – скалы, озеро находится над ними), сил уйти обратно с набором всей потерянной высоты нам может не хватить, так что единственное, что нам остаётся завтра – это искать спуск вниз до самого низа долины (это ещё где-то метров 700 спуска). Поужинали, забили котелки снегом на ночь, остатки снега замотали плёнкой и оставили в рюкзаке. Мыть котёл из-под ужина не стали – воды нет, а ждать-топить для этого новую порцию снега очень не хотелось – устали, быстро улеглись спать.

Утром выяснилось, что тот снег, что был оставлен в рюкзаке – почти весь растаял и вытек, осталась только та вода, которая была в котелках, благо – полных. Котелки у нас были разного размера – большой, в котором вчера варили суп, и маленький, для чая, чистый. Гнать ещё раз скалолаза за снегом наверх мы посчитали негуманным, решили обойтись той водой, которая у нас была в котелках: с учетом последующего дня – в большом надо делать чай, в малом – варить завтрак. Так и поступили, но когда дело дошло до чая – все морщились: талый снег и немытый котелок из-под супа придали чаю отвратительный вкус.

И тут наш учитель выдал фразу, вынесенную в заголовок этого воспоминания: «В чае главное — температура!» Это было высказывание настоящего физика: ночь и утро были прохладными, и горячий чай, хоть и противный — всё равно подкреплял и физически и душевно перед неизвестностью грядущего спуска. Ну и сама фраза очень нас ободрила — сначала долго смеялись, потом долго её вспоминали в течение дня, когда допивали остатки этого чая, разлитые по фляжкам про запас.

После завтрака мы пошли на спуск вдоль каньона, там тоже было много всяких приключений, опять кончилось все питьё, опять обезвоживание, но, ура, к середине дня мы нашли непростой, но возможный спуск в этот каньон к самой речке. Напились вдоволь чистейшей прохладной воды, перекусили и разведали путь дальнейшего движения: надо переправляться на другой берег этого каньона и спускаться там — с нашей стороны начинались скалы — «бараньи лбы», а на другой стороне шёл длинный и пологий травяной кулуар, по которому была надежда спуститься до самого низа долины – к большой реке.

Переправляться нужно было по большому снежному мосту (в тени каньона он прекрасно сохранился до середины лета). Как говорится «ничто не предвещало». Построились цепочкой, пошли по очереди. И тут я увидел, что колени Остермана (он шёл прямо передо мной) ходят ходуном: за время спуска ноги сильно устали, это известные возрастные изменения, на старте маршрута он нас об этом предупреждал. Поэтому я остановил его, и мы поменялись — я отдал ему свой ледоруб, а у него забрал его лыжную палку для собственной страховки на снежном мосту.

Но лыжная палка служит страховкой, только пока ты твёрдо стоишь на ногах — а я на самом горбу снежного моста поскользнулся, упал и поехал вниз, набирая скорость. Все попытки затормозить скольжение палкой были тщетны, мост впереди перегибался и что там под ним, было не видно, только много сотен метров ниже шумела большая река. Я скользил всё быстрее, потом рухнул вниз – прямо в русло нашей речки, благо перед этим догадался перевернуться на спину (на рюкзак) и высота оказалась небольшой, метра три всего. Рюкзак смягчил падение, а речка, в которую я упал, быстро привела меня в чувство – я встал на ноги, тут подоспели мои друзья-спасатели и вывели «под белы руки» на травянистый склон. Я отделался сильно ушибленной рукой и несколькими обширными и кровоточащими ссадинами, которые мы тут же перевязали.

А дальше мы Льва Абрамовича потеряли. Дело в том, что из-за моей травмы группа двигалась очень медленно – приходилось меня ждать, я часто передвигался вниз по траве «на пятой точке», так было легче тащить рюкзак. А Лев Абрамович пошёл первым, типа «в разведку пути». И так как это был спуск, и ноги тут не сильно уставали, то, пользуясь своей альпинистской техникой, очень быстро ушёл вперёд и скрылся из глаз.

Мы тащились-тащились и к вечеру окончательно спустились до поросшего дремучим лесом берега большой реки внизу долины. Но Остермана нигде не встретили. Очень расстроились, бегали-искали-звали, но всё без толку. Наступили сумерки, у нас одна палатка на 5 человек (вторая – у Л.А.), развели костёр, поужинали, попытались все набиться в палатку-«двушку», но я там никак не мог пристроить свою травмированную руку – в конце концов, я вылез наружу, несмотря на начавшуюся грозу и жуткий ливень с градом. У меня был кусок полиэтиленовой плёнки, запас дров и большой костёр, у которого я и провёл эту, ну очень живописную ночь.

Утром, после завтрака, встал неприятный вопрос: «что же теперь делать?» Гроза утихла, солнышко подняло туман – испарялась вода с листьев деревьев. Мы снаряжаем поисковую экспедицию (которой самой бы ещё не заблудиться) наверх, гадаем — что могло случиться с Остерманом. А когда мы нервно допивали третью кружку чая, кто-то вяло спросил: «А кто это там ходит?» – в лесу за деревьями мелькнуло что-то серебристое. Мы переглянулись — вроде, все тут. Через мгновение до нас «дошло», тут все завопили, бросились в лес, там и обрели своего потерянного учителя. Оказалось, что кулуар, которым мы спускались, раздвоился на середине спуска (мы этого не заметили), и Остерман ушёл одним рукавом, а мы спустились по другому. Его рукав оказался более сложным – двигаться по нему быстро не получалось, так что, когда стало темнеть, он на большом камне поставил свою фирменную шведскую палатку и переночевал в ней. Кухни у него с собой не было, но был какой-никакой перекус, ну и его огромный альпинистский опыт помогал сохранять самообладание. Он спокойно понял, что мы разминулись, утром поднялся до развилки и нашёл наши следы. Как он выразился: «Ну, вы же не по воздуху шли» (имея в виду тропу в траве, проложенную моей «пятой точкой»). На этом наш маршрут мы стали завершать – день мы отдыхали на месте, потом ещё за день вдоль реки по глухому лесу выбрались на дорогу к Архызу.

Надо ли говорить, что такие совместно пережитые приключения сдружили нас окончательно – после этого похода мы стали уже «не учитель и ученики», а друзья, хоть и сильно разные по возрасту.

А примерно так тогда выглядел я (на фоне г. София, Архыз)

Иванов А.П., научный сотрудник, физический факультет МГУ 14.10.2023