«Я слишком ценю свободу личности»

Андрей Николаевич Квашенко
учитель биологии гимназии 1543, 
Работал в школе с 1991 по 2021 г. 

 

 

 

ВИДЕОФРАГМЕНТЫ   ИНТЕРВЬЮ

 

   

ИСТОКИ

Мои родители с Дальнего Востока, они жили в городе Белогорске на одном из притоков реки Зеи. Сейчас этот город знают, потому что там строится космодром Восточный, ровно на том месте, где был пионерский лагерь у школы, где учились мои родители. 

Мамин отец, Зиновий Гордеевич Фролов, – старший телеграфист на телеграфной станции железной дороги. Дело в том, что через Белогорск проходит «Транссибирка». Телеграфная служба в те времена – в начале XX века – это основа связи, важнейшая вещь, и семьи телеграфистов были особой категорией железнодорожников.

Семья отца совершенно другая. Это украинские крестьяне, которые «по Столыпину» двинулись из центральной Украины сначала на самый крайний Юго-Восток, на реку Уссури, а потом, ко времени рождения моего отца, переместились из Уссурийской тайги на Зею, в Белогорск. Прадеда звали Микола, то есть Николай. И фамилия была не Квашенко, а Кваша. Это позже его стали называть на более цивилизованный манер «Квашен-ко». Меня назвали в честь деда, и моего сына тоже зовут Николай. У нас Андреи Николаевичи чередуются с Николаями Андреевичами.  

     

 
        Эти дедушка и бабушка будут жить                             Дед Зиновий в моём 
                      с нами в Москве с 1948                                        теперешнем возрасте

 
Мама с родителями


Папа с родителями 

 

Мои родители – мама Елена Зиновьевна Фролова и папа Николай Андреевич Квашенко – учились в одном классе. Мама была отличницей, играла в баскетбол. А папа очень рано, где-то класса с 4-5, увлёкся авиамоделизмом и дважды занимал первое место на авиамодельных конкурсах по Дальнему Востоку, будучи ещё школьником. Когда родители окончили школу в 1939 году, оба поехали в Москву. Мама – поступать в Институт Инженеров Транспорта, поскольку из семьи железнодорожников. Папа поехал в дирижаблестроительный (Московский дирижаблестроительный институт существовал с 1932 года), но, когда приехал, узнал, что его только что закрыли. 

Тогда он подал документы в Бауманское училище. Со второго курса отца призвали: предвоенные годы, предвоенный призыв. В результате он служил и год перед войной, и всю войну. Служил в войсках ПВО, здесь, под Москвой, в Лобне. На передовой он не был, но назвать эту службу какой-то неважной или безопасной язык не поворачивается. Сам-то отец достаточно скептически к ней относился: он никогда не считал себя героем войны, хотя наград у него достаточно. В Лобне стояли очень серьёзные заслоны ПВО, потому что после того как первые два раза прошел массовый прорыв бомбардировщиков на Москву, вышло особое распоряжение командования по усовершенствованию противовоздушной обороны. И ее эффективность под Москвой была действительно очень высока. 

А мама была в эвакуации. Сначала их эвакуировали, если я не ошибаюсь, в Иркутск, а потом перебросили в Омск. И вот большую часть войны они были там. Голодно было, парни проедали свою стипендию за первые три дня. Девицы как-то умудрялись всё-таки растягивать. Ну, а после подрабатывали хотя бы чуть-чуть, обычно даже не за деньги, а за еду: разгрузка угля, подвозка дров и тому подобное. 

 

       
Папа – студент МВТУ                        Мама – студентка МИИТа 

 

После войны родители вернулись в Москву, восстановились в своих вузах. И в это время – послевоенное – в Бауманском произошел набор на новый факультет ракетной техники. Отец туда не хотел, он хотел заниматься своими самолетами. Но поскольку в армии он вступил в партию, его позвали в Партком, сказали, что надо укреплять партийную линию на этой новой кафедре. Ну, и отец как военный (хотя он тогда уже комиссовался) пошел на ракетную технику. Так что, во всяком случае в рамках моего семейства, партийное решение оказалось очень важным. 

После окончания отец сначала работал у Челомея и участвовал в работах по первой крылатой ракете и в её испытаниях в Северодвинске. У Челомея впервые была применена следующая система: ракету со свернутыми крыльями грузили в контейнер, контейнер закрепляли на борту, и предстартовая подготовка сводилась, по сути, к тому, что контейнер приподнимали и наводили по курсу, то есть сам контейнер использовался как направляющая при старте. Открывали крышку, ракета вылетала и в полете уже расправляла крылья. В результате предстартовая подготовка сократилась раз в пять, наверное. В США параллельно решали ту же задачу – сокращение времени разворачивания. Это было, вероятно, в начале 50-х. А потом отец работал до самой пенсии с Королевым, был одним из ведущих конструкторов в его системе. Их там были десятки, если не сотни, разных ведущих конструкторов, это же была гигантская империя. У Королева папа сначала занимался двигательными установками, работал вместе с Глушко (В.П.Глушко – инженер, крупный советский учёный в области ракетно-космической техники), а потом с темой разворачивания солнечных батарей. Это, собственно, была его тематика, и сколько я помню, у него всегда были по полгода командировки. Это потом уже мы выучили слово «Байконур», сначала был Северодвинск. Отец никогда не рассказывал про свою работу, он очень серьезно относился ко всем подпискам и тому подобным вещам. И то, что он в системе Королева, мы узнали уже гораздо позже. То есть мы знали, что он инженер, что как-то связан с летательными аппаратами, потому что, когда мы были в младшей школе, он вел авиамодельный кружок. Но никаких подробностей. 

А мама закончила свой институт и пошла работать на Вагоноремонтный завод им. Войтовича. Она там проработала всю жизнь до выхода на пенсию. Сначала инженером-технологом, потом старшим технологом, но в основном-то она занималась нашей семьей, разумеется, потому что нас трое детей.

 


В этой комнате кроме нас пятерых, 
жили дедушка с бабушкой и мамина сестра – тётя Галя

 

 

СЕМЬЯ

Родители всю войну не виделись, мама только один раз приезжала к отцу в Лобню. Это было в 44-м, когда линия фронта была уже далеко, но линии обороны Москвы продолжали держать. В 46-м они поженились, в 47-м родилась старшая сестра Люда, а я родился в 53-м году, 11 сентября. Надо сказать, я мог бы и не родиться: мою маму, уже тогда сильно беременную, чуть не затоптали на похоронах Сталина, там толкучка была страшная… А так, родился я в один и тот же день, теперь уже, с тремя датами. Во-первых, день рождения Феликса Эдмундовича Дзержинского, во-вторых, день водворения греческой хунты и, в-третьих, – башни-близнецы в Соединенных Штатах. 11-е сентября. Так что, все три даты – одна другой краше. Ну чего делать – когда родился, тогда родился...

