МОЙ МИР - ЭТО ШКОЛА!

/ ИСПОВЕДЬ СОВЕТСКОГО УЧИТЕЛЯ / 

 

М.А.Гинзбург

 

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ

 

1. РЕКВИЕМ

2. НАЧАЛО

3. СОВЕТСКИЙ УЧИТЕЛЬ

4. ПЕРВЫЕ УРОКИ

5. СИСТЕМА «ВСЕОБУЧА»

6. ПОЕДИНКИ СО СТАРШИМИ КЛАССАМИ

7. ТУРИСТИЧЕСКИЙ ЛИКБЕЗ

8. УЯЗВЛЕННОЕ ЧЕСТОЛЮБИЕ

9. УЧИТЕЛЬСКОЕ МАСТЕРСТВО

10. ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ

11. БУНТ ПРОНИНА

12. БЕССОННАЯ НОЧЬ

13. ШКОЛЬНЫЙ АНСАМБЛЬ

14. КЛАССНОЕ РУКОВОДСТВО

15. ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ

16. ЗИМНИЙ ЛАГЕРЬ

17. «АХ, ВОЙНА, ЧТО Ж ТЫ СДЕЛАЛА, ПОДЛАЯ…»

 

18. «УБЕРИТЕ РЕБЯТ»

19. ЗОЛОТАЯ И КОРОЛЬ

20. ГОДЫ ЗАСТОЯ

21. ЛАТВИЯ. ТРУДОВОЙ ЛАГЕРЬ

22. «МУЖЧИНЫ ОХРАНЯЮТ ЖЕНЩИН»

23. СЫН МИНИСТРА

24. НОЧЬ НА ИВАНА КУПАЛА

25. ДОМСКИЙ СОБОР

26. НАКАНУНЕ ПРАЖСКОЙ ВЕСНЫ

27. СНЕЖНЫЕ ЛЮДИ

28. КОЛЬСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

29. БОЛЕЗНИ РОСТА

30. ПЕРВЫЙ ВЫПУСК

31. ОСОБЕННОСТИ ШКОЛЬНОЙ ЛЮБВИ

32. ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ ОКУ

33. ПРОВЕРКА ДНЕВНИКОВ

34. КОМСОМОЛ

35. КОММУНИСТЫ ПОРТУГАЛИИ

36. М.Ф.СИГИДА

37. Р.А.НОВОСЕЛЬЦЕВА

38. 50-ЛЕТИЕ СССР

39. НЕОБЫЧНАЯ ПРОСЬБА САШИ ЯКУНИНА

40. ПОСЛЕДНИЙ ГОД В 34

41. ОКРЕСТНОСТИ ЮГО-ЗАПАДА

42. ТЯГОТЫ ПЕРВОГО УЧЕБНОГО ГОДА

43. ПЕРВЫЕ БЛИНЫ

44. ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР

45. Ю.В.ЗАВЕЛЬСКИЙ

46. ЧУЖИЕ ДЕТИ

47. АНТИСЕМИТИЗМ

48. ЗОЛОТОЙ ВЕК ГИМНАЗИИ 1543

49. ЙОГУРТ

50. АМЕРИКАНСКИЕ ШКОЛЬНИКИ

51. ПРОЩАНИЕ С РОССИЕЙ

 

 

ОТ РЕДАКТОРА

Большое видится на расстоянии… Маргарита Аминадовна Гинзбург проработала 40 лет учителем английского языка в двух московских школах - №34 и №43, а свою книгу об этой эпохе писала уже в Израиле, куда эмигрировала в 2000 году. Там тоже рвалась преподавать, но изучать иврит было уже поздно, а без него работать в израильской школе невозможно. Оставалось только частным образом учить детей эмигрантов из России английскому языку. Но этого было чрезвычайно мало для Маргариты Аминадовны, которая привыкла существовать в атмосфере большой шумной школы. Тогда она нашла выход своей энергии в том, что день за днем и год за годом набирая текст одним пальцем с помощью дочери Маши написала эту книгу. В мае 2018 года Маргариты Аминадовны не стало, и Маша передала эту книгу для публикации на сайте гимназии 1543, попросив меня ее отредактировать. 

Это не просто воспоминания, это настоящая исповедь. Любому человеку сложно откровенно описать свою жизнь со всеми ее сомнениями и ошибками, но вдвойне сложно это сделать учителю. Учитель всегда окружен людьми, смотрящими на него снизу вверх, учитель так привык ежедневно играть эту роль, что через годы ему уже очень сложно отделить себя от нее. Маргарита Аминадовна трудно переживала свою во многом вынужденную эмиграцию, но именно эмиграция, выдернувшая ее из привычной среды, помогла ей не просто записать яркие события своей жизни в школе, но и подвергнуть их строгому анализу, даже в какой-то степени суду. Большое видится на расстоянии…

В книге довольно подробно и ярко описан настолько широкий срез нашего общества полувековой давности, что это в равной степени будет интересно и тем, кто сам это время помнит, и тем, кто имеет о нем весьма смутные представления. Среди героев есть и секретари райкомов, и министры советского правительства, и председатели колхозов, и сопровождающие загранпоездку сотрудники КГБ, и фарцовщики, и уголовники, и американские школьники. 

