«Я хорошо понимаю, сколь отдалены манящие горизонты моей мечты от сегодняшней действительности, от того, чем я буду реально заниматься всю жизнь. Я не доживу до той поры, когда ученый, опираясь на накопленный (нами) экспериментальный материал, начнет создавать в своем мозгу картину явления в целом, выдвигать и проверять гипотезы. Счастливец! …
А нам, тем, кто начнет, предстоит роль скромная: собирать и сортировать факты, тщательно их записывать, создавать приборы для все более тонкого и искусного вторжения в святое святых Природы. Мы будем бродить вслепую, ориентируясь ощупью, часто идя не в ту сторону, не умея отделить важное от случайного, возвращаться назад, терять надежду. Но он, этот счастливец, будет нашим наследником. И все люди, которым он принесет избавление от страданий, скажут спасибо и тем, кто делал первые шаги. Ради этого стоит жить!»
Это почти дословная цитата из дневника 28-летнего Льва Остермана. 1951 год. Позади годы войны, впереди годы поисков, ошибок, испытаний и побед. Некоторые моменты оказались буквально пророческими. В своих исканиях молодому ученому действительно приходилось бродить вслепую и ориентироваться на ощупь. Но самое главное, то, что он пронес через всю свою жизнь, выражено в последних предложениях цитаты. И речь не о том, что люди скажут спасибо, а о том, что они будут избавлены от страданий.
«Я знаю, что не доживу до той поры, когда все люди будут счастливы. Значит ли это, что я не могу быть счастлив теперь? Нет, не значит. Я могу быть счастлив, если буду сознавать, что моя жизнь протекает не в безразличии к счастью других, а, напротив, все ее содержание, весь труд, который и есть ее главное содержание, — все служит тому, чтобы помочь людям быть счастливыми. Отсюда главная цель, смысл жизни и ее счастье — это плодотворный труд для блага всех людей…»
***
Лев Абрамович Остерман прожил необычайно насыщенную жизнь. Он был свидетелем и участником эпохальных событий, происходивших в стране. Фраза звучит довольно пафосно, но так оно и было. Потому что можно просто отмечать фактические даты, например: Лев родился в 1923 году, 20 октября. А можно соотнести год его рождения с событиями в России и понять, что тогда еще шла гражданская война. Или вот: «Я помню, как на перекрестке с Кузнецким переулком установили первый в Москве светофор. В это же время у самого въезда на Красную площадь появился первый милиционер-регулировщик. В белоснежном кителе и белых перчатках, в белом «тропическом» шлеме с пупочкой на макушке он виртуозно жонглировал своей бело-черной палочкой и круто поворачивался без малейшего наклона, точно был закреплен на вертикальной оси. … В первые недели на прилегающих углах улиц скапливалось много народа — поглазеть на это чудо. Меня туда приводила няня».
Итак, в начале пути был первый московский светофор, а в середине уже генная инженерия. Между этими вехами вместилось великое множество решений, удач и неудач, поиск своего пути, 30 лет альпинизма, любящие и любимые ученики, изыскания, нравственный выбор …
Перед самой войной Лев закончил с отличием школу и поступил в МЭИ на факультет гидроэлектростанций. После начала войны всеми правдами и неправдами пытался попасть на фронт. Не получилось. Энергетический институт был отнесен к категории учебных заведений, имеющих оборонно-стратегическое значение, и всех его студентов освободили от призыва в армию. Но получилось рыть противотанковые рвы недалеко от Москвы.
Потом студенту-энергетику все-таки удалось вступить в армию и попасть в запасной стрелковый полк, который был сформирован под Йошкар-Олой. Почти весь полк погиб при защите Москвы, Лев Остерман выжил благодаря стечению обстоятельств. В Йошкар-Оле находилась тогда Ленинградская военно-воздушная инженерная академия, а при академии были краткосрочные курсы механиков самолетов. «Я мечтаю туда попасть. Это пусть и не самая быстрая, но верная дорога на фронт. Да еще с определенной военной квалификацией!»
И он попадает на эти курсы. Тут важно заметить, что всю жизнь наш герой занимался самообразованием и дополнительным образованием. И военное время не стало исключением: «В корпусе имелась неплохая библиотека технической литературы, вывезенная из Ленинграда. Более того, в далекую Йошкар-Олу во время войны регулярно поступали технические журналы, включая американские: Popular Mechanics и Popular Physics».