Пятидесятые годы помню отрывочно, где-то самый конец. Вспоминаю о том, как уезжали каждое лето на дачу: где-нибудь в Подмосковье отец снимал на лето. Приехали дедушка и бабушка с маминой стороны с Дальнего Востока, чтобы помогать. Нас было много: дедушка, бабушка, мама, папа, сестра мамы, тетя Галя, и нас трое: сестра, я и брат. Сестра старше на 6 лет, брат младше на 1,5 года. Вот у нас такая веселая компания, и жили мы в коммунальной квартире, которую завод предоставил маме. В одной комнате, 14 метров. Первой колыбелькой для моей старшей сестры был чемодан. У отца был чемодан, с которым он приехал – вот туда положили одеяла, и в этом чемодане Люда спала первые несколько месяцев своей жизни. Представления о том, как люди могут жить, и как не могут, у людей того времени и современных слегка разные. К нам еще каждый год приезжали гости либо с Украины, либо с Дальнего Востока, и всем место находилось! Ночевали на полу, естественно. 

Соседи наши были – повариха из заводской столовой и мастер тележечного цеха. Знаете, иногда говорят, что коммунальная квартира, как у Ильфа и Петрова, «Воронья слободка», ужас, ад и кошмар… У нас остались не просто хорошие, а прекрасные впечатления: с дядей Петей, что с тетей Тоней отношения были совершенно семейные. 

Это была совершенно дивная улица – Гольянка. Гольяновская улица, идущая в среднем течении Яузы, прямо выходящая на набережную Яузы от Ухтомского вала, от Ухтомки. Это примерно между метро Семеновская и Электрозаводская. Рядом с нами был парк ЦДСА напротив Бауманского института, и одно время моя сестра ходила туда зимой заниматься фигурным катанием, и потом только выяснилось, что она занималась в одной группе с Родниной. Позже отец уже от своей работы получил квартиру, и мы обменялись очень удачно на одну трехкомнатную квартиру на проспекте Мира. Десятиэтажный сталинский дом сразу за Крестовским мостом. Переехали мы туда в 61-м году, и осенью того же года я пошел в школу. 

Первый класс прошел в самой обычной дворовой школе, 286-й. И в это же время открылась мечта местной интеллигенции – специализированная английская школа номер 21. Была она чуть подальше, и в нее надо было сдавать экзамены; я их сдал. Помню, я тогда был очень конопатый. На экзамене меня попросили прочесть стишок, и я прочитал: «У мальчика Андрюшки крупные веснушки расселись без спросу на кончике носа…» и так далее. Вероятно, в комиссии решили, что такого артиста совершенно необходимо взять. 

 


В школе 

 

ШКОЛА

Начиная со второго класса, я учился в 21 школе. У кого-то остаются плохие или нейтральные воспоминания о школе. И у меня они, конечно, разные, но подавляющее большинство – хорошие, связанные с преподавателями, с ребятами. Местные нас не любили страшно. «Ах, эти англичане!» То есть выходить из школы, особенно младшим, надо было обязательно компаниями, ощетинившись как следует, потому что проходить местные дворы – это такой проход сквозь строй. Но в общем уживались как-то. 

21ая школа находится рядом с проспектом Мира, чуть в глубину. Тогда существовали еще огромные участки барачной застройки, которые на нашей памяти стали ломать, а на их месте строить нормальные дома. Но пока этого еще не произошло, там были пруды, в которые сливались все отходы завода «Калибр». Представить себе более страшную клоаку нельзя, да и местное название этих водоемов само за себя говорило – «Тухлянка». На месте современной Останкинской башни находилась гигантская свалка, на которой валялись остатки двух истребителей (по ним свалка получила название «самолетная»). И на самолетную свалку ходили с большими напильниками, для того чтобы пилить части истребителей. Они же из магниевого сплава, а если магниевый порошок смешать с марганцовкой и забить в пузырек как следует, то получается граната локального действия. Как никто не пострадал в нашей лихой молодости, остается только гадать.

А любимые учителя у Вас в школе были? 

Любимые учителя… Была совершенно дивная учительница химии Вера Филипповна Аксельрод, она не была педагогом по образованию, просто инженер-технолог. Она химию знала не только головой, но и «руками». По поведению она больше всего была похожа на каплю ртути, ни секунды на месте, вся в движении абсолютно. Была в старшей школе прекрасная учительница литературы Таисия Ивановна, а вот фамилию я, боюсь, забыл.

С Борисом Петровичем Гейдманом я тоже познакомился в школе, когда учился. Дело в том, что я из своей школы бегал во Вторую школу на литературные факультативы, а не на математику, как можно подумать. Кто там только не был! Там Камянов читал «Поэзию серебряного века» (Виктор Исаакович Камянов – педагог, российский и советский литературный критик, литературовед, с 1973 года работал редактором в отделе критики журнала «Новый мир»), там Непомнящий читал свою «Пушкиниану» (Валентин Семенович Непомнящий – литературовед, доктор филологических наук, специалист по творчеству Пушкина, Председатель Пушкинской комиссии ИМЛИ РАН), там Якобсон читал «Литературу начала XX века» (Анатолий Александрович Якобсон – русский поэт, переводчик, историк русской литературы, правозащитник). Это был мой 10 класс. 

Дело в том, что я тогда был влюблен в Иру Копылову (это одна из любимых учениц Б.П. Гейдмана), которая училась как раз там, и я бегал-то сначала к ней. А потом я узнал, что во Второй школе идут семинары, и один раз туда зашел. И вот после этого бегал-то я дальше уже не к Ире, а бегал я уже к Камянову, к Непомнящему... Это было в 1971 году. А в 1972 году школу разогнали (В 1972 году был снят с поста директора Второй школы Владимир Федорович Овчинников, и произошла почти полная смена педагогического состава). Прямо накануне этого разгона мы выпустились. И Бориса Петровича я помню еще по тем временам, ну, а потом жизнь свела уже в 43 школе.

Какие еще воспоминания у Вас связаны со школьными годами? 

Есть важный момент, который надо пояснить. Дело в том, что мой отец вступил в партию во время войны, и его призыв – это совершенно особые люди. Поэтому первую половину школьной жизни, и даже дольше, я был, что называется, примерный, активный октябренок, пионер, член Совета дружины, потом председатель Совета дружины, комсорг класса и комсорг школы. То есть по этой линии шел, и все вообще считали, что дальше я пойду по политическому организационному направлению. 

Все сразу кончилось после того, как меня направили в Ленинград на конференцию для комсоргов. И раздали планы приемов в комсомол на следующий год. Там была такая система: не комсомольцев к концу школы не должно было быть вообще, нужен был полный прием в комсомол. Организация, которая допускала отсутствие приема в комсомол, получала свои штрафные очки. Такая вот система, когда было расписано, сколько человек принять в комсомол в 7, 8, 9 классе, – она была оскорбительна для человека, который работал не за страх, а за совесть. Именно оттуда, вероятно, мои дальнейшие фронды, диссидентство и так далее. Оскорбленная верность. 

Как «высокий комсомольский начальник» я свою учетную карточку получил на руки. И я себе вписал в этой учетной карточке: «выполнял отдельные поручения». А это самое меньшее, что возможно, это значит, что человек вообще в качестве комсомольца ничего не делал. Таким образом я поставил крест на своей комсомольской карьере. А начиная со второго курса я перестал платить взносы. Так что вся эта комсомольская линия закончилась для меня достаточно рано.

 


Комсорг школы, 1970 год.

    
Мы с братом. Я – в 10-м, Вовка – в 9-м.                             А это уже 1-й курс. 


Чудесная была троица. Как много мы друг другу дали.

 

БИОЛОГИЯ

Андрей Николаевич, биологией Вы в школе еще начали увлекаться?

