Об Израиле
Израиль. Май 2017 года
Александра Бассель
Когда мы приземлились в майской промозглой Москве и ждали, пока выйдут пассажиры бизнес-класса, молодой человек, стоящий за нами в очереди, обратился к своей соседке, явно надеясь на неформальный разговор с перспективой продолжения: «Я в Израиле первый раз был. Что за страна такая… Я даже не понял, понравилась ли». Девушка, вторя тону разговора: «Да, это у всех так». Наконец-то дошла очередь до нас, ожидание багажа, таможенный контроль, такси, мокрый снег, как же холодно. Но этот обрывок чужого разговора (или чужой истории) не выходит у меня из головы.
Израиль – резкий, яркий, непредсказуемый. «Нравится» / «не нравится», кажется, совсем не применимые к этой стране категории. Конечно, возвращаться туда было непросто, но вернуться было необходимо. Чтобы не казалось, что там остался островок твоей же прежней жизни, чтобы остаться с глазу на глаз со своими страхами и надеждами. Улица, на которой мы жили, почти не изменилась за исключением того, что арабскую палатку с овощами и фруктами снесли. Русская церковь святой Тавифы осталась тем же замкнутым в себе и на себе оазисом с павлинами, экзотическими цветами, смеющимися батюшками и смиренными матушками. Когда-то давно меня там пригласили на монастырскую трапезу, особенно тронувшую тем, что в самом ее начале после молитвы настоятель травил анекдоты, начинавшиеся примерно так: «Сидят Иисус и двенадцать апостолов…», и было как-то все очень естественно – и постные грибочки, и тихие разговоры исподлобья, и общий для священников, певчих и убирающихся в храме тетушек стол. Не изменилось и кафе на яффской набережной, в которое очень хотелось прийти пляжником-туристом, сесть за плетеный стол, накрытый синей скатертью, спрятать обгоревший нос под широкий зонтик и медленно приминать языком пухлую кофейную пенку. А потом, на велосипеде обгоняя жару, нестить вдоль кромки моря так, чтобы глаза не успевали фокусироваться и смешивали бирюзовую глубину волн с образцовой газонной зеленью.
Израильское путешествие – первое, в котором мы с Сережей были полностью предоставлены сами себе: мы оказались без распорядков, обязательств и направляющих. Поэтому во многом оно было интуитивным, и как обычно бывает в таких случаях, дыхание перехватывало от незапланированного. Пожалуй, одно из самого яркого – Галилейское море оказалось ровно таким, как мы себе его и представляли, со всеми невольно предвкушаемыми заранее атрибутами евангельского пейзажа. Ответственность за это «полное узнавание» мы взвалили на картины Поленова, который, как выяснилось, все галилейские пейзажи писал в Тивериаде. Мы сидели у вод Галилейского моря, блуждали взглядом по рыжеватым Голанским высотам, отражающим свет заходящего солнца, и читали книгу отца Александра Меня: «Но были и в этой подвижнической жизни редкие дни или, вернее, часы покоя. Когда думаешь о них, невольно представляется вечер на берегу Генисарета. Солнце заходит за городом. Массивный силуэт синагоги резко выделяется на фоне заката. Ветер чуть шевелит тростник и ветки деревьев. На востоке раскинулись фиолетовые холмы». И вдруг почему-то цепляешься мыслью за эти самые «фиолетовые холмы», и думаешь, как же точно все, до мелочей и ощущений, но вот только как жаль, что холмы фиолетовые (литературщина!), а не рыжие – стоящие сейчас перед глазами. И проходит несколько минут, (солнце на Палестинских землях садится с какой-то устрашающей скоростью), и горы напротив постепенно меняют оттенок и через мандельштамоское сонное «воздушное стекло» становятся темно-лиловыми. И кажется, что и сама вода стекленеет, обретает плотность, и можно ступить на нее и дна не почувствовать.