Краткосрочные курсы механиков самолетов решением администрации института «превратились» в полноценное военно-инженерное образование — не 4 месяца, а 4 года! А как же фронт, на который он так рвется? Студент Остерман подает рапорт с просьбой о переводе в действующую армию, но опять получает отказ. Приходится продолжать обучение. Лев не умеет учиться плохо: ему всегда интересно и всегда хочется добраться до самой сути предмета. Кроме того, он обладает редким умением анализировать, систематизировать и компилировать материал. Это умение он считал одним из своих главных достоинств.
Отличник учебы, в 1943 году он получает офицерское звание, единственный ученик на курсе становится техником-лейтенантом. В 1945 году, во время преддипломной практики в НИИ-1 Наркомата авиапромышленности, студент последнего курса ЛВВИА предлагает совершенно новую конструкцию выходного сопла для реактивного двигателя с регулируемым профилем сечения. Конструктору всего 22 года.
После диплома он будет некоторое время работать на Дальнем Востоке в должности механика самолета. «Работа механика — физически тяжелая, что после пятнадцати лет сидения на ученических скамьях чувствуется основательно. Все гайки нужно заворачивать и отворачивать с большой силой, а главное — в очень неудобных положениях. В моторе истребителя все очень тесно. Приходится работать то лежа на спине, то балансируя на каком-нибудь выступе конструкции. Добираться до нутра мотора подчас очень трудно и неудобно через хаотическое нагромождение разных трубок, тяг, твердых и острых деталей. От этого руки все изранены и вспухли, а ежедневное мытье их бензином с добавкой ядовитого свинца разъедает кожу».
К концу 1946 года Лев демобилизуется и вернется в московский НИИ-1, где станет проектировать устройства для испытания моделей сверхзвуковых истребителей. Поступит на заочное отделение МАИ, параллельно с авиационным институтом начнет учиться на физическом факультете МГУ. В НИИ почти сразу оценили его навыки: «Разумеется, сначала мне поручили простую деталировку. Но быстро поняли, что я могу справиться и с более сложной работой. Все-таки в Академии на кафедре моторостроения нас неплохо подготовили к конструированию».
Трудовая и учебная жизнь были очень насыщенными. Чертежи для диплома института делались вечерами и ночами в том же конструкторском бюро научно-исследовательского института, где Лев разрабатывал проекты аэродинамических труб для испытания моделей сверхзвуковых самолетов-истребителей. «Хорошо разработанные математические методы позволяют на основании результатов таких испытаний предсказать состояние и поведение реального самолета во время полета со сверхзвуковой скоростью в обычной воздушной среде. … в силу новизны самих проблем (сверхзвуковые полеты самолетов в ту пору только начинались) и засекреченности соответствующих исследований во всех промышленно развитых странах, работа отдела носила новаторский характер».
Такой же новаторский характер носила и его дипломная работа, В ней были некоторые инженерные решения, о которых преподаватели института не имели на тот момент ни малейшего представления. Но работу единодушно оценили на «отлично».
Казалось бы, чего еще можно желать? Прекрасная конструкторская карьера молодому специалисту обеспечена. Но пытливый ум не готов был довольствоваться только инженерным типом деятельности. Он жаждал чистой науки. И чистая наука подбросила ему неординарную задачу – выяснить физическую природу гипноза. Этим вопросом еще до войны занимался профессор Турлыгин. Он предполагал, что воздействие передается электромагнитным полем определенной частоты, которое излучает мозг гипнотизера. Профессор умер во время войны, а его работа заинтересовала Остермана. Он понимал, что только инженерных знаний для решения этой проблемы не хватит и, как уже говорилось выше, параллельно с МАИ начал изучать физику в Московском университете. «В это же время я прочитал книжку Шредингера «Что такое жизнь с точки зрения физики». И решил, что хочу заняться продолжением опытов Турлыгина или поисками, может быть, не электромагнитного, а какого-то специфически биологического поля, которому можно приписать явление «чистого» гипноза — без слов или соприкосновений гипнотизера и объекта гипноза».
Было понятно, что в рамках конструкторского бюро этой работой заняться будет невозможно, но если уж наука к кому-то «развернулась лицом», то она не отпустит своего человека. И, как будто специально для Льва Остермана, в Геофизическом институте Академии наук освобождается вакансия инженера в одной закрытой физической лаборатории. За время этой работы он набирается опыта проведения физических исследований.