Да, разумеется. Хотя с учителями биологии не везло. Не то что мощных, а даже интересных учителей ни одного не было, а они менялись достаточно часто. А увлечение пришло от отца. Дело в том, что у него крестьянская семья, отсюда увлечение охотой. Он был очень хороший натуралист – не профессиональный, а бытовой. Еще в дошкольные времена таскал нас по лесам и летом, и зимой, когда не был в командировках. Учил разбирать следы, знал порядочное количество самых разных растений и животных, птиц по именам, показывал. А в одно из возвращений с Байконура решил устроить нам с братом новогодний подарок: поехал на Птичий рынок с нами и купили аквариум. Начался совершенно новый этап жизни. Я был в третьем классе, брат во втором. И вот с этого момента мы до ушей зарывались в любую ближайшую лужу, искали что-то интересное, сами находили по книгам – отец нам и литературу купил соответствующую. Потом мы узнали, что это называется «разбор проб».

 
Закарпатье, 1967 год

Достаточно быстро оказалось, что одного аквариума мало. Отец понял, на какую «скользкую дорожку» он сам нас навел, и стал своими руками строить установку под аквариумы. В результате появился стеллаж, где размещалось два демонстрационных аквариума и штук 12-15 всяких разных технических банок: для передержки рыб, для грунта, для улиток, для отсадки на нерест, для капризных растений и тому подобное. Вся эта система была снабжена системой аэрации. Это сейчас так просто: пошел и купил компрессор. А отец делал компрессор из медицинского шприца и патефонного привода. Нагреватель делали сами – гнули стекло, сами делали самую разную стеклянную посуду. Било нас током бог знает сколько раз, но по счастью в той части Москвы было не 220, а 127 В. Так что технику безопасности мы проходили на себе.

А вот то, что сейчас существует как «выезды», мы сами себе устраивали. Вы не представляете, насколько много тогда делалось самостоятельно. И не существовало никаких запретов: собралась группа школьников и пошла, например, в ближнее Подмосковье. Тогда же начался водный туризм. Денег на свою байдарку не было, поэтому брали байдарки на прокат. И вот тогда регион поездок расширился вплоть до рек Калининской области. Тогда Мста еще не была так популярна, как сейчас: мы застали Мсту на том этапе, когда даже в майские праздники можно было пройти по реке и никого не встретить.

Отец действительно приложил много усилий, чтобы направить нас по инженерной стезе. Все эти кружки авиамоделирования, мы сами собирали, рассчитывали и строили планеры, которые летали по тем временам неплохо, потом бензомоторные модели. Но это не перетянуло. Отец как очень мудрый человек не стал настаивать на своем выборе.

Ваш брат тоже занимается биологией?

Я через биологию пошел в психологию, а Владимир через биологию пошел в химию. При этом он закончил Институт стали и сплавов и специализируется на обогащении золота, платины, алмазов и тому подобном. Романтика экспедиций. Мы этим «болели» всю старшую школу и все первые курсы. Вплоть до того, что, когда мы готовились к поступлению и у нас не было возможности куда-либо выехать, палатку ставили дома и спали в московской квартире не в кровати, а в палатке в спальных мешках. 

 


Однажды отец вернулся с Байконура с бородой. 
С тех пор я точно знаю, как должен выглядеть настоящий мужчина

 

МГУ

Я закончил школу в 71-ом году и дальше до 73-го года поступал, причем на два факультета. К этому времени меня всерьез интересовало поведение животных, и для его изучения было два места: кафедра зоологии позвоночных на биологическом факультете и отделение зоопсихологии на факультете психологии МГУ. На гуманитарные специальности экзамены сдавали в августе, а на естественные направления – в июле, поэтому я каждый год сначала поступал на биофак, а потом на психфак. 

В то время надо было сдавать обязательную математику, на биофак – биологию и химию, а на психфак – биологию и историю. С этими экзаменами проблем не было, но два года подряд я проваливался на сочинении. Дело в том, что я патологический неграмотен. К сожалению, 15 ошибок на страничный текст – это моя средняя норма, и чтобы поступить, я выработал для себя телеграфный стиль. Я знал, что запятую надо ставить при перечислении, а никаких других знаков препинания у меня просто не было. Ну, точка в конце предложения. На четверку написал.

На какой факультет Вы в итоге поступили?

Факультет психологии МГУ. Но учиться хотелось одновременно на психфаке и биофаке, что я и сделал. На второй год, когда я поступал, я прошел на подготовительные курсы на биофак, и там сложилась исключительно теплая компания из тех ребят, которые потом составили костяк нашей группы на биофаке. Контактов с ними я никогда не терял. Психфак дважды в неделю проводил занятия на биофаке: общая физиология и физиология высшей нервной деятельности. Но я ходил еще и на те курсы, которые были мне интересны. В результате полноценного биологического образования и диплома у меня нет, но практики биологические – звенигородскую и беломорскую – я прошел, как и курс морфологии позвоночных у Феликса Дзержинского (Феликс Янович Дзержинский – зоолог позвоночных, орнитолог, доктор биологических наук, профессор. Внук Ф.Э.Дзержинского). Вот то, что потом для меня составило костяк: Университет и многочисленные экспедиции. 

 

   
          1 курс МГУ                                                    Военные сборы в МГУ, 1977 год

 

Первые экспедиции

Разовые экспедиции – каких только не было! На Дальний Восток, на Чукотку, на Байкал, Приполярный Урал, по Средней Азии. Первая моя экспедиция была с мерзлотоведами на Приполярку. Для меня была важна экспедиция сама по себе, экспедиционная жизнь. А научное значение экспедиции обрели уже после Университета. 

Тогда я заинтересовался проблемой психогенеза, то есть происхождения психики человеческого типа. А для этого необходимо работать в параллели с археологами, потому что весь материал о ранних этапах – он чисто археологический. Ясно, что никаких письменных источников тогда не было. И мне стало просто жизненно необходимо разобраться в методах работы археологов: почему и каким образом они делают тот или иной вывод, как они работают с материалом, где у них возможны логические «дыры», а где, наоборот, возможно дорастить логическое построение. Поэтому я просто пошел в Музей антропологии и спросил у тамошнего «каменщика» (это человек, который ведет исследование каменного века): «Какую экспедицию посоветуете?». И случайно попал на фантастическую даму – Гвоздовер (Марианна Давыдовна Гвоздовер – археолог, специалист по палеолиту, научный сотрудник НИИ и Института антропологии при МГУ). Бодрая семидесятилетняя дама, старухой ее язык не поворачивается назвать. Она была совершенно гениальный специалист по орудийному кремню. И она мне сказала: «Донская экспедиция МГУ, давайте. Хутор Недвиговка. Рабочие нужны». Мне нужны были профессиональные контакты, навыки, мне нужно было научиться вообще что-то своими руками делать.

Ведь после окончания Университета мне удалось избежать распределения, почти невозможная вещь тогда. Но в результате я оказался вообще без работы. Занимался тем, что сейчас называется «фриланс», а тогда называлось «тунеядство». А у меня к тому времени уже родилась старшая дочь, и иногда приходилось совсем непросто. 

