"И скрипачи, и скрипки..."
Интервью с Ю.В.Завельским
|
Расскажите, пожалуйста, о современных тенденциях в сфере образования в России, Европе и Америке. Как Вы относитесь к введению ЕГЭ? В основе механизма единого государственного экзамена лежит идея теста. Откуда она пришла? Она заимствована из западного образования, в значительной степени – из американского. Но ведь надо понять одну простую вещь – американское и европейское образование (особенно гуманитарное, на которое искусственно была «накинута» сетка технократических стандартов) в настоящее время, как справедливо замечает профессор МГУ Елистратов, находится в глубочайшем кризисе. Структурном и затяжном. Еще 150 лет тому назад американцы начали выстраивать свою систему. Идея была довольно благородная: сделать образование доступным для всех. Вот тогда была положена в основу система тестового контроля – полная аналогия конвейерного производства. Подготовка узких специалистов, способных проделывать ограниченный набор операций – доминанта своеобразной образовательной индустрии. Важно отметить, что в элитарном американском образовании (престижные школы) сохраняется живое, преимущественно индивидуальное общение учителя с учеником, бесконечные объемные сочинения (эссе), их вдумчивый анализ педагогом, обсуждения и т.п. Основная же масса школ США в течение десятилетий шла по пути постоянного снижения требований к учащимся и упрощения процедур проверки знаний (тестирование). В результате США сейчас единственная развитая страна, катастрофически неспособная обеспечить себя специалистами. Вкладывая колоссальные деньги в систему образования, американцы неспособны сделать его полноценным. Они рады бы, но не могут. В Европе, может быть, ситуация чуть лучше, но тенденция та же. Итак, на Западе сейчас доминирует тестовая система образования (особенно школьного), которое совершенно не соответствует новой эпохе, где ключевая фигура – мыслящая, творческая, широко образованная личность. Такой личности тестирование, как форма итоговой оценки, по-моему, вообще противопоказана. Вы можете себе представить ЕГЭ в Царскосельском лицее? Парадокс, но советская система образования многими чертами полностью соответствовала будущей постиндустриальной эпохе, которая в СССР и не думала начинаться. На Западе же, который экономически был куда ближе к этой эпохе, образование сильно отстало. Интересно, что в настоящее время одна из модных тем на Западе – советская система среднего и высшего образования. О ней пишут диссертации, к нам приезжают многие эксперты, чтобы изучить то, что у нас еще осталось от советского прошлого. У нас же после Перестройки случилась странная вещь: Россия вдруг решила перенять у Запада то, с чем там давно не знают, что делать. Вступая в новую для нас эпоху, мы вдруг решили ускоренными темпами уложить образование в прокрустово ложе индустриальных тестов, от которых никак не могут отделаться на Западе. Конечно, роль и место тестов в разных образовательных областях выглядит по-разному. Наиболее ощутимый урон тестирование нанесет (и это со временем станет очевидным) гуманитарной области знаний. Но ведь гуманитарная составляющая является главной характеристикой в структуре любой личности, независимо от рода ее занятий. Художественный вкус, широта и глубина понимания нравственных проблем, которые ставят перед личностью литература и искусство, эстетическое чувство, историческое мышление и, что особенно важно, речевая культура с большим трудом поддаются тестированию. В гуманитарной области тест может выполнять лишь традиционную роль частного, промежуточного контрольного упражнения. Особенно страдает в условиях тестирования устная речь учащихся. Причины понятны. Уместно напомнить, что еще в XIX веке в российских гимназиях и университетах был жив жанр хрии, то есть подготовленной речи на заданную тему. Что-то вроде сочинения, только устного. Широко развернутой речи учащихся у нас давно уже нет, даже на уроках литературы. А ЕГЭ еще более закрепит эту ситуацию. Наконец, еще одно соображение. Тест как процедура выбора верного решения из ряда предлагаемых по сути своей глубоко противоречит самому исконному значению слова «Культура». Культура есть система альтернатив, тест есть снятие любой альтернативы. Культурный человек мыслит многомерно, альтернативно. Культурно говорить означает: 1) умение одно и то же выразить разными способами, 2) четко видеть нюансы смысловых отличий в предложенных вариантах. В основе идеи многих тестов лежит антитеза («верное» - «неверное»). Ничего страшного в этом нет. Но полное и безоговорочное доминирование антитезы приводит на уровне мышления к безальтернативности, и, следовательно, к примитивизму, а на уровне языка – к крайнему обеднению арсенала речевых средств. Но ведь речевая культура – это не только одна из составляющих гуманитарного знания. Она не менее важна в овладении такими дисциплинами как математика, физика и пр. Задачи, которые ставит перед собой ЕГЭ, приведут со временем к изменению всей философии, всей идеологии сложившегося в стране образования. ЕГЭ в значительной степени ориентируется на память, которая удерживает в сознании человека определенную сумму часто формальных знаний, но оно в меньшей степени ориентируется на способность человека думать и чувствовать. У Монтеня в его «Опытах» есть такая мысль: «Мозг туго набитый стоит дешевле, чем мозг хорошо организованный».
В какой степени ЕГЭ отвечает задаче организации мозга человека?
Вопрос...
ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ Вы полвека в профессии, какой период Вы могли бы назвать «Золотым веком» педагогики? Когда работалось лучше всего? Не так-то легко ответить. Я работаю с 1950-го года – то есть уже почти шестьдесят лет! Естественно, интереснее всего было тогда, когда я был молод. В пятидесятые годы я пришел работать в школу, я был юн, у меня было много физических сил, много внутренней энергии, я в школе проводил много времени, мало уставал, у меня были другие отношения с детьми – опять-таки в силу отсутствия той разницы в возрасте, которую я ощущаю сейчас. С этой точки зрения, тогда мне было работать удивительно интересно. А насколько лучше – трудно сказать. С годами прибавился опыт, прозрение на многие вещи, которые происходят в школе, их оценки. Должен сказать, что только теперь, на старости лет, проработав всю жизнь с детьми, я стал что-то понимать в подростке – человеке самого трудного и сложного возраста, хотя всю жизнь к этому пониманию стремился (а это понимание так важно для него!) Ведь обучение ребенка любому предмету без способности учителя его понять, услышать его внутренний голос, тончайшие движения его души во многом теряет свой смысл. А дети, конечно, были разные. Я начинал работать на Украине в сельской школе. Там учились дети, которые в течение четырех лет войны вообще в школу не ходили. Поэтому многие из них тянулись к знаниям. Было много неустроенных детей, вокруг сплошная безотцовщина – отцы погибли на фронте, воспитывали их одни матери, семьи были многодетные, есть было нечего. Я помню, в чем ходили ребята – это же страшно! В маленьком классе сидело по сорок - сорок пять человек. Электричества в школе не было. На учительском столе горели две керосиновые лампы. В углу была печь наподобие голландской, угловая (без изразцов, конечно). Помню эти печи в классе, треск дров, уют, который ими создавался. Помню веревки, висящие под самым потолком – весной, осенью в распутицу ребята вешали туда свои мокрые портянки, носки, девочки - чулки, и во время урока это все сохло. Были дети, которые соскучились по знаниям, они к ним тянулись и поэтому тянулись к каждому учителю, который им эти знания мог дать, старались учиться хорошо. Таких было достаточно много. Но были и другие дети, настолько педагогически запущенные во время войны, что их увлечь чем-то было чрезвычайно трудно. Они доучивались до седьмого класса и уходили работать в колхоз. И тем не менее, первые мои годы работы на Украине я вспоминаю с очень большой теплотой. У меня были чудные отношения с этими ребятами. Наверное, они почувствовали во мне того человека, который им может дать те самые знания, по которым они так истосковались. Как ни странно, они это ценили. Я вспоминаю разные эпизоды. Например, несколько раз был с ними в ночном. Все как в тургеневском «Бежином луге» - лошади пасутся, мальчики лежат на траве и рассказывают друг другу разные истории. Мы с ними ходили в походы. Выходили из школы, и тут же начинался наш маршрут – нам не надо было ехать ни на вокзал, ни в аэропорт. Там было много чудных, прекрасных детей. Некоторых, увы, уже нет на свете. Ведь самые старшие из них были 1932-33 годов рождения – то есть им сейчас 77-78 лет. Сегодня они глубоко пожилые люди, как и я. Разница в возрасте между нами была невелика. Как называлось село? Село Большая Даниловка под Харьковым. Большое село, но без церкви – ее разрушили в 30-е годы. Настоящие украинские хаты с земляным полом, вымазанным глиной, на котором летом расстилали свежевыкошенную траву с ее удивительным запахом, с крышами, покрытыми соломой, с завалинками вдоль наружной стены, на которых любили сидеть и беседовать старики и старухи, их в деревне было много. На каком языке Вы разговаривали с детьми? Дети говорили по-украински. Все учебники были на украинском языке. Я по-украински не говорил, поэтому преподавать географию не мог. Сначала преподавал русский язык и литературу. А потом научился - через три года я прекрасно владел украинским языком и вел на нем географию.