В сентябре 51-го он покидает Геофиан, будучи студентом 5 курса физфака МГУ. «Еще год напряженной учебы в университете, и я начну заниматься биофизикой. Я мечтаю о том времени, когда наука постигнет физическую природу таинственных процессов, которые протекают в нашей нервной системе и в мозгу. … Мозг! Командный пункт всего организма! Вся жизнедеятельность человека, борьба с болезнями, старение и умирание управляются оттуда. Когда люди овладеют этим штабом, они забудут о болезнях».
Забегая вперед, надо сказать, что через 12 лет он навсегда откажется от поисков доказательств существования биологического поля. Политическая обстановка и направление мировых научных исследований привели Льва Остермана к мысли о том, что подобные открытия могут быть использованы для создания оружия массового поражения. Это было несовместимо с его пониманием нравственности. Стремления, о которых он писал в своем дневнике в 1951 году, никуда не исчезли. Жить по-прежнему стоило только ради того, чтобы избавить людей от страдания, но никак не наоборот. Высокая нравственность всегда была для него мерилом отношения к работе, науке и людям. Подобные фразы часто говорят очень формально, но в случае Льва Абрамовича порядочность и истинная доброта действительно доминировали в его жизни. А кто-то может сказать, что эта доминанта иногда мешала молодому ученому в его изысканиях. Как и неопределенность выбранной им области науки.
Отказ от работы с биополем впереди, а пока он полон энтузиазма в своем решении объединить физику и медицину и исцелять болезни с помощью приборов, мобилизующих внутренние ресурсы организма. Однако, на тот момент в стране не было ни одного ученого, который мог бы стать научным руководителем дипломной работы Льва Остермана в области физики живой природы. Без этой работы он не мог получить диплом МГУ, но для написания работы не было никаких условий. Упорства и уверенности в необходимости своей работы Льву Абрамовичу не занимать, и он приступает к поискам: добивается встречи с академиком Иоффе, с сожалением отказывается от места, предложенного академиком Капицей, и, в конце концов, останавливается на Институте органической химии. Там в первую очередь его ждала конструкторская работа, и только во вторую он мог заняться своими изысканиями. Но выбора не было.
Потом были НИИ физико-технических и радиоизмерений, институт нормальной и патологической физиологии Академии медицинских наук, затем институт радиационной и физико-химической биологии АН СССР, ставший впоследствии Институтом молекулярной биологии им. В.А. Энгельгардта. Лев Остерман изобрел новый метод получения радиоактивно меченых трифосфатов. «Это было хотя и небольшое, но «открытие», сулившее перспективу его использования для исследования структуры нуклеиновых кислот. … Действительно, на основе «медленного обмена водорода» выросла целая область структурных исследований ДНК, так что о первооткрывателе через несколько лет успели забыть». В 1969 году защитил кандидатскую диссертацию по синтезу информационной копии гена РНК-полимеразой путем случайного перебора четырех звеньев.
Возвращаясь к теме нравственности, доброты, порядочности, нельзя не упомянуть о том, что вся научная работа Льва Абрамовича шла рука об руку с его инженерными навыками. Это случалось даже тогда, когда сам научный труд этого не требовал. Но это было нужно людям, с которыми он работал или организациям, сотрудником которых он был. Да, в таких случаях инженерное образование отвлекало от главной цели, но он считал своим долгом использовать весь личный потенциал для плодотворной работы коллектива. А после защиты диссертации практически подарил свою тему ассистенту. Заключительным аккордом в вопросе выбора между научной перспективой с потенциальной опасностью и нравственностью было решение не заниматься генной инженерией, чтобы не создавать оружие.
Завершив через несколько лет научную карьеру, он создал для молодых научных сотрудников Москвы популярный курс лекций по методам исследования белков и нуклеиновых кислот, используя свой уникальный научный багаж. «Начать с образования. Физическое плюс техническое плюс биохимическое — самостоятельно приобретенное как из книг, так и благодаря большому опыту экспериментальной работы. … Мне, физику и инженеру, было интересно следить за тем, как совершенствование физических методов исследования позволяет ученым продвигаться вглубь полного загадок и поразительно совершенного мира молекулярных основ жизни».
Если продолжить в духе этой цитаты, то уникальный инженерный багаж плюс 1970 собственных записей о методах исследования белков и нуклеиновых кислот (собранных из десяти ведущих научных иностранных журналов) стали базой нового курса. Главной задачей было раскрыть существо физических процессов, лежащих в основе каждого из методов. Лекции имели сногсшибательный успех. «Убедившись, что делаю действительно нужное дело, я решил написать книжку по разобранным в этот первый год методам: электрофорезу и ультрацентрифугированию».