 

Лаборатория

Через полтора года такой жизни моя знакомая по Университету, Маша Клавдева, пригласила меня в ЦИЛ – Центральную исследовательскую лабораторию, которая существовала при 4 Медицинском управлении («Кремлевке»). В лаборатории биохимии была группа Г. Бакалкина, которая занималась исследованием нейропептидов – особых веществ, которые влияют на нервную систему. Я проработал там пару лет, и может быть, если бы я там защитил диссертацию, жизнь сложилась бы иначе. 

Но в один прекрасный день я понял, над какими, собственно, задачами работает лаборатория. Исследовали мы тогда безобидные тетрапептиды, которые действуют на субстанцию в среднем мозге и вызывают вращательные движения. Я посмотрел логику построения планов работ лаборатории… И получилось, что мы работали над возможностью биохимического определения поведения человека. Возможностью влиять извне на поведение человека. Трудиться над такой сферой у меня никакого желания не было, поэтому работу я там завершил.

 

Дарвиновский музей

Дальше была работа в Дарвиновском музее, в библиотеке. Меня интересовали там, во-первых, дневники жены основателя музея, Надежды Николаевны Ладыгиной-Котс, а во-вторых мне было интересно разобраться с вопросами эволюции, для себя. Тогда еще происхождение психологии человека до этого не созрело. Годик повозился в библиотеке и понял, что такого бардака, наверное, нет нигде. Там просто были сокровища, в буквальном смысле это слова. Ну, допустим, я сажусь за стол в первый мой рабочий день, я понимаю, что я здесь буду работать и понимаю, что под столом моей ноге что-то мешает. Лезу под стол и достаю вот такой талмуд, пытаюсь разобраться, что это. А это один из томов издания Альдрованди. Ну как бы вам сказать... Это начало XVII века, она, конечно, уже не рукописная, но это редчайшая вещь! Лезу в картотеку, а она, оказывается, не зарегистрирована! Ну, то есть, бери ее, уноси совершенно запросто. Ну немножко понаводил порядок. Не скажу, что это мне удалось до конца, но дело в том, что потом пришла дама, которая была профессиональным библиотекарем. Ну ей и карты в руки, потому что я книги люблю, но не более того. А у любого ремесла есть вообще свои профессиональные особенности. Поэтому я перевелся в массовый отдел экскурсоводом. И дальше экскурсоводил с превеликим удовольствием, года три, если не четыре. Вот тогда-то, вероятно, так язык и подвесился. Практика Дарвиновского музея оказалась просто бесценной: я научился говорить на любую тему с ходу, отвечать на любой вопрос. Это очень пригодилось и в учительской работе, и везде. 


        В Дарвиновском музее

    

Донская экспедиция

И как раз в конце работы в Дарвиновском я увлекся своим психогенезом, от Дарвиновского оформил себе командировку на Нижний Дон, приехал туда, сказал, что вот я такой красивый и хороший, а интересует меня то-то и то-то, я вообще психолог по диплому и давайте я буду у вас землекопом. Мне сказали: "А давайте! Вот тебе лопата, орудие труда психолога, большая совковая лопата... вот эти четыре кубометра отсюда туда перебрось и посмотрим, годишься или не годишься". Перебросил. Сгодился. И на 15 лет попал ну в совершенно дивное место. Наталья Борисовна Леонова – руководитель, богиня и королева Донской археологической экспедиции МГУ создала на хуторе Недвиговка – это самое-самое нижнее течение Дона – ну совершенно фантастический оазис. Речь идет о начале 80-х, первый раз я туда попал в 84-м году. Арендовали мы участок пустыря, где кроме чертополоха ничего не было, на самой окраине Недвиговки. Там стояли развалины дома, построенного после войны непонятно из чего – наполовину из самана, наполовину из камней, ну был там какой-то материал подручный. Финансирование было просто копеечное, поэтому делали все на свои деньги. В частности обшаривали перед началом экспедиции все подвалы, чердаки и так далее, собирали хорошие негнилые доски, стаскивали их во двор к Наталье. Большая удача была, когда при развале каких-то старых домов выбросили две ванны. Мы немедленно подхватили эти ванны – тяжелые они оказались как черти, ну нормальные чугунные литые ванны. Какой-то парадный паркет из генеральского особняка. В общем, с миру по нитке. Отреставрировали этот домик, построили небольшую баню. А баня там вещь жизненно необходимая по одной простой причине. Нижний Дон попадает в самый жаркий треугольник Европы, и 30 градусов – это там такая нормальная рабочая температура летом, максимум, который я там застал – 46. Но 46 – это когда уже выходишь из тени, то ощущаешь солнце как физическое давление на поверхность тела. Но работали мы и при этой температуре, тяжело, конечно, но работали. Вечерами, когда температура падала до 25, народ выходил на танцы и вообще беседы в свитерах и куртках, потому что холодно становилось – организм адаптировался к другому температурному уровню совершенно. Вот ровно на этот стационар к археологам я возил биоклассы. А баня необходима вот почему – вот ты такой совершенно никакой с горы спускаешься...

А до реки там далеко?

Нет, до реки недалеко, но туда лучше не ходить. Дон, также как и Волга тогда, вот в такой пленке тек относительно чистой водой, а все что ниже этой пленки – это промышленные отходы. Если ты туда влез, каким ты оттуда вылезешь – еще очень-очень большой вопрос, тем более, что тело разогрето на жаре. Поэтому на Дон купаться не ходили никогда. Баня. При этом баня в режиме сауны. Разгоняли ее градусов до 90 – и в ванну с колодезной водой. Два-три таких оборота и ты понимаешь, что жизнь возрождается, что вот эти четыре часа на жаре на горе они уже были и прошли, а ты опять бодрый как зеленый огурец. Если недостаточно бодрый – вот такая пожарная бочка, мы в нее подводили шланг, который был непосредственно связан с колодцем, и в ней всегда была вода колодезной температуры. И недостаточно бодрый просто залезал туда в эту бочку и некоторое время сидел. И выскакивал оттуда, как тот самый Иван Царевич в Коньке Горбунке, вот после того как сначала в чан с кипятком, а потом с водой студеной, вполне себе бодреньким. Так что баня там – вещь необходимая. Интересно другое – что в Таганроге (а Недвиговка как раз посередине между Ростовом и Таганрогом) в это время переселяли музыкальное училище и на его задворках оказался никому не нужный рояль. Это он там никому не нужен! Потому что члены дорогой экспедиции немедленно договорились с местным автобусом, немедленно затолкали рояль в автобус – как им это удалось? Ножки у него свинтили, правда, но по моим прикидкам он никак не должен был пройти в двери, но таки прошел! А если не знаете, у рояля вот сама дека – она ведь килограмм за 150 существенно весит, она же литая! Рояль поставили над баней, выкрасили его в белый цвет с незабудками – у нас был свой белый рояль. На втором этаже бани сделали крышу, чтоб на рояль не капало, обнесли все это дело такой балюстрадой, и на день археолога там устраивали народные празднества. Ставили самые разные оперы, либретто которых было написано нашими же ребятами, а один из сотрудников экспедиции – совершенно очаровательная барышня – она регулярно занимала вторые места на европейских конкурсах органистов. Ну вот не везло ей с первыми местами.

Она археолог?

Нет, она органистка. Она второй орган Европы.

А как она туда попала?

Ну а как туда все попадали? Друзья порекомендовали, что есть такое дивное место.

И много лет вы туда ездили?