Книгу Гинзбург будет полезно прочесть молодым учителям. Оказывается, что такие вещи, как, например, чрезмерное вмешательство родителей в организацию школьной жизни или формалистский подход чиновников от образования, казенная глупость и несправедливость – все это не проблемы конца второго десятилетия XXI века. Полвека назад все было также. 

При редактировании ушли некоторые сюжетные повторы, подобные уже описанным обстоятельства и т.д. Также я скрыл имена нескольких героев не самых приятных историй, разбил текст на отдельные главы для удобства восприятия и дал книге подзаголовок «Исповедь советского учителя». 

«Советский учитель» – это тип сознания, характера и отношения к работе. «Советский» – это не про идеологию. О проблемах идеологии Маргарита Аминадовна много пишет, пишет, например, о необходимости объяснять ученикам нестыковки коммунистической пропаганды и реальной жизни, которые сама не понимает, которые и ей мешают спокойно жить. «Советский» – это и не про временной отрезок педагогической деятельности автора. Потому что, с одной стороны, и в 60-70е годы были очень разные учителя, а с другой, и сейчас еще можно встретить учителей такого типа, в том числе и в нашей гимназии 1543. 

«Советский учитель» – главный герой книги. Это сложная и противоречивая фигура. Если нужно, он моет тряпкой всю школу после ремонта перед 1 сентября, не спрашивая: «а где же специально обученные люди?» Если нужно, он идет в поход, не умея еще пока расставить палатку, но по ходу дела научается, организует музыкальный кружок, не зная нот, узнавая их на ходу, учит старшеклассников русским народным танцам для выступления за границей, копает, шьет, плавает, если это надо. Если будет надо, он не дрогнув пойдет и в бой. Ощущение жизни как непрерывного подвига, по Блоку «вечного боя» – вот главная черта советского сознания. И читатель, который никогда не видел М.А.Гинзбург легко услышит эту интонацию с первых же глав, автор исповедуется и ничего не скрывает: «Начались трудовые будни. Мы бились по разные стороны баррикад», «Я чувствовала, что эту битву я начинаю проигрывать», «Но обидно: не успела начать, как уже оступилась и проиграла свое первое сражение», «Диплом дал нам знания английского языка, да и то на ходу доучивались. А все практические умения и навыки приобретали уже в бою».

Другая важнейшая черта «советского учителя» – ему до всего и до всех есть дело. Кто-то в школьной поездке один в углу ест свою еду? Кто-то обидел слабого? Кто-то влюбился и запустил алгебру? Открыто обсудить! Дать понять, что так нельзя! Директор несправедливо разнес твоего коллегу? Милиция схватила озорника из твоего класса? Они думают, ты промолчишь и тихо подождешь, когда разберутся и отпустят? Нет, всегда биться до конца, идти напролом с гордо поднятой головой, переходить границы. В полном смысле этого слова, натурально переходить! В книге есть момент, как М.А. неделю по утрам приходит в квартиру своего ученика-прогульщика, берет его за руку и, не выпуская руки, ведет в школу. 

И от размытости этих границ в итоге получаются невероятные, невозможные сегодня между учителем и учеником близость, внимание, доверие, любовь. Любовь одновременно с «боями» и «сражениями»? Да-да. Потому что «война» и «любовь» это вовсе не антонимы. Антоним к обоим словами один – «равнодушие». И вот его у автора книги точно нет!

  Сергей Павловский

 

 

1. РЕКВИЕМ

Каждое утро, отряхиваясь от снов, переходя от ностальгических видений к реальности, я все больше понимаю, что продолжаю жить в том мире, который покинула три года назад, покинула физически, но не духовно. И потому эти хитроумные сплетения былого и реальности звучат в моем сознании, как реквием по ушедшим годам, полным жизни и смысла. Конечно, мне уже немало лет, и, подумав, что я проработала из них больше половины, можно было бы уже успокоиться. Но это не для меня. Я абсолютно уверена, что, если бы никуда не уехала, то до сих пор продолжала бы мозолить глаза учителям и ученикам школы, хотя (и я в этом тоже уверена) мое время уже истекло. Сумела бы я сейчас приносить пользу? Сомневаюсь. Я очень боялась этого перехода в моем бытии, боялась стресса, истерик, риторических вопросов: «Как же это без меня?» Мы все крайне эгоцентричны, очень высокого мнения о своих достоинствах, считаем себя незаменимыми. А вот погляди же – люди прекрасно живут, работают, не замечая твоего отсутствия, – жизнь продолжается. Признайся, разве бы тебе хотелось, чтобы что-то у них изменилось в худшую сторону? Нет! Никогда! Тогда это прекрасно, что жизнь продолжается! А тебе остается жить воспоминаниями. Это тоже неплохо. Это же здорово, когда есть, что вспомнить. Пусть эти воспоминания согревают меня, а может быть и не только меня.