А потом, в 1955 году, я переехал в Москву. Долго искал работу, устроиться было очень трудно. Я уже почти отчаялся. Думал, что на этом моя педагогическая карьера закончилась. Но, все-таки, устроился. Я начал работать в 37-ой школе. Это на Плющихе, 1-ый Тружеников переулок, дом 12. Сейчас там школы нет, там сейчас ПТУ или техническое училище, не помню. Это было школьное здание постройки тридцатых годов, каких в центре Москвы много. Сам я жил тогда на Арбате, на улице Веснина, теперь это Денежный переулок. Директор 37-ой школы совершенно не хотел меня брать – откуда-то из украинского села приехал непонятно кто, из деревенской школы – ну что это за учитель! Я тогда сказал ему фразу, которая что-то в нем задела. Я сказал: «Дмитрий Дмитриевич! Возьмите меня к себе на работу. Даю слово – Вы не пожалеете». Как у меня получилось так сказать – не знаю, наверное, спонтанно, от отчаяния. Я ее не готовил, конечно. И он взял меня на работу. После этого я говорю: «Только у меня есть одна просьба к Вам. Мне нужно классное руководство». Мне кажется, он посмотрел на меня в ту минуту, как на идиота. Классное руководство тогда оплачивалось 2-мя рублями 50-ю копейками в месяц – то есть фактически это была работа на «общественных началах», а ведь ответственность огромная при такой мизерной оплате. Конечно, никто добровольно классное руководство брать не хотел. Ну, он дал мне классное руководство. У меня был 8 класс «Б», это были первые ребята, с которыми я столкнулся в Москве. Одни мальчики – 37-ая школа была тогда мужской. Я помню свой первый урок в этом классе. Шел я на него совершенно спокойно, считая себя в некотором роде опытным учителем – как-никак пять лет работы в школе на Украине, я уже что-то знаю и понимаю. Оказалось, что во многом это была иллюзия. Тем не менее, я шел гордый собой. (Что значит молодость!) Я пришел в школу, зазвенел звонок, и я пошел в класс. Поднялся по лестнице (это был третий этаж). Я немножко замешкался в учительской и пришел через минуту после начала урока. Иду по пустынному коридору. Открываю дверь… И такая картина разворачивается передо мной – двадцать три парня поднимаются, становятся по стойке «смирно» и начинают петь гимн Советского Союза… А я стою в дверях, опершись о косяк. У меня есть несколько секунд, чтобы принять решение. Помните, как поется - «Не думай о секундах свысока»? Вот как раз тогда я о секундах свысока и не думал! Стою и решаю, как мне поступить, какие есть варианты? Можно спуститься к директору, сказать, что класс такой-сякой, как они меня встретили, можно войти в кабинет, хлопнуть по столу, вызвать на следующий день родителей, и так далее. Разное можно придумать. Но у меня времени на размышление не было. Я быстрым шагом вошел в класс, положил журнал на учительский стол, стал по стойке «смирно» и начал петь вмести с ними гимн Советского Союза… Поём. В это время открывается дверь, и в щелку заглядывает перепуганное женское лицо. Это была учительница соседнего класса – она никак не могла понять, что происходит. Увидев меня, абсолютно незнакомого ей человека, она, естественно, перепугалась еще больше, и быстренько закрыла дверь. Через некоторое время появляется второе испуганное лицо. Короче говоря, ребята вместе со мной устроили переполох на этом этаже. А мы все поём… Я смотрю на них, они – на меня. Мне очень важно было увидеть, какова будет их реакция на то, что я пою. Реакция была разной – кто-то смеялся, кто-то дурака валял, кто-то что-то кому-то говорил, кто-то испуганно смотрел на меня и никак не мог понять, что происходит. Одним словом, для них мое поведение было неожиданным и удивительным. И когда все закончилось, я обратился к ним с такими словами: «Ребята! Вы не представляете, с каким волнением я шел на свой первый урок в вашем классе, и вообще, это первый урок в вашей школе. Я новый учитель и очень беспокоился – думал, как ребята меня примут? Но я никогда не думал, что вы меня можете встретить так торжественно и тепло!». И тут начались аплодисменты. Как в свое время писали в таких случаях в газетах – «аплодисменты, переходящие в овацию». И вот, во время этой овации открывается дверь, и вальяжным шагом входит директор. То есть, эти тетки, заглядывавшие в дверь, ему уже «настучали». Дмитрий Дмитриевич вошел в класс и так небрежно спрашивает у меня – «Что здесь происходит?» Я говорю – «Ну вот, мы знакомимся с классом». Он говорит – «Но каким странным образом, все-таки». Я говорю, что эту форму знакомства предложили мне ребята, и я ее поддержал. «Ну-ну» - сказал он многозначительно и вышел из класса. Я подумал – ну все, это мой первый и, увы, последний урок в этой школе. Но прошел день, второй, неделя, месяц, а Дмитрий Дмитриевич меня так и не вызвал. Только через четыре месяца на новогоднем вечере в актовом зале я не выдержал и сам спросил его – «Почему Вы тогда, после моего первого урока, никак не отреагировали?» - «Я и не собирался реагировать» - «Как? Но это же все-таки, согласитесь, была странная ситуация, она, возможно, в чем-то разрушала принятый стиль общения учеников с учителем» (Не забывайте, что это был ведь еще 1955 год!). На что он говорит «А ты знаешь, сколько лет я работаю директором в школе? Тридцать лет» (Он меня тогда уже на «ты» называл. Он был фронтовик, намного старше меня.) «За тридцать лет у меня намётан глаз на учителя. В ту минуту я увидел, что ты как раз тот учитель, который этим ребятам нужен». А я на всю жизнь запомнил моих первых московских учеников. А потом покатились годы. И вот тридцать пять лет я директор нашей славной гимназии 1543
Расскажите немного о 34-ой школе, из которой Вы привели так много учителей? 34-ая школа на Плющихе, соседняя с 37-ой. Она была женской школой, а 37-ая мужской. Я пришел в последний год существования раздельного обучения. Через год эти школы перемешали. Из 34-ой, из 51-ой, из 35-ой, из 31-ой школы в 7-ом Ростовском переулке к нам пришли девочки, а мальчики из нашей школы пошли в эти. Таким образом я познакомился с некоторыми учителями 34-ой школы. И когда уже в 1975 году я возглавил новую школу, я вспомнил этих учителей и пригласил их к себе. Это Ирина Николаевна Деева, Юлия Романовна Хайкина, Роза Александровна Новосельцева, учительница истории Марина Львовна Короткова, Маргарита Аминадовна Гинзбург, Лариса Давыдовна, хотя она работала в то время уже в 20-ой школе. И они, как и Александр Михайлович Бек, Самуил Григорьевич Мороз, Александр Юльевич Волохов, Валентина Григорьевна Смирнова составили ядро будущей школы №43, ставшей потом гимназией №1543. Они мне очень помогли в те годы. Семидесятые годы были, пожалуй, самыми трудными в моей педагогической жизни – это было время становления нашей школы.
