Ваня Михайлов
Тане меня научил Ваня.
Ваня был первым, кто сказал - Таня.
Первый раз это было летом 2000 года, когда мы только с ним познакомились. Слово прозвенело, но осталось неуслышанным.
Второй раз - зимой 2000-2001 на реке Оке под Каширой. Две сдвинутые кровати в изоляторе пионерского лагеря и Кока-кола на потолке. “Спросите меня о чем-нибудь”. И снова молчание. Ни Юра Суворов, ни Антон Монастырский, ни я не услышали, не спросили.
Третий – 8 марта 2001. Сестра устраивала в квартире крупномасштабный session, а мы с Ваней и Ильей Левиным весь день, замерзая, катались по Москве, даря еще несозревшие, бледные от мороза тюльпаны мамам и бабушкам знакомых девушек. Ближе к ночи, так и не найдя в этот праздничный день ни тепла, ни приюта, мы впервые вместе слушали “Пулю” Ленинграда. Ваня пришел в неописуемый восторг, а я все еще ничего не понимал.
Отцвели давно в саду тюльпаны
От меня ушла Татьяна
И только с четвертой попытки я откликнулся. 8 сентября 2001 года, снова берег Оки - старинный русский город Коломна. Пронизывающий ветер, пустынная центральная площадь перед ратушей и потерявшийся в магазинах Юра Суворов загоняют нас в местный музыкальный подвальчик. Где от нечего делать, мы покупаем три кассеты из серии “ретро” для дальней дороги. На выезде из города мы ставим наугад одну из них. Первая же песня – Петр Лещенко - Татьяна. И под потрескивающее граммофонное танго мы пересекаем Оку.
Вижу губ накрашенных страданье
В глазах твоих молчанье пустоты,
Где же, где, скажи, моя Татьяна,
Моя любовь, наши прежние мечты?“Это моя давняя мечта – собирать песни, в которых поется про Таню” – сказал Ваня и перечислил несколько. “А что, неплохая идея. Их должно быть немало, – я назвал еще две-три, - поищу в Интернете”.- “Поищи, думаю, что несколько десятков мы найдем”.
Машина катилась дальше на Юго-Восток. Было очень холодно, стекла запотевали от нашего дыхания. Для меня имя Таня было тогда еще совершенно чужим, не слишком даже и нравилось, но я не стал спрашивать, почему не “Оля”, “Лена”, “Настя”. Не стал задавать вертевшийся на языке вопрос “А что за Таня? Кто такая Таня?”. Именно то молчание и превратилось через год в Правило №2 Fetish-Club'а – Каждый человек имеет право на свою Таню. И никого не касается - кто она.
А потом была странная осень и долгая зима. Мы собирали песни, как собирают грибы, мы охотились за ними, как охотятся на куропаток. В Интернете легко найти упоминание о песне, но чтобы найти ее саму иногда требовались часы, дни, месяцы последовательного изучения Горбушки. Некоторые так и остались ненайденными. Больше всего Ваня страдал по затерявшейся в 30-х годах “Ваньке-Таньке” Сергея Лемешева. Позже, он будет награжден за терпение, но это случится только летом в Крыму. Из песен уже начинал складываться некий собирательный образ Тани, хотя их все еще было слишком мало, чтобы делать какие-то выводы. Образ получался довольно милым, но слабым и безвольным. Никак не похожим на то, что пишут о Танях на чашках. Притока свежих сил не было, и нам обоим постепенно стало надоедать наше занятие. Нет, песни, конечно, собирались, но уже больше по инерции, без той страсти, что была в начале. Изучение Тани превращалось в пустое коллекционирование. (К чему это приводит написано в одноименной книге Дж. Фаулза). Нам были уже не важны ни слова, ни мелодия, ни качество вокала или аранжировки. Я помню, как после двухчасовых поисков на Горбушке 40th песни мы залезли в машину, засунули каким-то образом два наушника в три пары ушей (с нами был Юра) и принялись ее слушать в тревожном ожидании. Долгое вступление едва не вывело нас из себя – “а вдруг это все instrumental?!!”
Как солнечный луч после долгой зимы
Ты ярко сверкнула средь мрака и тьмы
И поняли мы, что друг другу нужны
Таня-Татьяна…“Есть!” – крикнули мы и нажали stop. Что дальше было абсолютно неважно. Песня была сосчитана, проставлена инвентарным номером и уложена в коллекцию. Много дней прошло, прежде чем я услышал следующие за этими слова..
Когда же, наконец, весеннее солнце растопило ледяную московскую скованность, я уже почти не видел Ваню. Он готовился поступать в институт, метался по городу и учился по ночам, вызывая насмешки своим “жи-ши”. Однако он добился своего и смог досрочно освободиться уже в начале июля.