Я не могу сказать, что мое существование было абсолютно безоблачным. В нем было все: и минуты отчаяния, и радости, а главное, оно было переполнено чувством постоянной востребованности. И это чувство, что я многим нужна, вселяло в меня ощущение полноты жизни. Моя бурная деятельность заменяла мне все: семью, родню (пусть они не обижаются на меня), собственных детей, которых пока еще не было и т.д. События неслись бесконечным потоком, сменяя друг друга, унося меня за собой, не давая опомниться. Я не успевала отдохнуть, да и не чувствовала усталости. Казалось, что я двужильная. Мое сознание почти не переключалось на мирские заботы. Стоит признаться, что хозяйка из меня была никчемная, да и стараться для одной себя не хотелось. Зато я постоянно решала проблемы, которые валились на меня, как из рога изобилия. Я ловила себя на том, что повсюду, где бы я ни была, мои мысли всегда зациклены на школьных событиях. И это совсем не так уж и необычно. Почти все училки обрекли себя на такую жизнь, ушли в этот «монастырь», самоотверженно выполняя свою миссию, и при этом ухитряются быть счастливыми. Героиня одного фильма о школе с горечью говорит: «Я всю себя отдала этим детям, а они этого не ценят!» На что ее оппонент ответил: «А было ли у вас, что отдавать?» Упрек горький и справедливый. Наверное, если человек живет только школой, то его круг общения становится узок, его мышление замыкается на уровне учеников. Недаром некоторые учителя ухитряются очень долго сохранять свою молодость, в чем-то наивность, может, даже некоторым кажущуюся глупость, а может вовсе и не кажущуюся...

 

2. НАЧАЛО

Еще с раннего детства я решила, что буду учителем, простым школьным учителем – играла в школу с куклами, с детьми по квартире. Позднее в школе мне не лень было заводить тетрадки-журналы, куда я скрупулезно заносила оценки своих одноклассниц. Дома, делая уроки, я изображала учителя и объясняла своим вымышленным ученикам задания у маленькой доски. Так я ежеминутно играла роль, которую себе наметила. Не могу сказать, что я сама была трудолюбивой ученицей, но учитель из меня вышел очень строгий. 

Работая и одновременно учась в пединституте, я забросила свои игры. И только на пятом курсе, попав на практику в школу, я окончательно поверила в свое призвание. Практика проходила в одной из школ Москвы (не помню номера) недалеко от Садового кольца, в переулке напротив Центрального Театра Кукол. Так получилось, что я опоздала на первые занятия по болезни и включилась в практику почти к концу. Все мои друзья по группе уже дали свои показательные уроки, я присутствовала только на последних из них. Но те уроки, которые я успела посетить, огорчили меня: такие яркие, красивые, умные девчонки абсолютно терялись, заикались, выглядели беспомощными перед этой молодой порослью, которая, как могла, измывалась над ними. Назавтра наступал мой черед. К уроку подготовиться было несложно: ведущий учитель добросовестно проверил наши планы, не позволяя своеволия. Оставалось только осуществить это на практике и не ударить лицом в грязь. Я вошла в класс, не испытывая дрожи в коленках, рассадила самых буйных (фамилию и внешность одного из них я помню до сих пор – этакий в меру упитанный подросток Малиночка). Нейтрализовав главного заводилу, можно было спокойно проводить урок. Еще со школьной скамьи я усвоила основное правило для учителя: не давать самым активным отдыхать и скучать, но постоянно дергать их, поднимать, подкидывать серьезные задания, не давать отмалчиваться, всячески убеждать их в том, что не отстану, пока не добьюсь желаемых результатов. Урок надо вести в темпе, чтобы время проходило незаметно. Ведущий учитель сидела обычно на последней парте и давала нам знак рукой, какую оценку ставить. На сей раз было все так же, как всегда, если не считать, что она сидела, положив голову на парту, так ни разу не подняв ее, только показывала рукой отметки. После урока она быстро вышла из класса, а позже, в учительской сказала мне: «Я заклинаю вас, не бросайте школу. Из вас выйдет толк». Спустя несколько недель мы узнали, что она умерла.

Прошли госэкзамены, диплом на руках. Пора искать работу. Терпеть не могу ходить и предлагать свои услуги по школам. Да и институт, в котором я временно работала, пришелся мне по душе: теплое местечко, в котором я прижилась и нашла себе друзей. Но мне повезло: моя однокурсница, Ирина Вендрова, будучи более активной, чем я, была приглашена в школу на Плющихе. Директор 34 школы, Мария Феодосьевна Сигида, типичная одесситка, никогда ничего не делала, не просчитав все ходы наперед. Интрига заключалась в следующем: она предложила Ирине найти подходящую подружку, чтобы поделить нагрузку на двоих. Так я оказалась второй учительницей английского языка, разделившей с моей приятельницей все тяготы первого года работы в школе. Нас обеих это вполне устраивало: во-первых, вдвоем не так страшно входить в новый коллектив; во-вторых, нас вполне устраивала наша маленькая нагрузка (мы и с ней еле справлялись). Но у директора был коварный план – провести естественный или искусственный отбор и в конце года избавиться от одной из нас. Директриса окинула меня критическим взглядом (мол, как эта пигалица будет управлять нашими амбалами?), поморщилась – я явно не внушала ей доверия, и вывела резюме: «Куда присылают таких неоперившихся птенцов? Ты возись с ними, нянчи, а они раз – и замуж выйдут. А мы будем искать им замену. Какая уж тут работа?» Мы тут же поклялись, что замуж де ни за что не выйдем. И с этим обещанием были зачислены в штат.