ПРОФЕССИЯ Если бы Вас попросили выразить в двух-трех словах, что самое главное в профессии Учителя? Есть ли для Вас определение этой профессии? Очень важны в профессии учителя некоторые природные данные, без наличия которых никак не обойтись – это ум, терпение, мягкий нрав и твердая воля. Вот основные предпосылки для того, чтобы стать хорошим учителем. Все срывы учителя, все его поражения в работе с детьми происходят часто у учителей с дурным нравом, капризных и вздорных, особенно когда их подводит ум или не хватает терпения, воли. С другой стороны, я видел в своей жизни много учителей добрых, душевно тонких, которым чрезвычайно трудно было работать из-за недостатка некоторых из этих качеств. Ум – одно из главнейших качеств в работе учителя. Прежде, чем ты совершаешь какой-то шаг, произносишь какое-то слово, оно должно каким-то образом коррелироваться твоим умом. А далее – воля и терпение. Вот недавно меня спросили «Каково Ваше педагогическое кредо?». Я сказал – каждый учитель должен быть беспощадно нетерпим к себе и предельно терпим к ребенку. Вот моя главная, принципиальная педагогическая установка, которой я старюсь придерживаться все годы. Если бы каждый учитель настроил себя таким образом, если бы смог это воплотить в своей практической, каждодневной работе, в этой текучке, в этих беспрерывно звенящих звонках, в этой куче тетрадей, в уроках, которые следуют один за другим, невероятном количестве детей – ведь все это огромная эмоциональная нагрузка, которая ложится на учителя! Если бы каждый вел бы себя таким образом…. Ну что вы! Многих проблем и у нас и у детей не было бы. Если бы…
На Ваш взгляд, что все-таки самое важное – система образования? Программа обучения? Учебники? Или роль Учителя? Роль учителя очень важна. Безусловно, от учителя многое зависит. Но, вы знаете, меня всю жизнь преследовал один тезис, который нам внушали «Учитель – центральная фигура в школе». Это неправда. Центральная фигура в школе – это ребенок. И от сознания этого многое в работе учителя может измениться. Я в этом уверен. Во имя ребенка мы приходим сюда. Мы для него, а не он для нас. Исходя из этой мысли можно оценить роль учителя. Его ум, его душевные качества, его талант, его общая и профессиональная культура – все это важно. Но вот какой парадокс нашей профессии… Учительская профессия очень сложная. Нет профессии сложнее ее. С другой стороны это самая массовая профессия. И вот как соединить уникальность профессии учителя с ее массовостью? Это очень трудно. Я, проработав долгие годы в школе, хорошо себе представляю, каким должен быть учитель, но учителей с сочетанием таких качеств, увы, немного.
Это специфика России или общая проблема? В Соединенных Штатах Америки, в отличие от России, учитель во многом функционер, то есть человек, который понимает свою роль, как сочетание определенных функций, которые он должен выполнять. В России роль учителя иная. Учитель – носитель не только знаний, но и добра, опыта, культуры. Поэтому у нас от этого человека требуется значительно больше. Я боюсь, что я сейчас скажу громкие слова, но учитель, по-моему, в некотором роде, миссионер. И он должен себя ощущать таким, не произнося этого вслух, не гордясь собой. Он выполняет очень важную миссию в обществе – от его работы, ума, таланта, душевных качеств, культуры зависит очень многое в будущем страны. В нашей российской школе роль учителя особая. Не учебники, не программы, а живой человек, который стоит за учительским столом, во многом определяет это будущее! Какой он, какое тепло, какой свет от него исходит – вот что важно. Я иногда сравниваю учителя со скрипачом. Вот, например, вы сидите в Большом зале консерватории и слушаете скрипача – какой красивый звук! Это потому, что у него прекрасный инструмент – это или Гварнери, или Амати, он извлекает из него великолепные звуки. Но, слушая его, ты ловишь себя на мысли, что школа у этого скрипача, увы, слабовата. Потом идешь на следующий концерт, выступает другой скрипач – он играет великолепно, он виртуоз, но у него другой инструмент, хуже, чем у первого, и потому другое звучание, но зато какое блестящее владение звуком! И ты невольно думаешь – вот если к его мастерству еще и инструмент того, первого скрипача – какого класса это была бы музыка! Так вот, учитель и есть соединение инструмента и мастерства, он одновременно и скрипка и скрипач. Для скрипачей, даже самых виртуозных, скрипка – это внешний атрибут, а у учителя скрипка в душе. Если учитель может в себе соединить скрипача и скрипку, то это большой, настоящий мастер, прекрасный учитель. Да, учительство – очень сложное занятие. Мы все в той или иной мере и скрипачи, и скрипки… Какая скрипка у нас в душе, как мы ею владеем, от этого зависит очень многое в судьбе ребенка.
Что Вы думаете о 10-бальной системе оценок? Мы пытались ее внедрить в нашей школе. Я ее предложил нашей администрации, но меня не поддержали. Сказали, что учителям будет трудно перестроиться. Мне не кажется, что это вопрос принципиальный, революцию он не сделает. Но пятибальная система оценок в школе, конечно же, устарела. Она не дает возможности гибче, точнее и объективнее оценить знания детей. Вообще, я должен сказать, что аттестация учащихся – одна из самых сложных сторон учительской деятельности. Здесь всегда присутствует субъективный фактор, довольно существенную роль играет интуиция учителя и его сложившееся мнение о конкретном ученике. (Причем, как в ту, так и в другую сторону.) И все это психологически страшно трудно преодолеть! Ведь часто надо менять свою точку зрения на ученика, ибо меняется он сам. Если бы каждый учитель умел тщательно отслеживать все изменения, которые происходят в ученике – и не только в уровне его учебной подготовки, но и в уровне его внутреннего роста, как это было полезно для него!
Что Вы думаете о частных платных школах? Если бы 1543 стала такой, она бы выиграла или проиграла? Судя по тем ученикам, которые приходят к нам в гимназию из этих школ, я не могу сказать, что эти школы дают хорошую общеобразовательную подготовку. Наверное, есть частные школы, которые обеспечивают достаточно высокий уровень образования. Но ребята из таких школ мне не попадались. Есть определенная категория детей, которым по разным причинам трудно учиться в группах большой наполняемости – по 25-30 человек в классе, как бывает у нас. Их родителям приходится выбирать небольшие частные школы. В этом, конечно, есть резон. Но образование, которое ребенок получает там, как правило, оставляет желать лучшего.
Вы говорили о том, как важен для ученика авторитет, привязанность, любовь к учителю. Переносится ли это на школу в целом? Насколько важно для получения хорошего образования, для воспитания ребенка, для Вас лично, в конце концов, чтобы ученики 1543 любили свою школу? Почему это важно? Да потому что дух школы формируется не теми пятью или пятнадцатью учителями, которые учат конкретного ребенка, но всеми ста учителями, которые работают в школе. Каждый в эту атмосферу вносит нечто свое, уникальное. Если мы говорим о духе интеллигентности, то его создают все – от директора до каждого учителя. Поэтому для ребенка, хотя он этого, возможно, и не понимает, чрезвычайно важно, какие учителя, кроме его собственных, которых он любит и уважает, работает еще. Неважно – учили ли они его прежде, будут ли учить в будущем или вообще никогда учить не будут. Они все равно являются частью того мироздания, имя которому Гимназия-1543.
