Ольга Калашникова, 10 класс, XII параллель, 1987 год

О встрече с Толстой писать сложно. Масса информации и столько же эмоций. Она говорит иначе, чем пишет, совсем иначе. Сначала рассказывала о себе, потом начались вопросы. Просто поражались, как глубоко она отвечает, как социально зрело и по-своему рассуждает. И литературные, и общественные, и насущные проблемы анализировала Татьяна Толстая. Много говорила о недостатках, критиковала, выдвигая при этом – что очень важно – собственные предложения почти по любому вопросу.

Вообще, очень сильно потрясает самостоятельность и глубина суждений, необычайная интеллектуальность и интеллигентность мыслей – и всё это в сочетании с огромным личным обаянием. Мы в тот вечер говорили о многом: о проблемах Союза писателей, о «деревенской прозе», об уровне социального обеспечения в стране, о состраданиях к человеку, о религии, о телевидении (которое она не признаёт)… Сперва слушали, потом пытались записывать. Можно было конспектировать дословно – необыкновенно ёмкая, точная, образная и доступная при глубине и сложности смысла речи.

Когда кончилась встреча, люди не расходились. Татьяну Никитичну обступили со всех сторон, задавали новые и новые вопросы, благодарили. Как сильный магнит, она притягивает людей. Мы ушли с чувством восторга и огромной благодарности. Трудно в короткой статье школьной стенгазеты выразить то, что чувствовал, испытал, понял на встрече с замечательным писателем и человеком.

Пусть эта короткая заметка послужит рекламой: в середине мая Т.Н.Толстая обещала приехать к нам в школу… Очень советуем познакомиться с её творчеством, оригинальным и, безусловно, талантливым, ярким (рассказы: «Петерс», «Серафим», «Поэт и муза», «Соня», «На золотом крыльце сидели». Готовится к изданию сборник рассказов).

Надеемся, что помимо десятых классов появится много настоящих поклонников её творчества.

/ текст подготовил Виталий Грабенко, 7Б, 54 параллель /

Е.Д.Волжина, 2025 год

Татьяну Никитичну пригласила я, побывав на ее встрече не помню где. Она сразу откликнулась, и я ее в школе встречала. Тема была - состояние современной литературы и литературного процесса. Это был «свободный рассказ для свободно собравшихся людей». 

Ольга Калашникова, XII параллель, 2025 год

Насколько я помню, это был 10-й наш выпускной класс. Татьяна Толстая тогда печаталась в толстых журналах, не знаю, были ли уже книги. Она казалась тогда очень новой, свежей и необычной на фоне соцреалистической прозы, которая задолбала, наверное, и наших учителей. Мы годом раньше писали сочинение по ее рассказу «Петерс» у Елены Дмитриевны. Она ее и пригласила к нам в школу. 1987 год - расцвет жанра.

Подробностей встречи в актовом зале я помню мало, что неудивительно после такого адского количества лет. Помню впечатление - она правда казалась очень необычной, несоветской, говорили иронично и самоиронично (особенно когда спрашивали про ее графское происхождение). Иногда даже цинично, совершенно как со взрослыми, без вот этих привычных «здравствуйте, ребята», не подбирая слов, не стараясь подстроиться под нас и настроиться на какую-либо, кроме своей, волну (чем совершенно нас очаровала). Это первые годы гласности и свободы, еще не привыкли (чтобы отвыкнуть заново).

Из того, что она рассказывала, отвечая на наши вопросы (в основном литературные), помню один поразивший нас момент про роман своего дедушки Алексея Толстого «Петр Первый». Она заметила тоном умудренного опытом критика, что начал хорошо, а конец испортил, и что это вообще порок русской классической литературы - не уметь заканчивать достойно даже вполне себе достойные в остальном вещи. И начала с этой позиции разбирать вот прямо незыблемые столпы! И это был такой необычный и такой точный разбор, что даже через 40 почти что лет я помню и до сих пор с этим тезисом согласна, потому что это и сегодня бич и писателей наших, и сценаристов. 

Я за год до этого выиграла со своим сочинением по «Петерсу» какую-то олимпиаду по литературе. Елена Дмитриевна была от моего текста в восторге и подвела меня к ней после встречи в школе. Я сказала, что поняла «Петерса» в лучших традициях русской классики - со щемящей жалостью к нелепому, ни в чем, кроме этой несуразности не виноватому человеку, страдающему и достойному сострадания. Толстая вздернула бровь, как будто я вычитала что-то не то, но сдержанно за победу похвалила.

До сих пор считаю, что «Петерса» я прочла правильно. Как нас учила Волжина, видеть человеческое даже там, где, может быть, автор этого и не писал.