Иерусалим – полный торговцев, их лавки составляют лабиринт, преграждающий путь к Храму от ворот Старого города. От всего этого становилось раньше и стало бы сейчас душно и тошно, если бы Сережа не объяснил, что все это – рудимент евангельской эпохи. И когда Он входил в город, было точно так же. И за две тысячи лет ничего не изменилось. Только об этом думая, это предполагая, возможно пережить базар на Via Dolorosa и сгибающуюся в три погибели под тяжестью деревянного креста семейную пару, немало шекелей заплатившую за удовольствие пройти последним Христовым путем. Показал мне Сережа и «настоящий» Гефсиманский сад: не столетний, отлакированный тысячами вспышек, огражденный от туристов, то и дело норовящих отломить веточку на память, а вольно, широко и молодо растущий на самой вершине Елеонской горы, за стенами Вознесенского женского монастыря. В нем провели мы свой ерушалаимский вечер, и я вспоминала самое сильное впечатление от первой поездки в Израиль в далеком 2011 году. Тогда после получения сертификата о «крещении» в Иордане, который щедро выдают арабы, подпуская тебя к водам святой реки в специально оборудованном месте за каких-то 25 долларов, почва из-под ног потихоньку начала уплывать – неужели все, абсолютно все на этой земле прошло обряд монетизации и стало объектом купли-продажи. С такими мыслями в экскурсионном автобусе под шуршание сувенирных оберток я возвращалась из Галилеи в Тель-Авив. Начало быстро смеркаться, и в какой-то момент из окон автобуса был виден только прозрачный ломтик луны и темные силуэты олив на горизонте. И тогда я выдохнула: нет, не все можно превратить в карикатуру и подобие. Главное – неизменно и вневременно.
Путешествие наше было наполнено не только попытками приблизиться к евангелическим текстам, но и – неумышленно – переосмыслением ветхозаветных сюжетов. Новый для нас обоих портовый город Хайфа обворожил экзотическими Бахайскими садами – почти что висящими садами Семирамиды. Над городом возвышаются несколько десятков площадок, усаженных растениями необыкновенной красоты. В их центре, посередине горы – храм, святилище веры Бахаи. К полудню, когда мы с большим трудом долезли до храма, выяснилось, что до его закрытия остались считанные минуты. Попав во внутренний дворик храма, мы поняли, что вокруг нас – не что иное как райский сад. Ровно такое его изображение мне запомнилось из иллюстраций тяжелой детской Библии, первые несколько глав которой мы не без прилежания изучали в третьем классе. Но наглядеться на райскую флору мы не успели, поскольку почти сразу же к нам подошел загорелый красавец-охранник в форме с иголочки и темных очках и мягко, но неуклонно повторяя «Sorry», начал теснить нас мускулистыми плечами к выходу. Он был терпелив, ни разу не повысил голоса, но его «Sorry» то и дело раздавалось над головой каждого из случайно замешкавшихся туристов, делающих селфи на фоне очередной пальмы. И всегда представлялись ведь ветхозаветный гнев, громы и молнии, архангел с мечом. Но нет, изгнание из рая, оказывается, может сопровождаться терпеливым «Sorry», вежливой улыбкой и позвякиванием цепочек. После того, как райские врата закрылись, мы очутились в окаймляющем райский сад садике – тоже прелестном, с тропинками, оливами, кактусами и цветами. Но все же это было уже не то… Подвернись он нам сразу, мы были бы полностью покорены им, но теперь он стал для нас лишь назойливым напоминанием о былом великолепии…
Домой я, обгоревшая, натершая ноги и заполнившая под завязку резервуары для впечатлений, возвращаться немного побаивалась. Ведь всегда страшна апатия обыденности после недели как будто у кого-то подсмотренной, обновленной жизни. На следующий день по приезду через московскую муть и серость я бежала на встречу к подруге, чувствуя хлюпанье в правом кроссовке и пытаясь натянуть на уши шарф. И вдруг остановилась, замерла и подумала – как же я все это люблю, и шарф, и муть с серостью, и подругу. И как чудесно знать, что где-то далеко, почти у экватора есть Бахайские сады, стеклянные воды и тонкий лунный ломтик над горизонтом.
"ПРОГУЛКИ
ПО ЗЕМЛЕ"
фильм об Израиле и о нас. Май 2017 года. /44
минуты/
"Хлеб,
вино и велосипед"
текст
об Израиле 2017 Сергея Павловского