15 лет. Каждое лето. И пока еще работал в экспедиции, Володя Паракецов меня привел сюда, в 43-ю, познакомил с Глаголевым. И мы с ним специально обговорили, что в сентябре у меня еще «поле», поэтому я начинаю работу в школе не с 1 сентября, а с 1 октября. Я пришел на второй год существования биокласса, они успели уже год отучиться и съездить на одну практику. Вот в 1991 году я пришел, прочитал один спецкурс и съездил с ними на вторую практику. Ну, а дальше я уже включился по полной, это было в 1992 году. 

  

  
Донская экспедиция. 
Съемки "Троянской войны" в качестве отдыха от работ. 

 

БИОКЛАСС

Андрей Николаевич, кто в то время, как Вы пришли в 43 школу, работал в биоклассе?

На постоянной основе Владимир Паракецов, Игорь Окштейн и Сергей Менделевич. На «приходящих» основаниях работал Владимир Фуралев. Здесь с самого начала была хорошая университетская команда. Мы все были знакомы в основном по школьной биологической олимпиаде, ШБО – есть на биофаке такая форма, минимально конъюнктурная олимпиада, нацеленная на знания в хорошем смысле этого слова. И мы решили делать здесь что-то свое, причем по рекомендации Бориса Петровича Гейдмана. Потому что это он предложил позвать биологов из 57 школы. 

Как бы Вы могли определить, что это была за эпоха для школы – начало девяностых? 

Это была отдельная эпоха в стране и в нашей школе. Абсолютно отдельная эпоха. Очень сильно, принципиально отличающаяся от современности. Мне, наверное, везло, никакого отпечатка «лихих девяностых» в моей жизни не сохранилось. Так сложилось, что для меня важнее было полноценное глубокое общение, возможность с отдачей работать, наличие симпатичных для меня людей.

Выходит, педагогика в Вашей жизни – случайность? 

Да, конечно. А с другой стороны, в начале 90-х ведь было ощущение, что можно все поменять, вот просто все поменять. А поскольку я тогда ощущал, во-первых, большой потенциал в себе, и, во-вторых, способность взять и показать те интересные мне стороны мира остальным людям, и что для них это будет, вероятно, не самый худший вариант в их жизни. Ну вот такое в некотором смысле миссионерство, если хотите. Такие идеи были... 

Но при этом есть такая специфика – я всегда очень плохо относился к педагогике. Дело в том, что нам-то на психфаке в свое время педагогическую психологию читали не кто-нибудь, а отцы-основатели: Эльконин читал, общую психологию Алексей Николаевич Леонтьев читал, Запорожец читал, нейропсихологию Лурия читал. Понимаете, это титаны, это люди такого масштаба, которые сейчас не водятся просто. И тем не менее, почему собственно с педагогикой у меня не срослось? По простой причине. Я очень не люблю, когда манипулируют мной. Крайне не люблю ощущать себя пешкой в чьей-то игре, и пресекаю это. И ровно по этой причине я крайне не люблю манипулировать другими. А педагогика в существенной своей части – это профессиональная система манипуляции. С самыми благими целями, но манипуляции. Поэтому я себя не считаю педагогом.

Это то же самое, из-за чего Вы ушли из этого исследования управления мозгом?

В некотором смысле да. 

По сути педагогика делает то же самое, что и те ученые с мозгом?

Я слишком ценю свободу личности, свободу "я". Понимаете? К этому можно относиться по-разному, отнюдь не призываю всех именно так относиться, но это моя особенность.

А эта особенность лично Ваша или многих учителей биологии в нашей школе? Кафедра биологии всегда отличалась определенной свободой в поведении, в отношении между учителями и учениками, в форме одежды...

Да всего на свете, во всех формах. Совершенно верно по одной простой причине – вся кафедра биологии была чисто университетской. Мы сюда перенесли кусок университета в чистой форме, причем университета конца 70-х – 80-х годов. А это была та самая альма-матер, про которую пели "чудо-университет" и так далее, и так далее. 

Часто говорят, что в биоклассе существует особая атмосфера. Чем Вы можете это объяснить, почему так складывается? 

Несколькими вещами сразу. И первое, конечно, – это полевые практики. Дело в том, что на полевых практиках – а они очень важная часть нашей работы – возникают совершенно особые отношения между ребятами и учителями. У нас же разработана целая система выездов. После восьмого класса – это Молдино, там стационарное положение, радиальные экскурсии, гигантское озеро, самые разные учебно-исследовательские работы. Это длится месяц, дети возвращаются в Москву в середине июля. После девятого класса едут на Белое море. При этом на осенние и весенние каникулы короткие недельные практики, это Кавказ, Южный Урал, Крым, Оренбургская область. 

Что еще важно, у биологов, в отличие от всех других, формируются не горизонтальные, а вертикальные связи. Допустим, в то же самое Молдино, кроме восьмого класса, часто приезжают еще девятиклассники, десятиклассники для того чтобы заканчивать или проводить свои научные работы. Они там уже не сдают никакие зачеты, они проводят свои исследования. Причем, в отличие от абсолютного большинства московских школ, у нас на биоотделении происходит не имитация научной деятельности, а ребята сдают реальные научные работы, которые можно публиковать в реферируемых журналах. Например, в 2005 году на международный ботанический конгресс в Вене были приглашены два школьника из биокласса под руководством Алексея Шипунова, который курировал их работу. То есть это реальная научно-исследовательская работа, причем очень качественная. 

Это, кстати, началось еще до того, как во всех школах стало модно вводить исследовательскую деятельность. То, что сейчас называется "научной работой школьников", – это же полная имитация деятельности, причем без всякого понимания, что и зачем они делают. А мы, например, всерьез учим ребят матстатистике, потому что никакой науки без статистических методов быть не может. Полина Волкова специально написала для школьников учебник «Статистическая обработка данных в учебно-исследовательских работах». Это обязательнейшее требование. Совершенно необходимое. Без статобработки материала работа считается просто не выполненной. Ну потому что иначе твои наблюдения за природой – это часть твоей личной биографии, но это не научная работа. Ни с какой стороны. И даже если работа носит методический характер, все равно материал должен быть статистически обработан. Пускай они ничего нового не открыли, пускай они освоили метод. Но метод освоили на достойной выборке, и выборка эта обработана достойным образом.

А как начались практики у биокласса – изначально задумывались или пришли уже со временем? 

Ну так как основатели отделения все университетские люди, то без практик полноценного образования, конечно, не представляют. Поэтому, в "лихие девяностые"... господин Сергей Менделевич Глаголев берет чехол от спальника вот такого размера, набивает его сторублевыми бумажками (то есть вот такой мешок денег) и едет покупать дом на берегу озера – развалины старого сельского клуба. Дело в том, что за этот мешок денег в Москве можно было купить, я не знаю, два колеса от Тойоты, допустим. Вы помните уровень инфляции начала девяностых? Потом дом приводится в порядок своими силами. Теперь этот участок за Сергеем Менделевичем записан официально. Так же как Котс был владельцем Дарвиновского музея, Сергей Менделевич  официальный владелец целой усадьбы на берегу озера Молдино. Большой дом, баня и лабораторный корпус, который получил название "антибаня". Ну там много всего хорошего. 

 

 

   


Кавказский заповедник, над кордоном "Лаура", май-2001. 
Справа внизу П. Волкова, ученица 11 класса 

 

Как Вы считаете, почему на кафедре биологии больше, чем на всех других, выпускников нашей школы? 