Я же на тот момент находился в жутком состоянии. Поженив старого друга, на еще более старой подруге, потеряв любимую работу и стоя на пороге чего-то нового и совершенно неясного, я ощущал себя утратившим единство, расколотым, рассыпавшимся на тысячи отдельных частей. То состояние, в котором хочется бежать от всех в чужие края, другие города к незнакомым людям, и там пытаться собрать, сложить, склеить себя заново, чтобы потом опять вернуться, но уже новым человеком. Ни Север, ни Запад, ни даже Восток не могли мне больше в этом помочь. Потому что давно перестали быть чужими. Я наугад раскрутил компас, и красная стрелка указала мне ровно на Юг. Черное Море. Крым. Никогда прежде не был в Крыму, но заочно его презирал. Я знал Карелию и, по-своему, любил ее.
Крым и Карелия. Два полуострова. Те же скалы. Но одно - гордая, холодная и одинокая красота силы вечного и чистого духа, а другое - Кишащее, Липкое, Терпкое Месиво Буйной и Прекрасной Плоти. Полные противоположности. И моря - Черное и Белое. Но тем лучше! Я итак слишком сильно запутался в себе, чтобы видеть вокруг снова и снова отражения себя самого
“я вижу только себя, везде встречаю свой взгляд”
Я же хотел увидеть именно противоположность. То, что не я. Ту, что не я. Тех, что не я. То-есть Абсолютно Не Я! Только противостояние противоположно заряженных частиц удерживает атом в стабильном состоянии. Переполнение же ядра пассивными нейтронами приводит к непредсказуемым последствиям.
Итак, чтобы предотвратить ядерный взрыв, я решился ехать в Крым.
Мы стояли на лестничной клетке его подъезда, перед лифтами, он красный - я белый, каждый от своей болезни, когда я предложил ему ехать со мной. Ваня, единственный из всех знакомых мне людей, который повел себя точно так, как герой известной книжки. Не задав ни одного вопроса, он сказал - “Поехали. Только я предупрежу маму, что две недели не буду ночевать дома”.
И мы поехали, прихватив с собою скорее смеха ради Таню в желтой корзинке. Об этом путешествии Покемона я расскажу отдельно, в другой раз. Сейчас я пишу о Ване и скажу только, что и здесь он стал первым. Именно Ваня первый стал общаться с Таней по-человечески, именно он превратил ее из резиновой свистульки в чуткую и нежную подругу. Я лишь следовал его примеру.
А противоположность, которая так была мне необходима, я нашел не только на курортных пляжах Черного моря, но и в самом Ване Михайлове. Мы жили душа-в-душу, ни разу не поссорились, понимали друг друга с полуслова (а потом и вовсе без слов), но мы все делали совершенно по-разному.
Ваня отдыхал от тяжелого года, я от тяжелого года лечился. Ваня пару раз был в Крыму и ходил поэтому важный и всезнающий, я же смотрел на все широко открытыми глазами, только что появившегося на свет ребенка, что примерно так и было. Я ощущал себя маленьким мальчиком, заново учившимся ходить, мыслить, чувствовать. Ваня же, напротив, закончив школу, став студентом и впервые вырвавшись из под опеки старших так далеко, чувствовал себя очень взрослым. Ваню тянуло на Малахов курган – меня к дельфинам. Ваня вез домой вино – я семечки и арбузы. Пока Ваня спал или читал Солженицына, я босиком бегал за ежевикой или забирался на крышу Бивака. У Вани звезды крутились по часовой стрелке, у меня против. Я плавал в ширину – Ваня в глубину. Ваня звонил – я писал e-mail’ы. Он гулял по городу и жевал пончики – я смотрел “Звездные войны. Эпизод Второй.”. Ваня пил “Балтику” – я “Таллер”. Ваня предпочитал “Массандру” – я “Инкерман”. Когда я пил “B-52”, он - “Sex на пляже”. Даже яблочный сок Ваня пил с мякотью – а я без.
Единственное, в чем мы полностью с ним сходились, была Таня. Каждый по-своему, но мы оба любили ее. Не могло быть и речи о соперничестве или ревности. Каждую ночь она спала ровно посередине между нами, и Ваня на ее левое ушко, а я на правое, вешали свои амулеты и талисманы.
Лето кончилось, кончилось и мое обучение. Мы расстались. Теперь я знал о Тане не меньше, чем Ваня. Прошло два года с тех пор, как он впервые произнес это имя. И только тогда, оставшись снова один, я, наконец, вспомнил. Это было в поза-поза-поза-поза-прошлой жизни. Я вспомнил то, что моя память уже давным-давно похоронила. 1985 год. Первый класс. Девочка, в которую я был впервые в жизни влюблен. Ее звали Таня! Это был шок. Значит, вовсе не от Вани я впервые услышал это имя. Нет! Я сам его нашел еще в глубоком детстве. Надо же!
Я начал вспоминать… но это уже другая история.