Первая книжка вышла в 1981 году, вторая и третья, соответственно, в 1983 и 1985 годах. «По прошествии года мои книжки оказались украденными из всех библиотек, кроме Ленинки».
В начале 84-го года первые две книги на английском языке появились в продаже на Западе. Их выпустило издательство «Шпрингер». Годом позже «Шпрингером» была напечатана и третья. «Крупнейшая американская фирма «Сигма» … включает ежегодно в свои каталоги сто лучших книг по практическим аспектам химии и молекулярной биологии. Мои три тома «Методов…» сохраняли свое место в этой сотне «избранных» в течение десяти лет». Монография о методах исследования в биологии получилась мировым бестселлером. Ей до сих пор пользуются во всех биолабораториях мира.
 |
 |
После учебника были написаны и изданы книги: «О Солон! История афинской демократии» — о развитии демократии в античной истории и «Римская история в лицах» — беллетризованный рассказ о государственном устройстве первой европейской империи. Среди гуманитарных книг последняя была самой главной и самой успешной.
Работа над рукописью «Римской истории в лицах» была закончена в середине 94-го года. Анализ римского государственного устройства шел на фоне радикальных перемен, проходящих в стране. Начиная с 1983 года Лев Абрамович вел довольно подробный дневник эпизодов нашей политической жизни. Во множестве «эпизодов» — в многотысячных митингах, избирательных кампаниях, ночных бдениях у Белого дома в дни ГКЧП – Лев Остерман принимал непосредственное участие. Этот дневник лег в основу книги «Интеллигенция и власть в России 1985-1996 гг». «Выбранный период соответствует времени некоего сотрудничества или хотя бы взаимопонимания между властью (Горбачев, Ельцин) и московской интеллигенцией. Взаимопонимание и сотрудничество оборвались в 96-м году, с началом чеченской войны».
Все свои исключительные профессиональные и личностные качества Лев Остерман объединил в педагогической деятельности, которую вел с перерывами, начиная с 1949 года. Первый преподавательский опыт получал в школе № 635, которую он в свое время окончил. «И вот 1 сентября, волнуясь, опять иду в школу. Мне поручена математика в 6-м классе «Г». Этот класс Лев Абрамович довел до выпуска. И спустя полвека они продолжали регулярно встречаться с выпускниками.
Второй «школьный» этап занял практически одно полугодие. В физико-математической школе № 179 (которая находилась по соседству с памятной 635-й школой) у математического спец. класса после зимних каникул не оказалось преподавателя физики. «Я проработал в классе всего полгода, но наша дружба сохранялась много лет, даже после того как ребята закончили (ВУЗы). 13 января, день моего первого урока, был утвержден нами как ежегодный день встречи. Сначала в этот день ко мне домой приходила половина класса. Потом в течение многих лет — спаянная группа мальчиков. С 85-го по 90-й годы все они приходили по средам на музыкально-литературные вечера».
В разные времена музыкальные среды семьи Остерманов «принимали» от 10 до 45 человек. Поводом для этих сборов было не только прослушивание музыкальных произведений из богатейшей фонотеки Льва Абрамовича. Часть вечеров была отдана литературе – Ахматовой, Волошину, Гумилеву, Пастернаку и пр.
Последние годы своей жизни Лев Остерман тоже посвятил преподаванию. В 2003 году писал: «Особую надежду возлагаю на молодежь, на моих бывших учеников-школьников. Хотя мне уже «стукнуло» 80 лет, надеюсь приумножить их число, продолжая преподавать (физику) в московской гимназии № 1543, где я работаю. … Учить молодежь — это вообще наслаждение! Этим надо заниматься всю жизнь. Видеть, как молодые, пытливые глаза светятся радостью познания нового, передавать молодым не только свой опыт и знания, но незаметно и свои взгляды на жизнь, и свои мечты — нет, это слишком хорошо, чтобы откладывать так далеко».
(Гораздо более подробно и интересно Лев Остерман рассказал о своей жизни в собственной автобиографической книге: «Течению наперекор»)
Уже много лет с нами нет Льва Абрамовича Остермана, увы, одна из первых вирусных напастей нового века оборвала его жизнь 15 ноября 2009 года, абсолютно внезапно для всех близких ему людей. Но память об этом уникальном человеке хранят многие люди - и его ученики и участники музыкальных сред и коллеги, благодаря их усилиям и были созданы эти страницы памяти.