Да любят нас просто! 

С другой стороны, есть и менее лиричное объяснение – слишком плохо стало в остальных местах работать. Стенки лбом больше почти нигде не прошибаются. А наши выпускники волею судеб привыкли работать. И я воспринимаю своих бывших учеников с восторгом, как коллег. Надо сказать, что для меня всегда дистанция между учеником и учителем была вещью очень сомнительной, так что фактически отношения не меняются. 

А почему Вы сомневаетесь в дистанции между учеником и учителем? 

Ну а в чем наша разница? Ну, я больше знаю. Значит ли это, что это количество фактов позволяет мне принимать более мудрое решение в жизни? Сильно сомневаюсь! Просто опыт моей личной дурацкой жизни, говорит, что количество фактов здесь как-то не очень имеет значение. Здесь какие-то другие вещи играют роль. А традиция того, что нужно отдавать честь и брать под козырек... для меня эта традиция не интересна просто.

То есть фактически отношения с пришедшими работать выпускниками биокласса не меняются?

В каком смысле меняются. Например, к той же самой Полине Волковой уважение выросло на два порядка. Полина – это единственный на моей памяти заведующий кафедры, который реально очень на своем месте. Она отлично делает очень важное дело, снимая огромное количество бессмысленной нагрузки с остальных. И причем здесь дивное сочетание двух вещей – ей это нравится. Для меня вот эта организационная работа – острый нож. Я согласен делать все, что угодно, только бы не заниматься организационной работой. А Полина это делает качественно и с удовольствием. Такой человек не может не вызывать уважения. 

А есть ли у кафедры биологии какая-то особая манера преподавания?

Мы все очень разные. Что до меня, то большего антипода мне, чем Сергей Менделевич, придумать сложно. Но вероятно, в силу нашей такой взаимной комплементарности мы умудрились все-таки как-то не расплеваться больше, чем за 20 лет совместной работы. Один раз был случай – на год я уходил, но потом Сережа меня попросил вернуться, и я вернулся. Было такое дело. 


Два мотора биокласса. Квашенко и Глаголев.

 

А то что на кафедре биологии учителя называют учеников на "Вы"? 

Когда я сюда пришел, первое, что я сделал, я сказал: "Так, ребят, как вы меня будете называть, мне все равно совершенно. Можете "Андрей" на "ты", можете "Андрей" на "Вы", можете "Андрей Николаевич" на "ты", "Андрей Николаевич" на "Вы" – это ваш выбор. Для меня это не важно". А дальше произошла интереснейшая история. Часть особенно таких нагловатых подростков, которые "самые крутые", они тут же "Андрей, ты", кореша вовсю. А года через полтора, через два: "Андрей Николаевич, Вы". А те кто были изначально нормальные ребята, в нормальной социальной колее, сначала "Андрей Николаевич, Вы", а через некоторое время, когда поработали, подрейфовали вместе на Белом море и так далее – "Андрей, ты". Для меня здесь большой разницы нет, уважение не в словах выражается, а совершенно иначе, с моей точки зрения.

А когда Вы называете учеников на "Вы"?

Тут дело в том, что я априори, в качестве предварительного условия, уважаю всех совершенно. Это некоторый базовый уровень. Если я называю человека на "ты" – это очень высокая оценка. Это я его включил в круг своих друзей. А друзья для меня – это те люди, к которым я предъявляю ровно те требования, как к самому себе. Так что обращение на "ты" – это дорогого стоит. 

   


На уроке в 43 школе 

 

   

ГИМНАЗИЯ 1543

Что такое для Вас 1543?

Обычно на такой вопрос я отвечаю очень коротко – любимая игрушка. Я никогда не относился к преподаванию всерьез, никогда не относился к школе как к месту, где я зарабатываю деньги… Это не значит, что я в нее не вкладываюсь, ведь люди сильнее всего вкладываются как раз в игрушки. Вот то место, где люди обеспечивают свое материальное существование, – это уже никакая не игрушка, это всерьез. А 1543 – да я здесь даром работать буду! Почему? Мне это интересно. Я вижу отдачу. Я вижу, что получается. Да идей еще полным-полно, которые здесь можно вполне реализовать. 

Чем наша школа, на Ваш взгляд, особенная, чем она отличается от других?

Свободой. Понимаете, вот есть человек – организатор какой-то структуры. И, допустим, он всю структуру «лепит» под себя, причем, если это человек серьезный, без юмора, он будет «лепить» под себя в мелочах. Вот это совсем не мое. А ведь здесь совершенно иначе. Здесь существует некоторый набор стержневых свойств, и есть люди совсем не из этой компании. Ну, допустим, очевидный подлец – не отсюда, не из 1543. Очень сложно сформулировать вот этот достаточно ограниченный набор основных требований к тому, кто войдет в эту систему. Но если эти требования не выполняются – ничего не выйдет. А если они выполняются, все остальное превращаются в детали. 

Ну, на своем примере, я ведь для любой администрации, абсолютно любой, существо настолько неудобное, насколько это возможно. Я отнюдь не считаю это какой-то хорошей своей чертой – ну что же делать, все мы устроены по-разному. Человек, который регулярно куда-нибудь опаздывает, регулярно что-нибудь не вовремя сдает, регулярно про что-нибудь забывает. Зато неожиданно ему приходит что-то в голову и он делает что-то ну совершенно незапланированное. Ясно, что любой нормальный администратор от этого взвоет и укажет на дверь. Ну, смотрите, 20 лет не указывают! То есть каким-то образом люди очень разные умудряются в этом коллективе жить и создавать единую атмосферу. 

Раз Вы упомянули об организаторе структуры, то следующий вопрос – что за человек Юрий Владимирович? 

Хороший вопрос... Наверное, я так отвечу. Для меня есть единственный учитель, который в течение большей части моей жизни был для меня ориентиром. Это Борис Петрович Гейдман. Еще со школьных времен и до сих пор. А вот в качестве организатора школы (дело в том, что одно дело быть учителем, а другое дело – организатором школы) я бы, наверное, назвал идеалом Юрия Владимировича. Он никогда не вставал в позицию жесткого отрицания, у него хватало мудрости не стопорить окружающие инициативы, пускай они ему даже были не близки. Ведь собрать под одной крышей такую пестрейшую команду настолько разных людей... 

Во времена, когда я приходил сюда, ни одного не талантливого человека из педколлектива я просто не помню. Это был какой-то фантастический букет! Когда говорят "школьный учитель" среднему обывателю, приходит в голову всегда что-то такое забитое, серое, задерганное, вот такой "человек в футляре"... Господи, ну вы-то отлично помните "пятнашку" тех времен! Ага, "люди в футляре"! Со всеми нашими капустниками, походами и всеми прочими делами. Ну да, биологи даже на этом фоне смотрелись, наверное, достаточно экстравагантно. Ну, чем богаты, тем и рады.

Как Вы относитесь к капустникам в 1543? 

