Всегда есть, что сказать...

Рецензия Сергея Павловского на спектакль «Три сестры»


Барон Мюнхгаузен: Скажи мне что-нибудь на прощанье!
Марта: Что?
Барон Мюнхгаузен: Подумай. Всегда найдется что-то важное для такой минуты...
Марта: Я буду ждать тебя...
Барон Мюнхгаузен: Нет, нет, не то...
Марта: Я очень люблю тебя!
Барон Мюнхгаузен: Не то!
Григорий Горин «Тот самый Мюнхгаузен»

Барон Тузенбах: Через час я вернусь и опять буду с тобой, ненаглядная моя... Только вот одно, только одно: ты меня не любишь!
Ирина: Я буду твоей женой, но любви нет... Что же делать...
Барон Тузенбах: Скажи мне что-нибудь...
Ирина: Что? Что сказать? Что?
Барон Тузенбах: Что-нибудь.
Ирина: Полно! Полно!
Антон Павлович Чехов «Три сестры»

 

Все начинается со слова, но не все словом заканчивается. Бывает так, что даже в самый важный момент, когда от слова зависит жить или умереть, человеку нечего сказать. Немотой героев заканчиваются не только «Ревизор» и «Борис Годунов», а, по большому счету, почти все трагические пьесы, где зычный голос Фортинбрасов только оттеняет замолчавших навеки Гамлетов. Звенящая тишина, в которую зритель, как в пустой сосуд, имеет возможность уложить все, что имеет, включая и себя самого, является, пожалуй, основным преимуществом драматического искусства перед литературой, где за ремаркой «пауза» взгляд всегда неизбежно падает на следующую строку. Но «немота» и «тишина» – совсем не одно и то же. Три сестры в финале одноименной чеховской пьесы окончательно теряют дар речи, не переставая непрерывно говорить и жалеть себя. Вершинин, оставляя Машу навсегда, рассуждает о каком-то трудолюбии; у Маши мешается ум, она в бреду читает «У Лукоморья дуб зеленый»; Тузенбах, не зная, что сказать, просит сварить кофе; Ирина не находит ни одного личного слова для уходящего на смерть жениха, а узнав о его гибели на дуэли, которой она, кстати, причиной, жалеет только себя саму, повторяя, как шарманка, свое постоянное «надо работать, надо работать», хотя уже все давно поняли, что работать она не умеет, не любит и не будет. И вот именно эта абсолютная незначимость произносимых слов делают чеховскую пьесу крайне сложной для постановки на сцене. Очень трудно играть героев, которые говорят не то, что думают, выражают не то, чем являются. Но еще труднее другое – несмотря на все вышеперечисленное, зритель угадывает в героинях что-то важное о самом себе, и поэтому им сочувствует. По крайней мере, русский зритель. И если это сочувствие в зрительном зале возникает, тогда и постановку можно назвать удачной, невзирая на все недостатки и несовершенства. 

В мае 2014 пьесу «Три сестры» в полном объеме впервые поставил на сцене Театра гимназии 1543 Алексей Валерьевич Кузнецов со своими учениками. Все женские роли исполнили выпускницы, теперь уже студентки третьего курса, а все мужские – школьники 11 класса, за неделю до своего Последнего звонка и ЕГЭ, что само по себе уже, конечно, подвиг. Себе Кузнецов оставил возрастную роль Чебутыкина. 

Тут интересно отметить, что основная тема гимназического театрального сезона этого года была заявлена как «Британская культура», а Алексей Валерьевич, который связан с ней, как мне казалось, куда прочнее других школьных режиссеров, практически единственный, кто пошел в этом году против темы. (Если не считать его феерического образа Английской королевы в рамках выступления 9 классов (жаль, что День Культуры прошел раньше Евровидения, а то стоило бы перед исполнением этой роли отпустить усы, и вышел бы полноценный геополитический кукиш-намек)). А ведь двадцать лет назад Алексей Валерьевич с упоением играл на сцене 43 школы Оскара Уайльда и укладывал самого «Гамлета» в жанр учительского капустника, теперь же Оскара Уайльда и «Гамлета» играют другие, а он, напротив, ставит на школьной сцене, пожалуй, самую русскую из всех русских пьес. 