 

3. СОВЕТСКИЙ УЧИТЕЛЬ

Конец августа. Школа пуста. Пахнет штукатуркой после свежего ремонта. А мы, две новоиспеченные училки, отмываем школьную лестницу, залитую известкой. Лестница широкая, так как школа довоенного образца в четыре этажа. Мы немножко удивлены и раздосадованы, что выполняем работу уборщиц. Ничего, это только начало. Нам и невдомек, что советский учитель – «это жнец и на дуде игрец». Нам еще не раз придется убирать, мыть окна, полы, вытирать пыль, сажать деревья, работать на поле, таскать мебель, оформлять кабинеты, выпускать стенгазеты, ходить в походы и многое другое помимо обучения наших подопечных. Никогда и мысли не было жаловаться кому-то, что это не входит в наши обязанности. Конечно, подразумевалось, что все эти дела ребята выполняют сами, а учитель только осуществляет руководство. В нашей школе были в основном славные детки. Все-таки центр Москвы – столичная элита, они не могли позволить себе послать учителя и не подчиниться. Но при этом далеко не все были обучены мыть пол и выжимать тряпку, и поначалу приходилось обучать их выполнять эту скучную работу, остроумно прозванную в школе «решением полового вопроса». Чаще всего по окончании работы учитель выматывался до предела, по сто раз выкручивая тряпку, утонув в ведре с грязной водой, стоя по щиколотку в воде. 

Господи, какие мы были забитые! Думаю, ни в одной стране мира дипломированный учитель не согласился бы выполнять что-либо подобное. А мы стыдились, как бы никто не счел нас «белоручками». «Советский учитель» –где еще вы найдете более самоотверженного человека? Тысячу дел взвалили на его плечи и все бесплатно. Посещение учеников и их семей на дому, воспитание родителей, патриотическое воспитание, интернациональное воспитание, проведение политинформаций, посещение музеев, театров, дополнительные занятия с отстающими и многое другое. За всю эту необъятную работу учитель получал всего десять рублей. Вы скажете, что это не серьезно. Кто над этим задумывался? Нам оплачивали только поурочные часы. И мы считали это нормальным. Худо-бедно, но сирот почти не было, никто не слонялся без школы по вокзалам и не просил милостыню, не слышали мы и про эти страшные, совсем не детские заболевания. Так что, работать было можно, зная, насколько тяжелее бывало учителям прежде… 

Вот ведь в какие дебри меня занесло! Я и не думала вдаваться в такую патетику. Просто, попав теперь в Израиль, я по-новому оценила российскую школу и преклоняюсь перед ней…

 

4. ПЕРВЫЕ УРОКИ

Итак, отсидев на всех августовских совещаниях, мы, нарядные, с лихорадочным блеском в глазах, впервые переступаем порог школы в роли учителей. Волнуемся не меньше первоклашек. Мне велено прийти к первому уроку, на всякий случай, если придется кого-нибудь подменить. Увы, все на месте, а я сижу в учительской и принимаю поздравления от коллег. Оказывается – это праздник! Наконец, звучит звонок на пятый урок. У меня седьмой класс. Иду по коридору. Вхожу в класс. О, боже, как их много – больше тридцати. Приветствуют стоя. Парни высоченные, как на подбор, свет загородили. У меня заготовлено приветствие на английском языке. Не успеваю открыть рот, как следом за мной уверенно вползает завуч Александра Степановна. Нисколько не сомневаясь в своей правоте, она говорит: «Здравствуйте, ребята! Познакомьтесь с новой учительницей английского языка. Ничего, что она молодая. Зато удалая. Смотрели вчера фильм по телевизору «Доживем до понедельника»? Помните, как они там доводили англичанку? Так вот, чтобы вы у меня ни... ни...» С такими напутственными словами она выкатилась, оставив меня один на один с ребятами. Мое настроение резко упало. Дети – барометр, сразу ощущают это. Первый урок был скомкан. (Вероятно, здесь в памяти наложились две похожие истории. Если строго документально, то начало работы М.А.Гинзбург в 34 школе это 1962 год, а фильм «Доживем до понедельника» вышел на экраны только в 1968-ом. - прим. ред.)

Помню солнечную Плющиху. Посередине улицы громыхает трамвай. Школьники обгоняют меня, улыбаются, как ни в чем не бывало, вежливо прощаются. Они уже забыли мою неудачу. Спасибо им за это. Так начались мои школьные годы.

В первый год мы с Ириной попали под постоянный контроль – Марья Феодосьевна, директор 34-ой школы, завуч, и все учителя по очереди нас опекают. Сейчас и смешно, и горько вспоминать себя на новом поприще. Диплом дал нам знания английского языка, да и то на ходу доучивались. А все практические умения и навыки приобретали уже в бою. Страшно подумать, сколько ошибок мы совершили, сколько наломали дров. Как сейчас помню своих первых учеников: седьмой и восьмой классы – больше тридцати человек в каждом и два шестых по пол класса (тогда делили на группы только младшие классы). Конечно, каждая группа попробовала меня на «вшивость». Не могу сказать, что я полностью выдержала их экзамен. Каждый выпендривался, как мог. Шестые попробовали, изрядно обожглись и притихли. Игорь Свистунов после моей встряски подошел и сказал: «Да, вы не такая мягкая, как Светлана Аркадьевна. Она даже плакала из-за нас, потом совсем ушла». – «Не дождетесь!» – ответила я. В седьмом было гораздо сложнее. Они долго демонстрировали свой крутой нрав, но пик сопротивления уже шел на спад, и я почувствовала, что уже почти победила. 

