АННА БУДИНА "День Серебряного века"

В 1990 году в школе состоялся второй День культуры, посвященный Серебряному веку русской поэзии. Самый первый День культуры, посвященный Золотому, то есть девятнадцатому веку, с литературно-музыкальным салоном, театральными постановками, балом и цыганским хором, прошел в предыдущем учебном году и имел оглушительный успех. Ко второму Дню культуры старшеклассники готовились не менее воодушевленно: до позднего вечера репетировали в школе спектакли, учили стихи, рисовали афиши и декорации. 

Для меня День Серебряного века стал особенно запоминающимся праздником: я перешла в 43-ю в 1989 году из обычной советской районной школы, где привыкла к скучным казённым мероприятиям, которые проводились для галочки и никого не интересовали. А здесь происходило что-то совершенно новое, прекрасное и, главное, очень настоящее и искреннее! 

Этот день запомнился мне ощущением абсолютной погруженности в эпоху и литературу начала двадцатого века, реальный мир как будто ненадолго перестал существовать. Градус романтических чувств дополнительно повышали подростковые влюбленности: чуть ли не все в моей параллели были на тот момент в кого-то влюблены. 

Наш класс 10 В вместе с классной руководительницей Ириной Леонидовной Друбачевской готовил для постановки пьесу Марины Цветаевой «Фортуна», написанную в 1919 году, когда Цветаева пыталась выжить в страшной голодной послереволюционной Москве. Французская революция и последовавший за ней террор стали для неё и её современников одной из важнейших метафор происходящих вокруг событий. 

Главный герой пьесы — Арман-Луи граф Бирон-Гонто, герцог Лозэн, французский фельдмаршал, мемуарист и герой-любовник 18-го века. Цветаева рассказывает о его жизни в пяти картинах. Пять женщин: Фортуна, она же мадам де Помпадур, маркиза д’Эспарбэс, княгиня Чарторийская, королева Мария-Антуанетта и дочь тюремного привратника Розанэтта сопровождают героя в разные периоды его жизни, даря ему свою любовь. Каждая из героинь появляется на сцене с символической розой, у каждой розы – свой цвет в зависимости от характера и темперамента героини. В первой картине Лозэн — утопающий в кружевах младенец, осыпанный дарами Фортуны, затем — юноша семнадцати лет, которому уготовано блестящее будущее. В третьей и четвертой картинах герой находится на вершине колеса Фортуны, в зените успеха и славы, а в последней сцене он – осуждённый, ожидающий гильотины. 

Действующие лица и исполнители:
Лозэн – Олег Жура
Госпожа Фортуна, в образе маркизы де Помпадур — И.Л. Друбачевская
Маркиза д’Эспарбэс – Катя Маркевич
Княгиня Изабэлла Чарторийская – Аня Семёнова
Мария-Антуанэтта, королева французов – Оля Трифонова
Клэрэтта, служанка – Амрита Нагпал
Розанэтта, дочка привратника – Аня Будина
Нянюшка — Наташа Лозовацкая
Дворецкий – Кирилл Черноуцан
В пьесе, кроме перечисленных выше, есть еще один персонаж: «палач, в расцвете сил», который появляется в самом финале. Кто играл палача, сейчас не вспомню, а дневник почему-то об этом умалчивает.

Эпиграф пьесы:
A Dieu — mоn âmе
Моn corps — au Roi,
Mon cœur — aux Dames,
L’honneur — pour moi.
Старинный девиз 
(Господу – мою душу,
Тело мое – королю,
Сердце – прекрасным дамам,
Честь – себе самому)

Следующий ниже текст составлен из фрагментов моих дневниковых записей 1990 года. Я публикую их по возможности без изменений, чтобы максимально передать свежесть восприятия и атмосферу того дня. Как акварельный этюд, написанный на пленэре, теряет свою непосредственность и живость, если его переписать заново в мастерской, так и дневник, написанный подростком, утратит выразительность, если его отредактирует автор, ставший на тридцать лет старше. Поэтому орфография и синтаксис оригинала сохраняются.

15 апреля 1990 года.

