Фундаментальные мелочи
Даша Сотникова, 48 параллель
То, что к нам ближе всего, мы реже всего замечаем. Я подробно опишу вам слона на соборе святого Георгия в Юрьеве-Польском, которого видела один раз в жизни, но не вспомню, сколько точно ступеней ведёт в 19 кабинет.
«Это всё мелочи, но нет ничего важнее мелочей!» Мелочи даже не забываются, они просто не запоминаются, проходят мимо ушей и глаз. А те, которым посчастливилось запомниться, находятся в таком беспорядке, что и не разберёшь.
Это текст про мелочи о Елене Всеволодовне.
Важнее учителя у меня в жизни не было и вряд ли будет. Но я её почти совсем не знаю. И, кажется, за семь лет так до конца её и не поняла. Так и не поняла, кем она мне приходится, эта женщина, к которой я всегда уважительно обращалась «Елена Всеволодовна», а за глаза называла просто, но с ещё большим уважением: «Ева».
Это первая мелочь. Елена Всеволодовна прекрасно знает, что она Ева, и этот образ тщательно поддерживает. В счастливые доковидные времена, во времена до корпоративной почты, свой самый первый отчёт о гумпрактике я присылала на почту, которая называлась eva1543. Да и первый день в новом восьмом классе Елена Всеволодовна начала со слов: «Как известно, в раю Ева раздавала яблоки». При этом раздавая нам стикеры в виде яблок, чтобы мы написали на них свои самые заветные желания.
Я, конечно, помню и уроки. Но до седьмого класса я вообще не понимала, зачем разбирать литературу. А когда, наконец, поняла, то обнаружила, что не со всем, что говорит Елена Всеволодовна, я могу согласиться. Очень хорошо помню, как в конце пятого класса, при разборе «Ночи перед Рождеством» Елена Всеволодовна на словах: «Вакула так любит Оксану, что готов уже совершить самоубийство от безнадёжности…» схватилась за концы своего элегантного шарфика и потянула его в разные стороны. Если бы Вакула внезапно не решил пойти за помощью к пузатому Пацюку, перед тем как утопиться в проруби, я бы, наверное, бросилась её спасать.
На уроках русского я тоже примерной ученицей не была. Зачем учить правила, если есть врождённая грамотность? Так рассуждают многие школяры, и я не исключение, вот только у меня никакой врожденной грамотности нет и не было. Поэтому на русском я всю жизнь переминалась с четвёрки на двойку и обратно. Но как же я любила, когда Елена Всеволодовна задавала на дом сочинять предложения со словарными словами! Сразу, ещё в пятом классе, она предъявила требование: «Никаких Петь и Маш! Берите литературную основу». И, конечно, не возбранялось, если предложения выстраивались в связанные тексты. Однажды я сдала ей вместо двадцати предложений десятистраничный фанфик. За грамотность в этом шедевре у меня была двойка. Зато за содержание пять. Я лопалась от гордости. Сейчас даже жалко Елену Всеволодовну, она ведь эти десять страниц ерунды вычитывала, даже страшно представить в каком часу ночи. Но как же я ей благодарна!
И ещё тексты, которые я отправляла ей для вычитки, якобы чтобы отправить на городской конкурс. До сих пор помню отзыв: «Даша, текст прочитала, очень сильный. Но образ бокала, петли и сигареты – это не совсем для городского школьного конкурса…» А я лопалась от удовольствия, слушая её разбор. Про конкурсы я уже давно всё поняла. Это всего лишь предлог, чтобы подсунуть свою писанину ей. Только её мнение и имеет значение.
***
Про Елену Всеволодовну сложно писать ещё и потому, что она классная руководительница. Бунинское словосочетание «классная дама» гораздо лучше описывает вес и ответственность этого положения. Надо держать лицо, надо быть примером для этих противоречивых, бунтующих маленьких людей.
Хотя мне кажется, что Елена Всеволодовна бунтовала вместе с нами. Только про себя.
Помню, в Питере после седьмого класса Елена Всеволодовна предложила не ложиться спать, а идти смотреть развод мостов. Мы шли и болтали, и я рассказала ей, как провела неделю до отъезда. Каждый день я после школы включала рок-оперу «Иисус Христос - Суперзвезда» и рисовала. Это продолжалось пять дней подряд. Елена Всеволодовна выслушала и сказала коротко: «Бывает».
Два года спустя на пути в усадьбу Петровское я рассказывала ей (уже не помню, почему) про то, как мою прабабушку не пустили в партию (отец военнопленный). А когда я рассказала, что потом её просили вступить в партию, чтобы сделать её председателем колхоза, и она отказалась, Елена Всеволодовна вполголоса обрадовалась: «Молодец!»
Почему-то эти два слова на меня произвели большое впечатление. Мелочи. Но нет ничего важнее мелочей.
И ещё был этот День Учителя в восьмом классе, когда я решила поставить акробатический рок-н-ролл, хотя никогда в жизни его не танцевала. И накануне, когда единственный способ попасть в зал – был прийти туда на одной из перемен, Елена Всеволодовна осталась там с нами, чтобы внести некоторые правки в этот номер. Перемена закончилась очень быстро, но Елена Всеволодовна, делая вид, что это не от её урока мы отъедаем время, руководила процессом. «Вы здесь какие-то вялые, активнее надо, активнее! Серёжа, маши шевелюрой! Аня, что ты здесь делаешь? Даня, хорошо! Андрей, энергичнее, вот так!». И за этим следовало энергичное «вот так».