Вы стараетесь сделать так, чтобы учителя у ребенка чаще менялись, и он имел бы шанс пообщаться со всеми лично, или наоборот? Конечно наоборот. Мне кажется правильным, чтобы тот учитель, который взял ребенка в пятом классе, учил его до конца. Он лучше знает этого ребенка, он его лучше выучит, и, главное, он увидит его рост в течение семи лет. И для ребенка важен такой учитель. Другое дело, что в этом случае каким-то детям на учителя больше везет, каким-то меньше. Но это, увы, неизбежно.
Может ли школа заменить воспитание в семье? Нет, конечно. В чем-то компенсировать недостатки может, но заменить – нет. Что именно может компенсировать? Отсутствие культуры, например. Восполнить какие-то пробелы в воспитании. Бывает так, что учительница может окружить ребенка таким душевным вниманием, которого он никогда и не видел дома. Ну, и, разумеется, знания…
Ну, раз мы заговорили о душевном внимании, тогда такой вопрос. Начальная школа. В чем ее смысл и специфика? В чем ее основная задача? Нет нужды говорить о том, как важны первые четыре года для ребенка. Он не просто должен выучиться хорошо читать, писать, считать, но самая главная задача начальной школы – выработать в ребенке энергию преодоления. Преодоления тех трудностей, которые встречаются и будут встречаться на его долгом пути, сколько бы он на этой земле ни прожил. И вот энергию преодоления этих препятствий должна заложить в ребенка начальная школа. Если учитель научил ребенка бегло читать, научил быстро писать и выполнять простейшие математические действия – это прекрасно, но если он выработал в ребенке вот эту энергию преодоления, то такому учителю цены нет! Когда у нас была начальная школа, я часто ходил к ним на уроки. Вот ведет урок учительница – вопросы, задания, лес рук. Вопрос – и тут же все поднимают руку. Задание – за две минуты все всё сделали. Проверили – все правильно выполнили. На разборе урока я говорю – мне кажется, что урок недостаточно продуман. Задания должны быть такими, которые бы заставили ребенка серьезно думать. Ты задал вопрос, и в классе должна наступить мертвая тишина. Через минуту поднимается рука, за ней робко тянется вторая, третья. Поднялось пять рук – начинаем разбирать задание. Постепенно к нему подключаются все остальные. Когда учительница дома готовила урок, она неправильно выбрала задания для класса – они не соответствовали уровню детей. Эти задания не заставляли детей серьезно размышлять, они не ставили перед ними проблемы. Только на преодолении трудностей учится ребенок. Я не имею, в виду, конечно, чтобы каждый урок состоял исключительно из таких заданий. Во всем нужно соблюдать меру. Почему некоторым ребятам трудно учиться в средней школе – в пятом, шестом классе? У многих не выработана эта энергия преодоления. Трудности нарастают, а умения их преодолевать нет. Мои многолетние наблюдения показали, что часто в средней школе трудно бывает учиться именно тем, кому в начальной школе было легко.
Приходят ли в школу молодые педагоги? Что это за люди? Становление молодого учителя происходит непросто. Есть молодые ребята, которые генетически предрасположены к учительской профессии (их немного, но они, конечно, есть), а есть такие, которые никогда, увы, учителями не станут. Поработав год-два они оставляют школу. Что нужно человеку, чтобы стать учителем? Во-первых, умение передавать знания другим. При большом желании самого человека научить его этому ремеслу можно. Во-вторых, умение общаться, отсюда владение искусством педагогического воздействия. Этим овладеть сложнее. Во многом коммуникативные умения закладываются природой, но их можно в себе развить. В-третьих, определенные организаторские способности, во многом зависящие от уровня самоорганизации самого человека. Отсутствие этих качеств или некоторых из них у молодого учителя – вот главное, из-за чего не складывается иногда его учительская судьба.
Новые информационные технологии, интернет. Вы не думаете, что это подмена живого общения для детей? Интернет и все эти технологии пока что живого учителя заменить не могут, слава Богу! Но у меня есть опасение, что через несколько лет или десятков лет, эта замена в значительной степени произойдет. Думаю, что система образования постепенно к этому все-таки придет. Учитель не исчезнет совсем, нет, но его роль, безусловно, изменится – он может стать неким оператором, контролером, системным администратором, комментатором… Очень боюсь, что так может произойти, хотя понимаю, что привожу крайние случаи. Техника может многому помочь, но и многое разрушить в образовании, если к её использованию относиться бездумно, гипертрофируя ее роль.
ТЕАТР Ваша страсть к театру известна. Во многом благодаря именно Вам на школьной сцене вот уже четвертое десятилетие ставятся не только веселые праздники и капустники, но и серьезные драматические произведения. Не устарел ли театр как профессиональный, так и школьный? Конечно, театр не устарел. Он очень изменился, но не устарел. Все опасения, которые уже давно высказывались, что театр под влиянием кинематографа, телевидения, а теперь еще и интернета исчезнет, к счастью не оправдались. Театр умереть не может. Потому что сиюминутная игра актеров в твоем присутствии, которая положена в основу драматического искусства, не может быть ничем заменена. Никакой кинематограф, никакое телевидение, тем более интернет, эту задачу выполнить не могут. Человеку важно и интересно, чтобы творческий акт совершался на его глазах! Из-за этого он идет в театр, желая увидеть там живого артиста, который при нем превращается в другого человека, создает на сцене совершенно иную жизнь, которую зритель еще не знает, и что может его потрясти. Ну как же может это искусство умереть! Где-то в пятидесятых годах, когда я еще был очень близок к Дому Актера, помню, там проходила какая-то творческая конференция. Это было в Большом зале на улице Горького (дом 16, который потом сгорел). Выступал Михаил Ильич Ромм, очень умный человек, человек огромной культуры, великолепно понимающий не только кинематограф (об этом и говорить не приходиться), но и театр, как искусство. Ромм нарисовал тогда мрачную картину умирания театра. Развернулась дискуссия, но Ромм остался при своем мнении. Стенограмма выступления Ромма где-то лежит у меня дома, сейчас интересно было бы ее перечитать. Ромм давно умер… А театр живет, и он будет жить всегда. Меня всегда привлекало на театре некое волшебство, имя которому лицедейство. Я с детства был «ушиблен» театром. Не знаю почему так сложилось. Всю жизнь я преклонялся перед актерским искусством. Видел таких великих артистов, игру которых даже трудно себе представить! Эти люди теперь стали легендой не только русского театрального искусства, но и мирового. Я видел Москвина, Остужева, Качалова, Книппер-Чехову, Алису Коонен, или, к примеру, мою незабвенную Варвару Николаевну Рыжову, одну из знаменитых «старух» Малого театра. Ах, да что говорить, я видел небо!