Однажды утром, войдя в школу, я внутренне ощутила тревогу, заметив группу ребят, ожидавших меня у входа. Они сочувственно объявили мне, что меня ждет какая-то солидная женщина из РОНО. Сердце упало, я с трудом взяла себя в руки и вошла в класс. Через несколько минут я была приятно удивлена поведением своих ребят – их как подменили. Они старательно изображали рабочую обстановку: учебники открыты, руки подняты по делу и без дела, на лицах поддельное (заметное только мне) внимание, все отвечают впопад и не очень, искоса поглядывают на проверяющую особу, какое впечатление они на нее произвели. Урок прошел на ура! С тех пор мы подружились. Татьяна Васильевна Васильчикова – районный методист, встретилась с нами в конце рабочего дня, после разговора с директором. Разгрома не было. Видимо, наши дела были не так уж плохи. Неожиданно она поделилась с нами своим опытом борьбы за выживаемость, что было немаловажно в те годы.

 

5. СИСТЕМА «ВСЕОБУЧА»

Мы с Иркой, неопытные салажата, и не подозревали в какой мутный омут мы попали. Не важно, в какой школе вы работали, в каком районе страны вы преподавали. Каждый попавший в эту систему должен был неукоснительно подчиняться ей, иначе его перемалывали административные жернова. Видимых глазу жертв не было, но сколько загубленных судеб, затравленных душ, забитых характеров она породила. Прошли годы, пока я разобралась, в чем суть этой, как мне кажется, порочной системы «всеобуча». Парадокс состоял в том, что система была якобы направлена на преодоление отсталости некоторых членов общества, связанной с низкой культурой родителей учащихся, низким бытовым уровнем жизни, отсутствием элементарных средств гигиены, недостатком питания, граничащим порой с голодом, особенно в отдаленных районах страны. С одной стороны от нас требовалось неимоверными усилиями дать этим будущим «строителям коммунизма» всю махину знаний, которую им недодали в семье, в саду, в стране. А с другой стороны, никто из нас не имел права оценить эти жалкие потуги по достоинству. «Нет плохих учеников, есть плохие учителя!» – вот лозунг тех лет. От учителя требовалась стопроцентная успеваемость независимо от знаний его подопечных. Все дружно переводились из класса в класс, пополняя ряды несчастных неучей. Называю их «несчастными», так как прекрасно понимаю, каково им было чувствовать себя бездарями. Отсюда их заносчивость, постоянное противостояние старшим, ненависть к отличникам и благополучным детям. 

А как влияла эта система «всеобуча» на учителя? Одни научились подстраиваться, превратились в равнодушных исполнителей, боролись за высокий процент любой ценой: попустительством лени своей и учащихся, подсказками во время тестов и экзаменов, бесстыжим подлогом, подтасовкой фактов и т.д. Другие пытались добиваться положительных результатов, истязая себя и своих учеников – постоянные дополнительные занятия, не всегда приносящие пользу, душеспасительные беседы с родителями, вызов родителей и учащихся на педсовет с последующей «проработкой». А третьи, не выдерживая двойной прессинг, уходили. Задумайтесь, какую «мудрость» мы, учителя, вбивали в головы юному поколению: «все лживы!» 

А мы-то дурочки, яростно сопротивлялись, гордо подставляя свои головки тумакам со всех сторон. Администрация: «Это жестоко... Сразу видно, что у вас никогда не было своих детей... Вы должны все очень хорошо взвесить, прежде, чем вы позволите себе поставить этому ученику двойку в четверти... А вы гарантируете всем нам, что он не покончит после этого с собой сегодня же ночью? Тогда вы будете удовлетворены своей «честностью»?! Мы не можем заставить этого переростка ходить в школу третий год в один и тот же класс... Он больше никогда не придет в школу и пополнит ряды беспризорников и бандитов... Вы не выполняете закон о всеобщем среднем образовании...» Чего мы только не выслушивали в те годы! А ведь во всех этих жестких словах была немалая доля истины. Тем труднее было возражать и отстаивать свои убеждения. 

Вот такие университеты нам пришлось тогда пройти. Я безмерно благодарна Татьяне Васильевне Васильчиковой за ту тайную завесу, которую она не побоялась нам, еще абсолютно несмышленым, приоткрыть. Вот ее мысли и наставления: «Научитесь уважать себя. Не позволяйте себя унижать. Твердо стойте на той позиции, которую вы для себя выбрали. Если вы чувствуете, что ваша совесть чиста, и вы вложили в учеников все, что было необходимо, не уступайте требованиям администрации прощать неучам их недочеты и выставлять положительные оценки, не соответствующие их знаниям. Тогда и отношение ваших руководителей к вам будет другим».

Ее урок был усвоен. С тех пор мне не раз приходилось отстаивать свои права и бороться с администрацией школы, доказывая, что если мне доверили обучать и воспитывать данного ученика, никто не имеет право запретить мне оценивать его знания и свой труд. «Я старалась изо всех сил, пусть и он приложит усилия, а не живет на подачки. Моя оценка законная, обжалованию не подлежит».