Перед поездкой в Михайловское Елена Всеволодовна прислала список снаряжения. Я пошла показывать его папе. Папа с видом опытного походника разобрал каждый пункт и сказал мне, что из этого лежит на балконе, а что совсем не обязательно брать с собой в палаточный лагерь. Но последняя строчка застала его врасплох. Он вытаращил глаза, потом захохотал и, не объясняя, в чём дело, побежал звонить своей сестре. Я посмотрела ещё раз на эту строчку, которая мне странной совсем не показалась: «К практике обязательно прочитать и иметь при себе текст повести Довлатова «Заповедник»».
А в соседней комнате звучал ликующий папин голос: «Вот поэтому она учится в этой школе!»
***
После десятого класса мы поехали на Соловки. Там со мной случилось, должно быть, самое яркое впечатление, связанное с искусством. Праотеческий чин на иконостасе редко где встретишь – обычно, его сокращают. А в Преображенском соборе на Соловках он был во всём своём аскетичном великолепии. Надеюсь, его не попытаются «улучшить» какой-нибудь пафосной позолотой.
И по левую руку от Бога-Отца там была Праматерь Ева.
Мы с Траяшей очень долго рассматривали этот иконостас, угадывали сюжеты. Траяше равной в этом нет. Она мне быстро объяснила, что то, что я приняла за воскрешение Лазаря в праздничном чине, на самом деле, сошествие в ад.
- Ты что, не видишь, у них же нимбов нет у всех! А это Адам и Ева – первые грешники. Вон они в праотеческом чине!
И правда, двумя рядами выше, ближе всех к Отцу, и уже с нимбами – Адам и Ева. Тут я заметила, что, несмотря на то, что иконостас новый, доска с Евой уже какая-то потёртая. То ли уронили её, то ли опалили чем-то. И какой же уставший у неё вид! Все праотцы как праотцы, пророки как пророки, с величественными, отрешёнными лицами, а Ева такая уставшая! А шутка ли – взрастить целое человечество! Да и потом, они все именно что пророки – праведники. И другие библейские женщины, они же все не от мира сего. Даже Мария Магдалина, которая что-то там когда-то где-то грешила, всё равно святая. Грешила как святая, и замолила грехи как святая. А Ева – она среди всех них именно человек. Сначала бунтовавший, потом вынужденный растить детей со сложными взаимоотношениями, работать в поте лица, а затем несколько тысячелетий ждать спасения. Каждый человек живёт как в первый раз, а Праматерь Ева жила совсем в первый раз. Это, может быть, не легче, чем принять мученическую смерть.
***
И были мелочи. Например, в один вечер вместо того, чтобы остаться на лекцию про Павла Флоренского, я отпросилась у Елены Всеволодовны, и мы с папой на велосипедах погнали через весь остров к маленькой станции, где добывают ламинарию. Я обещала, что потом сама прочитаю про Флоренского (я до сих пор не прочитала, к своему стыду). Елена Всеволодовна была не очень довольна этим дезертирством, но всё же отпустила.
А после сорока километров, проделанных в два конца по болотам, и побега от лося через заросший пригорок с велосипедом на спине, в моей комнате меня ждал ужин из столовки, бережно завёрнутый Еленой Всеволодовной, и даже ещё чуть тёплый. Как же это было вкусно и необходимо в тот момент!
Ещё были цветы в маленьких баночках на партах первого сентября.
И ещё мои семнадцать лет, которые пришлись на понедельник, то есть на «разговоры о важном». Тогда Елена Всеволодовна читала мне стихотворение Цветаевой «Молитва». Господи! Да если я попробую это стихотворение вставить в свою курсовую, все цензоры института встанут на уши – это ж без двух минут пропаганда суицида среди несовершеннолетних! Где им понять, что как раз наоборот! Что это про жизнь! Про жизнь, проживаемую в первый раз!
Вообще, когда у кого-то был день рождения, поздравление становилось самой важной частью урока. Елена Всеволодовна находила, что сказать каждому. Будь то Аня Юфрякова, Максим Новиков или Володя Высоцкий. Я сейчас понимаю, что это совсем не просто. Это умение требует большой работы. Для этого надо полюбить столько разных, неидеальных людей в равной степени.
И эта работа даёт большие плоды. Не было бы этих слов на дни рождения, я бы не смогла на последнем звонке так легко подойти ко всем своим одноклассникам и сказать каждому что-то личное. А на следующий день позвонить и написать всем, кого там не было, и сказать что-то и им тоже. Забыть про все дрязги, которые случились за семь лет. Раз Елена Всеволодовна любила нас равно. Раз Христос любил всех людей. Раз мы все произошли от Адама и Евы. И полюбить, наконец, весь класс. Не одинаково, но в равной степени.
Это, наверное, самое лучшее, что случилось со мной в жизни.
Этому научила Елена Всеволодовна. Эта «классная дама». Эта очень классная руководительница. Которая повторяет программу из года в год, но живёт в первый раз.