… Был такой актер, полузабытый теперь – Александр Алексеевич Остужев. Великий артист Малого театра. Героико-романтического плана. Во многих спектаклях партнер Марии Николаевны Ермоловой. Она играла Кручинину в «Без вины виноватых» Островского, а он Незнамова. Я увидел его на сцене уже очень пожилым человеком. Трудно передать словами, что со мной сделал Остужев на спектакле «Уриель Акоста». Это было потрясение, которое потом я редко испытывал в театре. Я помню, как после спектакля вышел на улицу, подошел к служебному входу, поджидая Остужева. Он вышел, с ним вышли еще двое коллег, которые предлагали ему сесть в служебную машину и доехать до дому (тогда почти ни у кого из актеров своих машин не было). Но Александр Алексеевич от машины отказался. Погода была прекрасная, и он пошел пешком. Незаметно для него я пошел за ним. Шли долго и пришли к его дому у Патриарших прудов в Большом Козихинском переулке. Он вошел в подъезд четырехэтажного дома, поднялся на третий этаж, открыл ключом дверь своей квартиры и зашел в нее. На следующий день я купил на улице Горького букетик фиалок, поехал в Козихинский переулок, поднялся на третий этаж и вложил этот букетик в дверную ручку квартиры Остужева. Конечно, моему в некотором роде экстравагантному поступку многие иронично улыбнутся. Но мне ведь было шестнадцать лет! Я переживал период юности. Во мне были наивность, любознательность, непосредственность и то лирическое отношение к жизни, которое так характерно для юности. Остужев для меня и сейчас как живой. Какой это был красивый человек, даже в преклонном возрасте! Эта высокая, статная, широкоплечая фигура, красиво посаженная голова, которую он, как мне теперь кажется, не без некоторой гордости носил, скульптурно вылепленное лицо... Поразительная красота! Он шел по улице, и многие, совершенно не знавшие его люди, невольно оборачивались. Великий и незабываемый Остужев! Театр – искусство, отражающее то, что все видят, но никто не замечает. Может быть, поэтому театр вечен. Именно театр помогает увидеть то, что ты всегда, казалось бы, видел, но при этом заметить то, чего не замечал раньше. Повторюсь, человеку всегда нужно будет искусство, которое совершается на его глазах сейчас, здесь, при нем. А ребенок же тянется в театр потому, что игра лежит в основе его природы. До войны мы играли в Чапаева, потом играли в казаков-разбойников, девочки играли в дочки-матери, Гагарин полетел в космос – начали играть в космонавтов. Ребенок всегда ищет для себя ролевые игры, ему важно стать кем-то другим, потому что ему важно о других и о себе узнать нечто новое. Игра для ребенка – это один из способов освоения той жизни, в которой он живет. А для нас, педагогов, вовлечение ребенка в сценическую игру очень важно для развития у него фантазии, воображения. Ну и потом, легче ребенка привлечь в школьный театр, чем в какой-то другой вид искусства, которое требует специальной подготовки, как, например, игра на музыкальном инструменте, занятия живописью. Театр этого не требует. Поэтому, театр – это то место в школе, где ребенок может выразить себя. Кроме того, театр, как любое искусство, облагораживает. Играя доброго, ребенок становится сам добрее, а играя злого, вырабатывает в себе неприятие зла. Вот почему через два месяца после открытия 43-ей школы мы с Розой Александровной Новосельцевой, учительницей музыки и изобразительного искусства, уже ставили первый спектакль «Мещанин во дворянстве» Мольера. Премьера состоялась 16 ноября 1975 года. И это трудно себе представить, ведь мы готовили спектакль с почти незнакомыми детьми!
Последний раз мы видели Вас на школьной театральной сцене в роли Фирса. Почему «Вишневый сад»? Да, пригласили меня тогдашние одиннадцатиклассники... «Вишневый сад»… Эта пьеса очень дорога мне. Когда во время войны Художественный театр вернулся в Москву после эвакуации, то первый спектакль по возвращении был «Вишневый сад» Чехова. И на этом спектакле мне чудом довелось быть! В те годы билеты раздавались в первую очередь фронтовикам. Но всеми правдами и неправдами я проник на этот спектакль. Я впервые видел «Вишневый сад». Это была зима 1942-43 года, мне было 15 лет. Я помню, что творилось в театре после этого спектакля – закрылся занавес, и в зале началось нечто невообразимое! Аплодисменты, овации, выкрики «браво!»… А я ничего не слышал! Ничего! Я был совершенно потрясен всем, что увидел на сцене. И когда я после спектакля, как сомнамбула, вышел на улицу, тот ком в горле, который у меня стоял весь спектакль, перешел в рыдания. И я начал плакать – так мне было жалко обитателей Вишневого сада… Как я за них переживал! Я прислонился головой к какому-то дому, слезы текли ручьем, я не мог их остановить… Это был первый «Вишневый сад», который я увидел... Прошло два года. И в 1944 году там же, в Художественном театре я посмотрел «Вишневый сад» снова. Это был необычный спектакль, он был приурочен к сорокалетию первой постановки. И тогда играли все те, кто играл в этом спектакле в 1904 году при Чехове. Раневскую играла Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Гаева – Качалов, хотя в том спектакле его играл Станиславский, а Качалов играл Петю Трофимова. Но прошло сорок лет, Качалов не мог играть Петю, и Станиславского уже не было в живых. Епиходова играл Москвин. Халютина – Шарлотту, Тарханов – Фирса (в 1904 году эту роль играл Артём). Аню и Петю играли совсем тогда еще молодые Степанова и Василий Орлов. И я всё это видел и помню как сейчас. Чехов стал моим любимым драматургом давно, еще в юности, благодаря великому искусству старого Художественного театра. Я перевидал по многу раз многие чеховские спектакли. Вдумаемся, о чем они все? Драматургия Чехова – это наша великая и горькая правда о нескладности русской жизни, о ее нелепости, о неконтактности людей. Внимательно вслушайтесь в чеховский текст - герои Чехова часто говорят не слыша друг друга, даже не пытаясь друг друга понять. Но удивительно, с каким пристальным вниманием следим мы за происходящим на сцене! Многое во внутренней жизни чеховских персонажей, людей, бесконечно далеких от нас, пересекается с нашими мыслями, с нашими переживаниями, с нашей судьбой. В этом и есть великое искусство! Потом 1951 год. Я уже работал на Украине в сельской школе. И на первые зимние каникулы приехал в Москву. Бросив вещи в квартире своей тетки, я кинулся в Художественный театр. В этот день шло «Воскресение» Толстого, знаменитый спектакль Немировича-Данченко, который был им поставлен в 1930 году. Билетов в кассе, конечно же, не было, но на спектакль я попал. Сидел на ступеньках бельэтажа. Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, которая играла в этом спектакле в свое время графиню Чарскую, к этому времени уже давно была на пенсии. Качалов (роль «от автора») умер в 1948 году. Но была Еланская, которая играла Катюшу Маслову, был Ершов – Нехлюдов. Начался спектакль, прошло два акта, антракт затянулся дольше обыкновенного. Зрители уже сидели на своих местах, был притушен свет, а занавес все не раскрывался. Так продолжалось довольно долго. Но вот на просцениум вышел Андрей Александрович Белокопытов (был такой администратор в Художественном театре) и произнес следующие слова – «Ввиду внезапной болезни актрисы Дурасовой, роль графини Чарской любезно согласилась сыграть первая исполнительница этой роли народная артистка…» А дальше ему не дали договорить. Все начали кричать, обнимать друг друга, даже целоваться. Минут через пять открылся занавес, и мы увидели Ольгу Леонардовну, сидящую в кресле – графиня Чарская. Весь зал поднялся и устроил овацию. Как на юбилее! Овация продолжалась бесконечно долго, но Ольга Леонардовна, помня заветы своих учителей Станиславского и Немировича-Данченко о четвертой стене, отделяющей зал от сцены, не выходила из образа. Наконец терпение ее лопнуло, она взмахнула по-царски белым платочком и привела зал в чувство. И вот, начался третий акт. Книппер-Чехова сидит в кресле. Прямая спина. Легкий поворот головы. Три фразы, произнесенные ею на безупречном французском языке, и перед тобой графиня Чарская! Это была игра филигранная! Тончайший рисунок роли. Высшая степень мастерства! Великое искусство, великий театр! Ну разве все это можно забыть? Вот почему мне становится так грустно при виде того, что происходит с театром сейчас. Наша национальная гордость – русский реалистический театр, основы которого были заложены еще Щепкиным в середине XIX века, постепенно становится фактом истории. На смену ему приходит театр условный, формалистический. В театре главным становится не артист, а режиссер, который, к сожалению, не умирает в актере, как это было когда-то, а постоянно по ходу спектакля настойчиво заявляет о себе. А ведь русский театр всегда был театром актерским! Сама же режиссура стала назойливой, навязчивой, агрессивной. Как мне кажется, сочтены дни репертуарного театра. Ряды искренних любителей милой старины редеют физически. Репертуарный театр, основанный на «русской школе» актерской игры, станет таким же идиллическим ретро с привкусом тоталитарного гламура, как патефон или автомашина «Победа». Печально все это…