Вчера был День Серебряного века. Все утро прошло в сборах, которые чем-то напомнили мне сборы на бал Наташи Ростовой. Я готовила свой наряд, бегала по квартире, гладила, пришивала, искала в шкафу черный пояс и розовый шарф, повторяла стихи, собирала все те предметы, которые должна будет принести Розанэтта в тюремную камеру. Боялась что-нибудь забыть, положила в сумку гребешок, свечу, зеркало и «устрицы», которые будет есть Лозэн — ракушки. Придумала для костюма передник, в который нужно будет положить все эти вещи: старая тюлевая занавеска. Наконец, когда у мамы закончились занятия, я примерила свой наряд: чёрные туфли, белое платье с множеством оборок, черная бархотка с тремя бусинами-жемчужинами, чёрная шляпа. Я собрала всё в рюкзак, положила платье в пакет и к часу поехала в школу – мы собирались еще раз репетировать. 

Когда я подходила к школе, атмосфера близящегося праздника чувствовалась уже на улице. Какие-то девочки бегали вокруг школы в длинных бальных платьях, прохожие смотрели на них изумленно. Я вошла в восемнадцатый, там сидели Катя Маркевич и Кирилл Черноуцан. Актовый зал был закрыт – там танцевали, поэтому репетиция еще не начиналась. Вдруг вошла Друбачевская с розами: красная – для королевы, белая – для княгини Чарторийской, и розовые – для Фортуны, маркизы д’Эспарбэс и Розанэтты. Кузнец говорил, что Розанэтта должна дарить Лозэну черную розу, но чёрной розы не нашлось, и я выбрала большую розу цвета заката. Катя Маркевич подрезала розы. Пришли Трюфа, Наташа Лозовацкая и Амрита и гордо продемонстрировали свои платья. 

Я тоже надела платье и отправилась погулять по школе. Внизу я встретила Васю, он сказал какой-то комплимент. Затем подошел Гриша во фраке, снял шляпу и поцеловал ручку. Да, Серебряный век, кажется, начинался. В актовом зале еще танцевали, Журик был там, так что репетировать мы пока не могли. Я вернулась в восемнадцатый, мы сидели, болтали, жевали хлеб. Пришел Кацва и заявил, что ему тут не нужно тараканов, Друбачевская принялась его устало уговаривать. Приходили какие-то мальчики, приносили погоны для Кузнеца. Наконец танцы закончились, появился Журик, мы в спешке забрали реквизит и побежали в зал. Наскоро прокрутили все сцены, распределили, кто откуда будет выходить, когда гасится свет. Мою сцену проиграли полностью, Журик читал монолог, я бегала с вещами в переднике и розой в зубах. В финальной сцене Розанэтта провожает Лозэна поцелуем на гильотину, на репетициях мы только делали вид, что целуемся, но на спектакле надо было поцеловаться по-настоящему на виду у всего зала!

После репетиции я встретила у входа Аню Элинсон, которая поджидала свою маму с самиздатом – мама должна была принести книжечки Аниных стихов. Наверху, в восемнадцатом, Аня Семёнова и Кузнец сшивали скоросшивателем экземпляры «Тринадцати». Амрита пришивала Кузнецу погоны. Зашла Ольга Евгеньевна за книжками. Один экземпляр остался автору и один мне как художнику. Остальные Ольга Евгеньевна забрала, чтобы награждать чтецов, и отправилась на третий этаж, где в рекреации готовилось Литературное кафе «Бродячая собака». 

В четыре мы начали собираться в кафе. Шторы был опущены, на столиках стояли свечи, на стене висела вывеска с собакой. Стояли ширмы, оформленные под авангард. Мы уселись небольшой компанией у столика: Катя Маркевич, Лозя, Катя Таланова, Наташа Абасова, потом подсели Саля во фраке и Журик. Аня Элинсон очень волновалась – ей предстояло читать свои стихи. Появилась Неля Лосева в потрясающем желтом платье, которое сшила ей мама. 

Когда все собрались, вышла Ольга Евгеньевна и произнесла вступительную речь о поэтах Серебряного века и о литературных кафе, в которых собирались эти поэты читать стихи. Началось с того, что наши поэты вышли со своими стихами. Первой читала Неля, которая сделала маленькую книжечку «ЯИздат» с эпиграфом из «Винни-Пуха». Ей долго аплодировали. Потом читала Аня Элинсон, читала стихотворение «Лесное» и другое, про которое сказала, что оно посвящается одному из тех, кто здесь присутствует. 