Сейчас я понимаю, что ходила тогда по острию ножа. В любой момент могла произойти осечка. И тогда ты себе уже никогда не простишь своей неприступности. Господи, сколько таких голевых моментов было в моей жизни! Спасибо, о Боже, за то, что ты был так терпелив ко мне! Спасибо еще за то, что подарил мне способность не перегибать палку, чувствовать золотую середину, уметь вовремя остановиться.

 

6. ПОЕДИНКИ СО СТАРШИМИ КЛАССАМИ

В пылу полемических рассуждений о судьбах российского образования, я ушла несколько в сторону, забыв познакомить вас с моими восьмиклассниками. А они стоят того, чтобы посвятить им больше строк. Вот уж кто изрядно попортил мне нервы. Умные, беспардонные, несколько распущенные, казалось, они испытывают на мне все методы дрессировки учителей. Мы – вас, вы – нас. Кто кого? Перед ними я терялась. Куда девались моя твердость и находчивость? Ко мне приходили коллеги учителя и даже родители. Каждый пытался дать мне дельный совет. Увы, перед этими верзилами я казалась абсолютно беспомощной. Сквозь шум и выкрики с мест, неуместные шутки и беспричинный смех я пыталась донести до моих истязателей крупицы знаний. Странно, что они при этом ухитрялись что-то усваивать. Я чувствовала, что мы не враги, но и друзьями назвать нас было нельзя. Наши попытки притереться друг к другу были безуспешны. Некоторые родители, услышав мои замечания их детям, откровенно говорили мне: «Они вас не любят. Вот Галина Сергеевна, их прошлогодний учитель, нравилась им больше». Я соглашалась, что Галина Сергеевна сильнее и опытнее меня, но от этого мне было не легче. 

Галина Сергеевна – молодая, симпатичная женщина в середине года серьезно заболела, и перед директором встал вопрос замены учителя английского языка в одиннадцатых экзаменационных классах. Время шло, а поиски учителя не увенчались успехом. Надо быть абсолютным идиотом, чтобы согласиться доводить до экзаменов чужих учеников. Нам и не пришло в голову отказаться. Мы даже гордились доверием администрации. До экзаменов оставался всего месяц, а если учесть, что они прекратили заниматься английским почти полгода назад, можно считать, что они этот предмет не нюхали. Только такие дурочки, как мы, могли согласиться. Я была всего на четыре года старше их, а по виду на пять лет моложе. Мне они казались великанами. Один из них, сидя за первой партой, ухитрялся просунуть ноги под учительским столом и дотянуться до классной доски (иначе он не помещался). Мне приходилось внимательно перешагивать через них, чтобы не споткнуться. Я очень старалась: высокий каблук, взбитая модная прическа, накрашенные губы – но набить себе возрастную цену мне не удавалось. Кроме того, 11-В отличался изысканной хамоватостью, о чем я часто слышала на педсоветах. Признавали они только свою классную Ирину Николаевну Дееву – учителя математики. Эта худенькая, изящная женщина, стройная, всегда подтянутая имела магическую силу. Перед ней эти амбалы выглядели овечками. 

Ирина Николаевна изрядно побаивалась за мое благополучие и весь мой первый урок в ее классе простояла за дверью, чтобы вовремя предотвратить «вынос тела». Зная, к каким биндюжникам меня запускают, я заранее настроилась воинственно и с первых минут нашего знакомства взяла быка за рога и вылила на них ушат холодной воды. Эффект был разителен. 

– «Остался месяц до экзаменов. Если кому-то кажется, что времени достаточно и можно повеселиться, прошу покинуть аудиторию, дверь открыта».

– «Ну что вы так агрессивно настроены против нас? Мы еще ничего предосудительного не успели сделать, а вы...»

– «Вот и здорово, что не успели! Мое дело предупредить»

Затем я обрушила на них свои требования и, не теряя ни минуты, приступила к делу. К концу урока их растерянность пошла на убыль, и они попытались взять реванш.

– «Вы знаете, что допустили ошибку на уроке?» – язвительно сказал один юноша. Я опешила и позволила ему разобрать мою оплошность. 

– «Вы забыли назвать ваше имя!» 

Я назвала себя «Маргарита Аминадовна», и тут же была сбита с ног вопросом:

– «А можно называть вас по имени без отчества?»

– «А что, вам трудно выговаривать его? Со следующего урока начнем тренировку». 

Я написала свое имя отчество на доске. «Прошу записать в дневнике и выучить». Проблема была решена.

Я проработала с ними месяц до начала экзаменов. Времени катастрофически не хватало. Пришлось выпросить у администрации еще несколько уроков, по которым не сдавались экзамены, оставаться после уроков, чтобы давать консультации и вести опрос. В общем, экзамен прошел благополучно, каждый из них чувствовал себя уверенно.

А я сделала для себя важный вывод, что старшие учащиеся – это совсем взрослые люди и требуют особого статуса: ни в коем случае панибратства, но уважения. Их приходилось отпускать покурить за пределами школы. Они откровенно заигрывали друг с другом, не стеснялись высказывать свою симпатию к кому-нибудь; парни были предупредительны, наперегонки выполняли просьбы девушек, откровенно назначали свидание, при этом тон общения был иронически-дружелюбный. Им явно доставляло удовольствие шутить и любоваться друг другом.