ИСТОРИЯ - ПОЛИТИКА Жалеете ли Вы о крахе советской власти? В советской власти было много дурного, даже страшного. Страх и ложь – отличительные приметы того времени. Хотя я и вспоминаю детство, свои школьные годы с некоторой долей ностальгии, но это не связано с советской властью. Это связано с возрастом. Я был ребенком, потом подростком, юношей, молодым человеком. Вы знаете, вот теперь, когда стало известно все, что происходило в те страшные годы, о чем мы тогда не знали и даже не догадывались, я иногда думаю: «Боже мой, и мы жили в эти годы!» Да, жили. И жили интересной жизнью! Мы влюблялись, женились, девочки выходили замуж, у нас тоже были свадьбы (ну, не такие, как сейчас, разумеется), у нас рождались дети. Были вечеринки, мы танцевали, пели под гитару – все же это было! Но никакого отношения к советской власти это не имело. Это была другая жизнь, которая шла помимо официальной. Будучи ребенком, я по-детски верил в советскую власть. У нас в классе был мальчик, с которым я очень дружил. Это было в третьем или четвертом классе. Я пошел в школу в 1934, и в 1937 был в третьем классе. Его звали Юзик Саксаковский, поляк. И к нам в класс приходил его папа – герой Гражданской войны. Как к нам в школу сейчас приходят ветераны Великой Отечественной, так тогда приходили герои Гражданской войны. Я помню два ордена Боевого Красного Знамени с алым бантом у него на груди. Он нам рассказывал про Гражданскую войну, мы с интересом слушали. Но вот в один прекрасный день (если его можно назвать «прекрасным») пришла наша учительница Лидия Николаевна Рыкова, двоюродная сестра, кстати, Алексея Ивановича Рыкова. Потом она тоже сгинула. Она была моей первой учительницей. Так вот, она пришла в класс и сказала «Юзик больше не будет учиться здесь». Мы начали что-то кричать, спрашивать – почему? Куда он делся? Громче всех начал кричать я, потому что я с ним дружил. Она так ничего внятно и не сказала. Я подошел уже один на перемене, и она тоже ничего не сказала. Говорила что-то невразумительное. А произошла очень простая вещь – папу Юзика арестовали накануне ночью, Юзик поэтому не пришел в школу, остался с мамой. Прошло еще какое-то время, арестовали маму Юзика, он сам исчез, и я с ним потерял всякую связь. И это было ужасно! Но я тогда до конца этого не понимал. А между тем, были и праздники – яркие, шумные. В праздниках была своя эйфория, что-то светлое, радостное, веселое. Первое мая, седьмое ноября. Все идут на демонстрацию, красные знамена, портреты наших вождей, мы всех их любим, всех их уважаем. Нам внушили, что самым храбрым в Гражданскую войну был Ворошилов, а вместе с ним Буденный, рассказывали, как они рубили шашками белополяков, что без Сталина Гражданскую войну трудно себе представить. Нам многое внушали, и мы этому верили. И как теперь не покажется странным, мы были счастливы, не зная и не догадываясь, что у той жизни была и другая, неизвестная нам сторона. Однажды я поехал в пионерский лагерь, куда меня отправили родители. У меня оттуда осталась фотография – я стою у какой-то квадратной колонны, с которой свисает белое полотно, на котором написано «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» И мы действительно полагали, что обязаны этим именно ему. И детство наше мы считали счастливым, ибо другого у нас не было… И только потом, став взрослыми людьми, мы стали ощущать фальшь той жизни, в которой мы живем. Жили мы бедно, а по сегодняшним меркам просто нищенски, но зато жили удивительно интересно в вечных разговорах и спорах о литературе, театральных премьерах, концертах в консерватории, и главное, в нашей жизни была поэзия! Стихи, стихи, стихи, которые мы наперебой читали друг другу, сопровождая часто их одной и той же фразой: «А помнишь?»… Но о советской власти я не жалею. Узнав за последние пятьдесят лет столько о нашей жизни, как я могу об этой власти жалеть? Чего о ней жалеть, если эта власть позволила каким-то мерзавцам устроить такое уничтожение своих соотечественников. Не могу я к этой власти относиться иначе. Не жалею. А вот о распаде Советского Союза жалею! Можно ли было что-то сделать, чтобы Советский Союз спасти – не знаю. Не могу ответить на этот вопрос. Мне кажется, что можно. Кто-то говорит, что нет, что империя наша была обречена. Я не хочу рассуждать на эту тему, у меня не хватает для этого знаний и квалификации.
Вас не пугает возвращение культа личности Сталина? Растет поколение не знающее ни о XX съезде, ни о Перестройке, смутно представляющее себе репрессии и общую атмосферу тех лет, но постепенно усваивающее идею об «эффективном менеджере Сталине». Вы думаете, наше общество действительно жалеет о тех временах, или это лишь отдельные личности? Отношение к Сталину у разных людей разное. Даже у тех людей, которые Сталина поддерживают. Есть большая группа людей, у которых произошла аберрация памяти. Это многие люди моего поколения, выросшие в то время, многие из них воевали на фронтах Отечественной войны. Мне кажется, что их отношение к Сталину идет от определенной косности мышления, от отсутствия его гибкости. Ведь отличительными особенностями ума являются не только его глубина, устойчивость, самостоятельность, но и его подвижность! Гибкость, подвижность ума – одна из важнейших его характеристик! Часто возникает необходимость в перестройке своего мышления в соответствии с новыми обстоятельствами. Не всякому человеку такая перестройка под силу. Косностью мышления обладает, увы, довольно много людей. Мне думается, что те люди, о которых я говорю, не виноваты в своих заблуждениях. Это скорее не их вина, сколько их беда! И мне таких людей искренне жаль. Вторая группа приверженцев Сталина - это люди, которые пытаются использовать его имя в своих узкокорыстных политических целях. Эти люди кроме глубокого отвращения ничего другого вызывать не могут. И, наконец, третья категория. Это государственники, державники. Они хотят видеть свою страну мощным государством, которое бы все не только уважали, но и побаивались. Вообще, я всю жизнь разводил такие понятия, как уважение и страх. Но у наших «державников» есть в этом смысле определенный исторический опыт – сталинский тип руководства страной и создание им такого государства, которое никто не уважал (чего они не замечают), но зато все боялись. И поэтому, с их точки зрения, все с ним считались. Они тоскуют по той великой империи, солдатами которой верно служили, и которую они безвозвратно потеряли. У нас с ними разная страна, разная история, разное мышление. По-своему, их тоже можно понять. Они видят величие страны именно в таком государстве. Им и в голову не приходит, что задача любого государства выглядеть среди других стран по-человечески! Вообще, мне надоели все эти бесконечные разговоры вокруг одного и того же персонажа, который, вообще-то говоря, не является человеком в определенном смысле слова. Символом – да, машиной для извлечения исторических смыслов – да, поводом, раздражителям – да. Но почему человеком?!