Играл Гельфанд на флейте, играла одна девочка на скрипке. Аня Семёнова с Ниной Спиридоновой спели под гитару. 

После Ани Элинсон попросили читать Кузнеца, но он сказал, что у него еще не все готово. Ещё несколько поэтов, в том числе и Катя Семенова, читали свои стихи. Чтение чередовалось с музицированием. Стояла полутьма, горели свечи. 

Наконец Ольга Евгеньевна предложила всем желающим почитать стихи поэтов Серебряного века. Сначала вышли читать из девятого литературного класса, Лена Герасимова читала цветаевское «Пунш и полночь», и казалось, что школьная рекреация растворяется и превращается в настоящее кафе начала века со свечами, зеркалами и пуншем. Потом читали Браверман и Билак, читали в основном Гумилева, Мандельштама и Цветаеву. Наташа Лозовацкая читала цветаевского «Дон Жуана», я тоже прочитала Цветаеву – про 1914 год. Гельфанд снова играл на флейте. Самым последним читал свои стихи Кузнец. Сначала он читал из изданной нами книги «Тринадцать», в том числе «К заливу по отточенной линии». Он сказал, что написал это стихотворение после того, как побывал в Питере. После он взял свою знаменитую мятую синюю тетрадку и прочитал новую поэму «Украденный снежный барс». Хлопали ему больше всех. Потом Ольга Евгеньевна награждала чтецов книгами школьных поэтов, и поэты ставили на книгах свои автографы. Одна моя подруга очень хотела подарить свои стихи одному мальчику, но стеснялась, я посоветовала ей подарить стихи не только ему, но и кому-нибудь еще, чтобы не вызывать подозрений. 

Настало шесть часов, начинался театр. Мы выступали первыми. В зале готовили сцену, собирался народ, а мы побежали в восемнадцатый за розами, шахматами, свечами и всеми необходимыми предметами. Я взяла мои реквизиты, бутылку с «шампанским» и розу и побежала в зал. Журик появился во фраке и в белой рубашке с кружевными манжетами, которые мне по ходу действия нужно было застёгивать. Я решила, что просто буду делать вид, что застёгиваю. Перед самым началом спектакля оказалось, что шинель Журика осталась в восемнадцатом кабинете, а еще ему была нужна бумага для докладной записки королеве. Мы побежали снова вниз, бумагу нашли, шинель – нет, и решили, что Журик будет выступать без шинели. Готовы были начинать, но куда-то пропала Лозя, которая играла в первой сцене няню, наконец появилась, и мы начали. На сцену вышла И. Л. Друбачевская в розовом платье Фортуны, в красно-розовой мантии и по-французски произнесла эпиграф. Погас свет и спектакль начался. 

(Далее следует изложение сцен спектакля, вместо них предлагаю почитать саму Цветаеву.)

Постскриптум 

Во время подготовки дневниковой записи для публикации на сайте школы я наткнулась на одну деталь, которую решила вначале опустить: в описании моего костюма на дне Серебряного века присутствовала чёрная шляпа. Я совершенно ничего не могла вспомнить об этой шляпе и не понимала, зачем она вообще была нужна. Поэтому решила убрать её из текста. Потом, когда рассказала маме, что готовлю к публикации текст про Серебряный век, мама ответила: "Очень хорошо помню тот день! У тебя было потрясающее белое платье с оборками и чёрная шляпа".

И тогда передо мной возник эпизод совсем недавнего прошлого: 2017 год, Англия, Бирмингем, Институт изящных искусств Барбера, выставка викторианской фотографии. Интерактивная часть выставки – костюмы викторианской эпохи, которые можно примерить и сфотографироваться в них. Моя младшая дочка надевает белое платье с оборками и черную шляпу, я делаю черно-белую фотографию. Получается практически один к одному мой костюм на дне Серебряного века. И в эту же английскую поездку я спонтанно встречаюсь с Юлей Илютович из нашей параллели, которая живет в Нью-Йорке и с которой мы не виделись с выпускного вечера. Получился новый виток спирали, похожий на историю про Анку Билак, сыгравшую на школьной сцене в чеховской «Женитьбе» почти через тридцать лет после того, как на той же сцене в том же спектакле играли её родители.

Анна Будина, 2020 год

▲ ВЕРНУТЬСЯ К НАЧАЛУ ▲