 

7. ТУРИСТИЧЕСКИЙ ЛИКБЕЗ

Первый школьный год в моем новом обличии подходил к концу. Проведены последние проверочные работы, выставлены годовые оценки, отгремели педсоветы и мы вздохнули полной грудью: пора отдыхать. Не тут-то было. Сигида решила приобщить меня к туризму. Меня, ни разу не одевавшую до этого на плечи рюкзак, не нюхавшую дыма костра, не поставившую ни одной палатки, а главное, страдающую неизлечимым недугом, а именно «топографическим кретинизмом», так в народе называют это заболевание. Все бы можно было постепенно преодолеть, если бы я поехала в школьный туристический лагерь несмышленной пионеркой. Но в том-то и беда, что учитель, не знающий элементарных законов туризма, становится обузой для остального педперсонала и посмешищем для детей. Громко сказано: «педперсонал» состоял из главнокомандующего Коркина Михаила Васильевича, изрядно попивающего учителя физкультуры, двух бывалых учительниц и двух неженок, не умеющих сварить даже элементарную манную кашу. Юлия Романовна, одна из моих коллег по лагерю, долго допытывалась у меня, на что я сгожусь, потом махнула рукой и решила, что нас обеих (меня и Иру) придется окунуть в туристический ликбез на ходу. 

Вот уж мы их потешили. Скучать с нами не приходилось. Благо я нисколько не смущалась своей неопытности, с удовольствием хохотала над собой и развлекалась вместе с другими. Если я перечислю все вопросы, которые мне угораздило задать моим друзьям, то изрядно развеселю и вас тоже: нужно ли мыть манку перед готовкой, сколько раз промывать пшено, мешать ли гречку, как варить суп из консервов. Однажды утром я увидела пару не очень молодых людей, в которых не сразу узнала своих родителей. Они стояли перед входом в палатку и застенчиво улыбались. В руках мама держала ватное одеяло. Ее волновала ненастная погода: «Вдруг ребенок (я) замерзнет!?» Юлия Романовна долго потешалась надо мной. А находить повод для развлечений было просто необходимо – жить в лесу в дырявых палатках под бесконечным проливным дождем (так нам повезло) можно было только с такими дураками, как мы. Мокрые, продрогшие, съедаемые комарами, мы ухахатывались от собственной непутевости и радовались каждому солнечному лучику, пытаясь подсушить свои потерявшие товарный вид кеды. Думаю, что дети были такими же сумасшедшими, подстать нам. Когда нам посчастливилось найти транспорт и вывезти их на пару дней в город на помывку, многие из них не хотели ехать, боясь, что им не удастся уговорить родителей отправить их обратно на вторую половину месяца. 

Надо было видеть этих оголтелых «туристов» – они готовы были месить жижу по проселочным дорогам хоть всю жизнь, лишь бы все вместе! Им было весело, тем более, что каждый был горазд на выдумки. Помню одного из них, огромного верзилу из десятого класса. У него был воистину колоритный вид: рыжие кудри на голове и такого же цвета пышная растительность на груди. Каждый день он откалывал номера, и мы не знали, чего от него можно ждать. До поры до времени его выходки были безобидными. Но однажды его доставили к нам охранники аэропорта Внуково, который находился в нескольких километрах от лагеря. Выяснилось, что он напялил на голые плечи вывернутый на изнанку тулуп, на голову меховую ушанку, кирзовые сапоги и за голенище заткнул огромный кухонный нож, предварительно свистнутый с нашей кухни. Жаль, не сохранилось фотографии, да и она не смогла бы отобразить эту картину в черно-белом цвете – наш герой появился в международном аэропорту перед иностранными пассажирами. Рыжий чуб залихватски торчит из-под ушанки, тулуп нараспашку, рыжая волосатая грудь и цепочка с громадным зубом какого-то дикого животного, лукавый взгляд и деревянная рукоятка ножа, торчащая из сапога. Пытаюсь представить себе, какое впечатление он произвел на иностранных туристов, которые не ожидали увидеть перед собой такую экзотику, похватали свои фотоаппараты и наперегонки пытались запечатлеть физиономию этого русского Соловья-разбойника.

Наши дождливые будни сменялись небольшим и редким потеплением, а мы как будто не замечали этих неурядиц и продолжали наслаждаться свободой и первозданной красотой дождливого леса. С тех пор я заразилась этой болезнью: 

Чтобы жить километрами, а не квадратными метрами;
Холод, дождь, мошкара, туман – не такой уж пустяк;
Чтоб устать от усталости, а не от собственной старости;
Чтоб грустить об оставшихся, о себе не грустя.

Я благодарна Марии Феодосьевне. Ведь, если бы не она, я бы никогда не познала всю прелесть походной жизни, песен у дымящегося костра, рук друзей, свет огромных звезд над головой, радости преодоления своей немощи. Именно в походе можно породниться на всю оставшуюся жизнь.