Я вижу величие своей страны совершенно в другом. Я не хочу, чтобы страна, в которой я живу, вызывала у людей страх, мне хочется, чтобы её по-настоящему уважали, и вижу много поводов для такого уважения. Прежде всего, в величии ее культуры. Россия, без сомнения, великая культурная сверхдержава. И такой страной мы вправе гордиться! Пожалуй, в мире не так много стран, которые бы внесли такой колоссальный вклад в общую мировую культуру, как Россия! Возьмите только один XX век (о XIX уже не говорю). Любой вид искусства. Ну, например, музыка. Семь великих композиторов, которые дала наша страна в XX веке – Рахманинов, Скрябин, Стравинский, Мясковский, Шостакович, Прокофьев, Шнитке. Семь! Какая еще страна может с этим сравниться? А масштабы талантов! Кто в XX веке может сравниться с гением Рахманинова или Шостаковича? Были, разумеется, и в других странах композиторы. И, все-таки, это другие размеры дарования. А живопись! С кого начался русский авангард, который так высоко ценится в художественном мире? Кандинский, Малевич. А потом, какая поросль вышла – Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Попова, Розанова, Родченко, Татлин... Наконец, «Бубновый валет». О театре даже и говорить не приходиться – система Станиславского перевернула мировое театральное искусство. И Художественный театр, который был создан на рубеже веков. А конструктивизм в архитектуре? Мельников, Гинзбург, Иофан, братья Веснины… Наша великая литература давно поразила мир. Не случайно Поль Валери когда-то назвал три чуда европейской культуры – античную трагедию, итальянский ренессанс и русскую литературу. Тоже оценка! И прекрасно, что это ни у кого не вызывает чувства страха, только восхищения и, может быть, здоровой зависти. Мы великая культурная сверхдержава, вот чем нам надо гордиться!
А насколько Вас интересует сегодняшняя политика? Смотрите ли Вы программу «Время», читаете ли газеты? «Время» смотрю редко. Я смотрю в 19 часов НТВ. Выписываю четыре газеты. «Известия» выписываю уже шестьдесят лет, может и больше, а также «Литературную газету» и «Культуру», «Книжное обозрение» и кучу журналов, главным образом «толстых».
Вы ходите на выборы? Конечно хожу! Я же гражданин своей страны! Извините за громкие слова.
Ваше отношение к Борису Ельцину? Великий человек! Страшно противоречивая фигура. Но это, безусловно, огромная личность, которая смогла сокрушить эту страшную махину… Поразительно! И в этом смысле он достоин поклонения. Он уже прочно вошел в историю.
Почему в наши дни ни у власти, ни у народа не хватает сил и воли довести до конца хоть одно серьезное дело? Почему у всех во власти мышление временщиков, неужели людей настолько не волнует будущее своей страны? Как будто каждый через пять лет собирается уехать за границу, а здесь хоть потоп?! Вы думаете, это вопрос ко мне? Давайте поговорим о другом. Меня огорчает в этой ситуации та позиция, которую занимают некоторые наши молодые люди, которые заканчивают школу или институт. Многие из них стремятся уехать заграницу. Например, чтобы учиться, а после окончания учебы попытаться там остаться. Это моя боль. Я, естественно, не могу никого в этом упрекнуть – каждый человек имеет право выбора. Но почему этот выбор делается не в пользу своей собственной страны? Вот это меня больше всего огорчает. Может быть, и наступит такой момент, когда многие из уехавших вернутся на Родину?… Не знаю. Я прекрасно понимаю, что заграницей удобнее жить, проще себя реализовать. Да, в нашей стране пока нет таких возможностей приложения твоих сил. Эти возможности, увы, другие. Но все равно, твои знания не останутся без применения! Зато ты будешь их использовать во благо своей страны. Ведь обустроить нашу Родину могут и должны в первую очередь молодые с их талантами, целеустремленностью, огромным запасом энергии!
РУССКИЙ ЯЗЫК и ЛИТЕРАТУРА Вы часто делаете упор на важности владения устной речью. Почему? Говоря о нашей устной речи, я вспоминаю Дмитрия Сергеевича Лихачева. Он говорил так – «Если вы хотите узнать человека, его ум, его характер, его культуру прислушайтесь к тому, как он говорит. Интеллигентного человека можно в первую очередь узнать по его устной речи». Однако, устная речь труднее дается человеку, чем письменная. В устной речи нет черновиков, нельзя ничего переписать, меньше времени на размышление. Поэтому она должна быть сформирована таким образом, чтобы в любых обстоятельствах она была правильной, ясной и желательно красивой. Научить этому чрезвычайно трудно. Есть такой предмет – риторика. Наши выпускники, которые сейчас учатся на филологическом факультете МГУ, предлагали организовать такой факультатив в нашей гимназии, но мы не смогли собрать достаточное количество желающих посещать этот факультатив. К сожалению. А у учителя на уроках, увы, на это нет времени.
Может быть, помогает чтение стихов наизусть? Чтение наизусть – совершенно другая тема. Это, безусловно, помогает, но этого далеко не достаточно. Вот вы уверены в том, что любой актер, который на сцене произносит тексты классической литературы, правильно владеет русской речью в повседневной жизни? Нет же! Это близкие умения, но, все-таки, не одно и то же.
Вы неоднократно говорили, что литература - важнейший из школьных предметов. Почему так важно самостоятельно читать книги? Почему даже хорошая экранизация не может заменить самостоятельного чтения? Помните, сцену в Мытищах в «Войне и мире»? С обозом отступающих из Москвы русских людей попадает в Мытищи семья Ростовых. Наташа узнает, что в одной из изб находится тяжелораненый князь Андрей. Поздно ночью, когда весь обоз разместился по избам, Наташа поднимается и на цыпочках идет в ту избу, где лежит князь. Но понимает, что туда идти ей нельзя. Страх довлеет над ней, она боится разбудить спящих. И когда она идет в темноте на цыпочках, ей кажется, что со всех сторон в стены кто-то стучит, и этот стук сопровождает ее на всем пути к комнате, где находится князь. Но никто не стучит. На самом деле, это стучит ее собственное сердце, полное любви к князю Андрею, в предвкушении встречи с ним. Скажите, какой кинематограф, какой театр могут это состояние Наташи передать? Нужно открыть книгу и самому медленно, вдумчиво прочесть толстовский текст. И ты сразу всё поймешь и почувствуешь! Другим способом передать это состояние героини невозможно! Тончайшие нюансы поведения героев, их внутреннего состояния может передать только текст. Поэтому надо читать книги, чтобы представить это в своем воображении. Как я всегда говорю детям – если ты хочешь стать настоящим человеком, ты должен выработать в себе три качества – честь, воображение, волю. Все остальное в человеке зависит от них. Воображение развивается главным образом литературой. Но главное, конечно, в этом перечне – честь. Скажем точнее: честь и стыд – вот основные рабочие инструменты личности.
Любимые книги. Что бы Вы посоветовали прочитать ученику не из школьной программы, а взрослому человеку, напротив, перечитать из школьной? Мне очень трудно отвечать на этот вопрос. Может быть потому, что я так люблю книги, что отобрать что-то для меня непросто. Мировая литература настолько богата, что давать какие-либо советы рискованно. Все зависит от возраста человека, от его душевного склада, мироощущения, и, что очень важно, от всех тех книг, что он уже прочел. Конечно, очень важно прочесть книгу вовремя. И в этом случае полезны советы взрослых, хорошо начитанных людей. Но таких книг огромное множество. Могу только сказать одно, чтобы не приводить список рекомендованной литературы, надо читать и, главное, перечитывать классику. Нашу и зарубежную. Это понимание и себя самого, и людей, которые пересекают или еще пересекут твою жизнь, и отличное средство воспитания литературного вкуса, и развитие фантазии, воображения. По мере чтения у каждого человека с возрастом постепенно вырисовывается своя «настольная» книга, которая сопровождает его всю жизнь. Она как бы является главным источником формирования его представлений о жизни. В дневниках Вересаева есть запись «Каждые три года бери и перечитывай «Фауст» Гете. Если при очередном прочтении ты перестанешь находить для себя что-то новое и перестанешь удивляться тому, как ты раньше этого не замечал, значит ты остановился в своем развитии.» Вот для Вересаева «Фауст» был пробным камнем формирования собственного мировоззрения. Для меня это «Война и мир». Для кого-то это будет «Анна Каренина», для кого-то «Обломов» или «Обыкновенная история», а может «Братья Карамазовы». А может быть «Сага о Форсайтах» Голсуорси. Кто знает? Одним словом, у каждого человека эта книга своя. И каждый должен ее сам найти. «Войну и мир» я перечитывал бессчетное количество раз. И всякий раз нахожу в ней то, чего раньше не замечал. Вот недавно наткнулся на фразу о Берге, которую хорошо знал, но не придавал ей большого значения. «Берг принадлежал к тем людям, которые обладают чувством здравого смысла, весьма характерного для посредственностей». Толстой считал, что «здравым смыслом» обладают как раз посредственности, люди не большого ума. А ведь как верно, если вдуматься. Перечитывайте великие книги - много интересного и поучительного для себя найдете!