У Юрия Визбора есть такая песня "Вставайте, граф. 20 лет спустя" – "Поскольку еще оставался в нем юмор, а значит пропало не все". Понимаете? С человеком может происходить все на свете, но если он утрачивает чувство юмора, ему надо либо спешно помогать, либо ставить на нем крест. Это моя точка зрения. Мне крайне тяжело общаться с людьми, которые всегда и во всем серьезны. Они очень всерьез дружат. Они очень всерьез обижаются. Они очень всерьез планируют. Вот серьезные прямо вот до не балуйся. Ну может быть, дело в том, что я – не очень серьезный человек. И поэтому школьные капустники, в которых прежде всего учителя подтрунивают сами над собой – это показатель здорового состояния данного коллектива. Где умеют это делать, где не запираются во всякие идиотские серьезности.

 


Учителя школы, 2004 год. 

 
Учительский капустник в 1543


"Капитанская дочка", 1995 год


В роли Емельяна Пугачева – Андрей Квашенко

 

Андрей Николаевич, на Ваш взгляд, легко ли учиться в 1543?

С моей точки зрения, не просто сложно, а очень сложно, потому что требуется именно учеба. К сожалению, что такое «учиться», большинство современной молодежи просто не понимает. И это не их вина, это их беда. В так называемых «дворовых» школах не учат учиться, там такого нет, поэтому настолько сложен этап восьмого класса для всех ребят, которые приходят извне. Вот мы набрали специализированный восьмой класс – часть из них из нашего седьмого класса, они уже примерно понимают, что от них требуется, а часть извне. И у большинства из них просто нет такого навыка – учиться, они этого не умеют. Потом, кстати, очень по-разному получается. Ясно, что тем, кто пришел из других школ, первые полгода намного труднее, чем нашим. А дальше очень часто возникает такая история: наши, которым было не так трудно, позволяли себе первые полгода расслабляться. Пришедшие, которым было очень трудно, «грызли гранит», и во втором полугодии они обгоняют наших. 

А как научить учиться?

Если бы я умел про это рассказать, я бы тогда, наверное, не вел класс в течение двух лет. Просто все время, которое ученики со мной, я стараюсь их учить учиться. Сделать это за более короткое время я не умею. Кстати, очень важное соображение. С моей точки зрения, нельзя дать хорошее образование. Образование можно только взять. Если человек не хочет или не умеет брать, ничего вы ему не дадите. И здесь все зависит от степени мотивированности к учебе и от «артистизма» преподавателя. В отличие от очень многих, я ведь не читаю никаких методичек. Ну скучно это для меня безумно! Лично я предпочитаю по ходу дела придумать три-четыре своих новых приема, подобранных как раз к той ситуации, которая у меня вот прямо здесь возникла. Я ведь и к лекциям своим почти никогда не готовлюсь, больше импровизирую. 

Какой, на Ваш взгляд, самый важный школьный предмет?

Для меня одного такого предмета нет, есть группа взаимодополняемых предметов. Понимаете, я раньше не называл это такими словами, но еще со школьных времен я всегда стремился замкнуть картину мира. Вот так, чтобы ощущение мира было полным. Биология – это жизнь, физика – это космос, литература – это душа. Вот я бы, наверное, эту триаду выбрал. Вот, наверное, опираясь на эту триаду, можно создать полную картину мира.

 


Лекция по "драконистике" (хутор Недвиговка, май-2005).

 

ШКОЛЬНИКИ

Подростковый возраст – это же не только учеба, но, особенно в старших классах, познание жизни, дружба, личные отношения. Обидно же, наверное, когда талантливый ученик перестает учиться и уходит целиком туда, вот в эту свою подростковую жизнь...

Не обидно! 

Не дай Бог! Вы что?! Не обидно ни одну секунду. Наоборот, тревожно, если парень или барышня до 11 класса сидят и занимаются наукой, наукой, наукой. Ведь это значит одно-единственное – через год, полтора, их так понесет по кочкам, что никому мало не покажется! Понимаете, во много раз лучше, чтобы человек прошел через этот порог, чтобы, грубо говоря, "отбесился", в восьмом классе, ну в крайнем случае в девятом, в десятом это уже поздновато. И не дай бог, он остался пай-мальчиком или пай-девочкой до 11 класса. Разнесет, к чертовой матери разнесет! Вы понимаете, восьмиклассник может натворить вот столько лихостей и неумностей, а студент может натворить вот сто-о-олько! Я все-таки предпочитаю, чтобы было вот поменьше, если уж это неизбежно. 

А жизнь наша так устроена, что без этого периода невозможно повзрослеть. Ведь это отработка взрослых норм. Ну скажите, как можно научиться быстро бегать? Бегать. Бегать! Можно ли как-то иначе научиться быстро бегать? Допустим, посмотреть 101 сюжет по Интернету? А как можно научиться бегать еще быстрее? Сжать зубы и несколько раз пробежать еще быстрее. Другой метод есть? Нет. Как можно научиться взрослой жизни? Ведь это же сложнейший этап – переход из личиночного состояния полной детской защищенности во взрослое состояние. Этому же надо учиться. И на этом пути совершенно невозможно не разбивать коленок, не расквашивать носов. Так что у меня не вызывает никакого сожаления, когда какого-нибудь девятиклассника понесло по кочкам. Очень хорошо, что в девятом классе! К серединке десятого войдет в норму и весь конец десятого и, самое главное, весь 11 класс это уже будет вполне продуктивный человек, который собой владеет. Он уже все сам с собой умеет. 

"Не только учеба"... Да я бы это иначе сформулировал – в первую очередь не учеба у подростков. В психологии выделяют так называемые "ведущие деятельности", те, которые являются определяющими на том или ином этапе личностного развития. Так вот, для подростка – это отнюдь не учеба, это общение и создание социальной инфраструктуры эгоцентрического типа, то есть определение положения себя в окружающем мире. Это его самая главная задача! А учебные задачи – ну славно, если на них хватает сил, но это уже постольку-поскольку. 

А в Ваших отношениях с учеником что самое главное? Вмешиваетесь ли Вы в то, что происходит с ними, или как несет по кочкам там и несет? Или кого-то, одного из ста, может, стоит чуть притормозить?

Иногда приходится. Когда действительно несет в такую сторону, с такой силой и скоростью, что лучше вмешаться. Правда, без прямого запроса родителей на такого сорта вмешательство я предпочитаю не действовать. Потому что из самых благих побуждений попробуешь сделать одно, а в конечном итоге это может действительно вылиться в серьезные проблемы с родителями. Даже не с самим детенышем, а именно с его родителями. 

Вам в этом помогает Ваше психологическое образование? Вы действуете в школе как психолог?

Здесь есть один фокус. Напрямую становиться в позицию терапевта я не могу. Дело в том, что для практикующих психологов, для консультантов, психотерапевтов и так далее, совершенно несомненным является тезис о "несовместимости позиций". Позиции преподавателя и терапевта несовместимы. Конфликт интересов. Вот знаете, как в юриспруденции нельзя заинтересованному лицу быть адвокатом. Вот ровно так же нельзя быть терапевтом и преподавателем. Поэтому для всей этой гоп-компании, которую я учу, прямое применение моих психологических навыков блокировано. 

А можете ли Вы сформулировать, как изменились школьники за последние годы? 

Изменились очень сильно. Произошло два радикальных перелома. Во-первых, с момента моего прихода сюда, с 1992 года до примерно 2000 года. Это люди моего поколения, младшие, но для меня вполне понятные, люди, являющиеся продолжением 70-х, 80-х и вот так до конца 90-х. После этого произошел достаточно резкий слом. Подросло поколение, родившееся в середине 80-х. А это уже совершенно другая история, когда все ценности прошлого сломались, и стали формироваться новые. Это не только новые возможности, но и новые интересы. Я не скажу, что какое-то поколение лучше, какое-то хуже – они просто разные, здесь качественная разница. 