Почему так? Не знаю. Могу предположить только, что дело тут в возрасте. За двадцать лет человек становится на двадцать лет старше. А за четыре года он становится на четыре года старше... Те две постановки Чехова, которые я видел на сцене 1543 («Вишневый сад»-2005 и «Три сестры»-2014) заставляют меня сделать вывод, что чем старше актеры, тем точнее у них получается играть героев Антона Павловича. Это ведь не всегда так – детский актерский талант почти всегда с годами уходит, да и для других драматургов такой зависимости нет – вот Шварц, напротив, лучше получается у 7-9-классников. Так только с Чеховым. Чтобы играть его героев нужно уже что-то пережить в этой жизни. Поэтому в 2005 Фирс-Завельский на две головы переиграл труппу школьников, в 2014 Чебутыкин-Кузнецов на голову бы переиграл всю свою труппу, не будь в ней выпускниц, игравших сестер и Наталью. В этой пьесе возраст важнее таланта, важнее затраченных на постановку сил и времени, и все четыре женские роли удались лучше пяти мужских именно по этой причине. И хотя типажно хороши Соленый и Тузенбах, интересен Прозоров, муж Маши прочитан и выведен замечательно и совершенно иначе, чем я раньше себе это представлял, а Вершинин – просто красавец, как ему и положено быть, но… Всему мешает возраст. Сорокалетний Вершинин, измученный трудной жизнью и невозможностью быть вместе с любимой и любящей женщиной, на сцене просто светится от счастья молодости, пышет здоровьем и полнотой жизни, глядя на него так и видишь, как он сейчас доиграет спектакль, скинет жаркое сукно, смоет грим, переоденет шорты, сядет на велосипед и покатит навстречу хорошенькой девушке, майской сирени и звону выпускных вечеров. И замечательно, что это именно так, а не иначе! Ведь никому не пожелаешь чувствовать себя Вершининым в 17 лет, а тем более хорошему человеку. 

Эксперимент такой дифференцированной по возрасту постановки мне показался очень интересным. Четыре года назад один акт из «Трех сестер» уже ставили те же актрисы, и по их же мнению сейчас вышло лучше. Более того, уверен, что если через четыре года повторить тем же составом всю пьесу, то снова выйдет лучше. Хотя, конечно, осознание того, что мы с возрастом становимся ближе чеховским героям – это едва ли может кого-то вдохновлять. 

Понравились костюмы, декорации. Понравилась Наталья. Понравилось, что все герои постоянно на сцене. Понравилось, что никто не танцевал и не пел песен. Неприятная накладка с выстрелом в последнем акте – ружье за сценой таки дало осечку. Зато скрипка и фортепьяно за сценой не подвели и ни разу не сфальшивили – очень здорово смотреть спектакль с живой музыкой вместо обычных фонограмм. Ну а главное – сочувствие, необъяснимое, нелогичное сочувствие трем несчастным главным героиням, оно было. А значит, постановка удалась. 


Post Scriptum.
Все в жизни связано, хотя и не всегда мы имеем возможность проследить эту связь явно. Но в данном случае цепочку, длиной в 114 лет, можно назвать поименно, и это, безусловно, добавляет постановке тайну сопричастности.
1900 – Антон Павлович Чехов пишет «Три сестры»
1902 – Постановка в МХТ. 
            Станиславский – Вершинин, Книппер – Маша, Качалов – Тузенбах
1944 – Семнадцатилетний Юра Завельский смотрит в МХТ постановку ветеранов сцены 
          и воочию видит Книппер-Чехову и Качалова. 
1985 – Ирина Юрьевна Завельская преподает литературу в классе, где учится Леша Кузнецов
2014 – А.В.Кузнецов ставит в 1543 «Три сестры». 
           В зале на первом ряду – Ю.В. и И.Ю.Завельские

 

 


"Три сестры". Другие статьи и рецензии на спектакль

 все тексты С.Павловского о 1543

раздел "Незабытое"

главная страница