Это очень интересный эффект, когда два выпускника учившиеся в разные годы, но у одного учителя литературы, понимают друг друга лучше, чем даже ровесники, которые учатся у разных. Особенно, если говорят о литературе. Это понятно! Если это умный, интересный учитель, то через свое отношение к тому или иному литературному произведению, литературному герою, он передает ученикам свое отношение к жизни, свой стиль мышления, накладывает на их сознание свой неповторимый отпечаток. Но для этого нужно быть неординарным человеком.
Мы помним в Вашем исполнении и Пастернака, и романсы, и песню на украинском языке, и многое другое. Просить Вас спеть в рамках интервью, наверное, неуместно, но не могли бы Вы прочитать что-то из любимого? Из классики. Подумаю. Из классики? Лермонтов. <Читает стихотворение М.Ю.Лермонтова «Гусар»> Какая упругая сила стиха! Мне трудно представить себе юношу, который бы остался равнодушным к этим строчкам.
ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ - 2 Есть такая пьеса «Вам позволено переиграть». Если бы Вам сегодня предложили начать заново, что Вы бы хотели изменить в своей жизни? Мне этот вопрос часто задают, и он мне кажется немножко странным. Чего же меня спрашивать об этом, когда я заканчиваю жизнь? Будь я снова молодым, у меня было бы другое мышление, нежели теперь, когда я отвечаю на этот вопрос. Я ведь стал учителем случайно. Я не собирался им быть. В молодости не чувствовал в себе никаких педагогических задатков. Я не могу сказать, что меня как-то по особому влекли к себе дети, что они мне были очень интересны до того, как я стал учителем. Я стал учителем просто потому, что больше некуда было деваться! Ведь шел 1949 год – борьба с космополитизмом. Я в какой-то степени жертва этой борьбы. Когда я пришел в ту первую украинскую школу, я не собирался в ней долго работать – думал, «перекантуюсь» год, вернусь в Москву и как-нибудь найду себе нормальную работу. Но когда я поработал в этой школе полгода, то с удивлением, с ужасом и одновременно с радостью почувствовал, что теперь не могу без этих детей. Не знаю почему. Я размышлял так: вот наступит июнь, я уволюсь, они придут в сентябре в школу, увидят другого учителя, и что они обо мне подумают? Что я их бросил? Наверное, я должен их сам об этом предупредить. Но как им сказать – «Знаете, я поработал с вами полгода, мне кажется, что этого для меня достаточно»? Я не мог этого сделать. Поэтому, я проработал там не полгода, а пять лет. А когда приехал в Москву, у меня уже и мыслей не было устраиваться на какую-то другую работу. Я считал, что у меня теперь есть опыт, буду его продолжать. Ну вот и продолжаю до сегодняшнего дня… А кем же я хотел быть, если не учителем? Я даже и на географический факультет не собирался идти. Географию я очень любил – это одна из интереснейших наук. Но меня влекло искусство. Я хотел им профессионально заниматься. Тем, что сейчас называют культурологией. Меня всегда тянуло туда. Я иногда задаю себе вопрос, а правильно ли распорядилась мною моя судьба? Достиг бы я в искусстве того, чего достиг в педагогике? (Хотя своих достижений, клянусь, я не преувеличиваю.) Как ответить на этот вопрос? И все-таки, наверное, я вытащил счастливый билет и ни о чем не жалею.
РЕЛИГИЯ, ВЕРА Является ли вера частью Вашей жизни? Менялось ли отношение к религии в течение жизни? Существует ли какая-то итоговая справедливость в этом мире? Был такой немецкий философ, психолог Эрих Фромм. Он разграничивал веру рациональную и иррациональную. Под иррациональной верой он понимал веру, основанную на подчинении иррациональному авторитету. Напротив, рациональная вера – это убеждение, коренящееся в собственном мыслительном или эмоциональном опыте. Рациональная вера – это не вера во что-то, а присущее нашим убеждениям качество уверенности и твердости. Это вера в разум и прорывы к истине. Я исповедую такую веру. Мне очень трудно верить в постулаты. Наверное, так я воспитан. А откуда берется в человеке вдохновение на то искусство, о котором мы с Вами столько говорили сейчас? Тоже из знания? Многие произведения искусства создали неверующие люди. В России до революции большая часть творческой интеллигенции была атеистической. Чехов в письме к Суворину писал «Я давно растерял свою веру, и с удивлением смотрю на интеллигентных верующих». Бунин был абсолютным и закоренелым атеистом. Понимали ли они, откуда получают вдохновение? Не знаю! Вы сказали, что все идет от знаний, все ими объясняется. Достаточно ли только знаний, чтобы писать так, как писал Чехов? Разумеется, не все от знаний. Есть еще чувство. Но это чувство тем глубже, чем человек больше знает. Человек, к примеру, знающий астрономию, видит звездное небо иначе, чем невежда. Его величие и красоту он переживает значительно глубже. Творчество всегда опирается на какую-то рациональную основу, а потом вдохновляется человеком, одухотворяется его чувством и превращается в произведение искусства. Чем же одухотворяет его человек? Восторгом перед тем миром, в котором он живет. Его красотой, его гармонией.
ЭПИЛОГ Скажите, пожалуйста, несколько напутственных слов своим выпускникам Я прожил очень долгую жизнь, ребята. И счастлив, что мне это удалось. Большая часть жизни на этой земле уже прожита. Теперь, когда я оглядываюсь на пройденный путь, я иногда хочу задать вопрос, только не знаю, кому его задать. Если бы я верил, я его задал бы Богу. А вопрос такой – «Вот мне 82 года, я прожил практически всю жизнь. Хочу спросить - и это все?!» Я же еще далеко не всё понял в этой жизни, не всё испытал! Она пролетела так быстро! Я незаметно для себя стал старым человеком. Это очень обидно. В молодости, когда тебе пятнадцать, двадцать лет, кажется, что еще столько времени впереди! Еще столько лет ты будешь жить, любить, творить. А на самом деле, жизнь очень коротка. Очень! А раз так, то важно, чтобы тот выбор, перед которым человек постоянно в жизни стоит, был глубоко осмысленным и вдумчивым. Каждую минуту, каждый миг нужно наполнить таким содержанием, которое бы тебе запомнилось надолго. Ведь все пройдет! И этот миг тоже. Вот мы сейчас проговорили с тобой три часа. Все! Эти три часа никогда больше не вернутся! Ни-ко-гда! Они прошли. На три часа старше стал ты, и на три часа старее стал я. Ну, не бесполезно прошли… Да, надеюсь, не бесполезно. А чему посвятить свою жизнь? Какой цели? Если бы я знал, в чем смысл жизни? Наверное, в самой жизни. А может быть, в том, чтобы всегда быть самим собой, суметь реализовать в себе все то лучшее, что в тебе заложено природой. Для этого нужно обладать той внутренней свободой, которая единственная дает тебе право поступать и говорить так, как ты считаешь нужным, неся при этом нравственную, ни с кем не разделенную ответственность.
В заключение одно стихотворение,
давно его знаю Автор Сергей Островой, один из старейших наших поэтов. Многое из того, о чем говорится в этом стихотворении, важно для молодого человека, серьезно думающего о жизни, которую ему предстоит прожить.
|
2 ноября 2009 года
Расспрашивал Сергей Павловский