Разница всего в несколько лет, при этом тех Вы не просто отличаете от этих...

Это порог. Любая большая эпоха – штука очень инертная. Что собственно произошло на этапе Перестройки? Причины анализировать не будем, но было очень дифференцированное гигантское нелепое государство, насколько хорошее, плохое, нам не важно. Но в нем существовало сто-пятьсот разных ниш. Люди занимали разные положения и очень тесно были связаны друг с другом. В серединке 80-х и к концу пошел развал системы. На самом деле лучше всего это смоделировано как раз в экологии. При экологическом кризисе резкое опрощение сообщества, исчезает огромное количество специализированных видов. Лидировать начинают не специализированные формы, которые просто потеряли условия для своего существования, а самые неспециализированные. Ну, конец 80-х, начало 90-х – почему их "лихими" называют? Понятно, кто полез вверх. А дальше будет происходить специализация среди тех, кто вылез наверх, но это уже будут новые ниши. И вот этот период, который охватывает уже их детей, эхо докатывается как раз к границе 90-х и 2000-х, во всяком случае по моим ощущениям. И второе эхо, в конце 2010-х. А здесь совершенно новое поколение. "Барби". Ребятки, для которых главное – комфорт. Они могут быть очень хорошими, очень любознательными. Но представить себе жизнь без мобильника или без теплого туалета – мы в эти игры играть, пожалуй, не будем. Главное, чтобы было комфортно, сухо, спокойно, главное, чтобы обеспечили мою безопасность. И это подростки! Это те, у кого раньше "срывало крыши", которые делали безумное количество самых разных вещей...

Аквариумы там паяли голыми руками...

Да что там голыми руками в аквариум – для этого много ума не надо. Нет, я говорю о том, что совершенно другой стиль отношения к жизни. Так что разница между молодежью нулевых и десятых, с моей точки зрения, очень большая.

Как же вы умудряетесь таскать их с собой на биопрактики?

Молча. 

Раньше, наверное, школьники ходили в походы с родителями, а теперь они и палатку первый раз видят?

По-разному, очень по-разному. Ну а потом, научиться жить в палатке еще не так-то и сложно. Здесь намного сложнее другое – навыки общения вне привычной городской среды. Ведь этому всему надо заново учиться. На самом деле, на выезде очень хорошо становится видна степень компьютерной зависимости у ребят. В некотором смысле им это помогает, они просто замыкаются на свой мобильник и все. Для них это выход.

 

 

 

УЧИТЕЛЬ

Каким, с Вашей точки зрения, нужно быть человеком, чтобы называться учителем? Каким набором качеств нужно обладать?

Я бы, наверное, в первую очередь назвал терпимость. 

Я знаю, что есть такое мнение, что лучшие учителя, особенно в младшей школе, это те, которые строят. Вот так: "встанем в строй, возьмемся за руки, образуем круг, все налево вперед, Машенька, запевай, все подхватывают". Наверное, но для меня это не учитель. Это, кто угодно, не знаю, "организатор игр на детской площадке", но это не учитель. Учитель для меня – это такой человек, который к ученику вне зависимости от его возраста относится как к личности. Не как к предмету, в который нужно засунуть знания или научить каким-то правилам, а как к самостоятельной развивающейся личности. Вот если это есть, то человек имеет право работать учителем, если этого нет – ну поищите другую работу. Ведь ученик и есть личность. Впрочем, так же, как и учитель. О чем ученики, кстати, часто забывают напрочь. Для них учитель часто – это функция, место, роль.

А как можно научиться видеть личность в ученике?

Этому научить не умею. С моей точки зрения, это дар божий. Либо человек умеет видеть в других равных себе, либо не умеет. Но тогда, с моей точки зрения, его очень сильно ограбили в жизни. Ну просто не додали бОльшую часть жизни, если он во всем видит только себя любимого.

Ну, он ведь может в каких-то ярких учениках видеть личность, а в тех, кто ему кажется на данный момент посредственным, не видеть. Потом ученик разовьется и опять станет личностью.

О, классно как! То есть у этого тела сначала нет массы, потом есть масса, а потом она куда-то делась, а потом она опять появилась. Личность не может куда-то исчезнуть.

Конечно нет, ну ее можно не чувствовать!

Ради бога, но это чьи проблемы – личности или учителя?

Учителя, конечно.

Вот поэтому я и говорил про терпимость. Нужно понимать, что часть проблем может идти не от ученика, а от тебя самого любимого. Нужно это уметь принять. 

А какие есть пределы влияния учителя на своего ученика? Может ли учитель в школе открыто заявлять свою гражданскую, свою религиозную позицию. Или есть какие-то табу, темы, на которые он не должен вообще никак высказываться? Вот мы знаем, что в западных странах с этим очень строго. Учитель не может ни на что влиять. С другой стороны, если он превращается в механический компьютер по рассказыванию материала, это тоже не интересно, потому что это не общение.

Да не то что не интересно, это бессмысленно, потому что тогда роль учителя полностью заменяет ящик! Причем он сделает это существенно лучше, чем любой живой учитель. У него, знаете ли, скородействие больше, объем оперативной памяти больше и так далее. Зачем тогда учитель нужен?! Ведь это попытка полностью разрушить этап общения между поколениями! Ну хорошо, переходите тогда к дистантному компьютерному обучению. 

А что имеет и не имеет право учитель – хороший вопрос. Если бы я знал на него ответ. Ну как и каждый, наверное, человек к такому возрасту я, разумеется, понаделал некоторое количество ошибок, которые предпочел бы не делать. У каждого есть свои скелеты в шкафу к такому возрасту. Поэтому говорить о том, что, да, можно, совсем свободно делать все, что считаешь нужным и так далее, я не буду. Но проводить вот эти границы, тем более не для себя, а для других: "Я посчитал так, так что вы давайте, мои коллеги, будете работать в моих рамках, как я вам назначил" тоже ни в коем случае не буду. Границы я в конечном итоге всегда для себя выбираю сам и готов за них отвечать. Эти границы практически никогда не совпадают с так называемыми официально принятыми, но еще раз говорю, готов отвечать.

 

   

ПОЖЕЛАНИЕ ВЫПУСКНИКАМ

И, напоследок, что Вы пожелаете своим выпускникам?

Из «Пикника на обочине» сразу приходит в голову, конечно: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!». Ну, а если более конкретно и привязано к нашему времени – не теряйте оптимизма, несмотря на все происходящее! 

 

 

ЕЩЕ ДВА НЕ ВОШЕДШИХ В КОНЕЧНЫЙ ТЕКСТ ФРАГМЕНТА РАЗГОВОРА

 

 

Над интервью работали выпускники гимназии:

Полина Волкова, XXVI – автор идеи и расшифровка
Ольга Иванова, XL – расшифровка,
Юрий Быков, XXXIII – расшифровка, 
Александра Бассель, XXXIII – интервью, 
Сергей Павловский, XX – интервью, съемка и верстка,
Елена Минушкина, XVII – редактор текста. 

Интервью записано 26 сентября 2015 г.
Опубликовано на сайте гимназии 11 сентября 2016 г.

 



 

www.1543.ru