 

 

 

 

8. УЯЗВЛЕННОЕ ЧЕСТОЛЮБИЕ

Прошло лето. Начиная с двадцатых чисел августа я начинаю испытывать некоторый мандраж. Во-первых, мне уже успели объявить, что мой злополучный 8-ой класс переходит к Галине Сергеевне «по просьбам трудящихся». Все справедливо – куда мне до нее? Но обидно: не успела начать, как уже оступилась и проиграла свое первое сражение. До этого момента я себя, по-видимому, не знала. Оказывается, я крайне честолюбива, не могу простить себе слабости. Угрызения совести мучили меня в течение всего отпуска. Нельзя начинать трудовую деятельность с поражения. Кому-нибудь может быть и можно, но не мне. С таким настроением возвращалась я на работу. Коллеги, видимо, почувствовали мою неудовлетворенность собой и всячески старались меня успокоить. «Какая тебе разница 9-а или 9-б? Второй класс даже лучше, там почти одни девчонки. Они милые, спокойные; ты с ними заживешь припеваючи». Они во всем правы. Но... 

И тут случилось совсем непредвиденное. Первого сентября, уже почти смирившись, я была ошарашена заявлением завуча: «Ты знаешь, извини меня, пожалуйста, я перепутала расписание и по ошибке поставила тебе 9-а». Не могу сказать, что меня это очень обрадовало. Легко сказать, идти в класс, который тебя не ждет, который тебе не рад. Я была огорчена и раздосадована. Не хотелось быть лишний раз униженной. Меня можно уговорить логикой, но заставить нельзя. Убедили: «Всего один раз, а завтра поменяю расписание». Иду по коридору ни жива, ни мертва. Ноги идти отказываются. Предчувствую смешки, упреки... Но вот с шумом открывается дверь. И навстречу выбегают несколько девчонок. Останавливаюсь, даю им высказаться первыми, готова выслушать все... «Вы к нам? Вы будете вести у нас урок? Ура! Маргарита вернулась!» Меня аж потом прошибло. Я не верила своим ушам. Так я и не поняла, что с ними случилось. Спрашивать не хотелось, но мы уже так больше и не расстались до их выпускного вечера. Наверное, не все и не всегда было у нас гладко, но серьезных конфликтов больше не было. Может быть, я повзрослела, да и они разобрались в чем-то.

 

9. УЧИТЕЛЬСКОЕ МАСТЕРСТВО

Так и потекли мои школьные денечки. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. Вереница лиц, событий, впечатлений... Дня не проходило без очередных встрясок. Помню, как приходила домой вымотанная до предела, как будто на тебе дрова возили. Хватало сил на чашку чая и на получасовой отдых, затем ужин и вновь работа: бесконечные тетради, планы очередных уроков. И так каждый день. Поначалу с нетерпением хваталась за проверку контрольных. Все ждала своего триумфа. А он так и не наступал. Как же так? Столько моих стараний, а результаты посредственные? Стала менять тактику. Сделала для себя массу открытий. Оказывается, каждый класс требует совершенно различного подхода, ведь нет абсолютно одинаковых людей и нет одинаковых классов. Значит и мы должны быть разными в зависимости от их характеров, сиюминутных настроений и даже от погоды. Все это невероятно интересно. Только людям далеким от нашей профессии кажется, что наша работа однообразна и скучна. Я не помню ни одного скучного дня. Грусть и тоска посещали меня неоднократно, особенно, если что-нибудь не ладилось, но скука – никогда. Да и как можно было скучать, если каждый день приносил новые сюрпризы.

Я, наверное, пишу абсолютно банальные вещи, но думаю, что далеко не каждый может себе представить жизнь более полную приключений. Недаром однажды я услышала такие слова: «Я металлург и спокойно работаю у мартена, но крепко задумаюсь, прежде, чем войти в класс к этим троглодитам». Только позднее я поняла, что не всякий офицер, прошедший огонь и воду, знает, как справиться со школьниками. Здесь не уместен окрик, грубый тон, приказание и все то, что усмиряет солдат. Дети принимают только живое, остроумное общение и разумное объяснение своих требований. А как тяжело это дается, знают только учителя школ. Даже преподаватели ВУЗов порой терялись перед нашей аудиторией! Помню один разговор в учительской – преподаватель английского языка московского института, работающая по совместительству у нас в школе, однажды призналась: «Не понимаю, как Татьяна Владимировна воздействует на своих первоклашек. Я надрываю голос, чтобы они меня услышали, и все без толку, а она входит в класс и тихим голосом спрашивает: «Что с вами? Что-то я вас, ребятки, не узнаю». И все эти еще минуту назад горланящие ангелочки сидят, влюбленными глазами смотрят на нее и ждут любых дальнейших распоряжений». Мастерство учителя дается не сразу и не всем. Это искусство сродни высшему пилотажу. И ценить его надо так же, как оценивается ежедневный труд солистов балета или выдающихся актеров. Ведь учитель целые дни на сцене перед очень требовательной аудиторией. Перед ней нельзя фальшивить – ты тут же будешь разоблачен и пощады не жди. Вот и попробуй тут быть всегда в форме и в настроении.

 

10. ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ

Второй год тоже завершился туристическим лагерем. Через две недели после экзаменов мы со Светланой Викторовной спокойно везли наших любимых восьмиклассников в лагерь. Настроение у всех приподнятое. Доехали без приключений до подмосковной станции Тучково, сидим на скамейке в ожидании автобуса. Дети этого возраста сидеть «тихо» не умеют, да нам и не надо. Пусть себе бегают. Я не обращала внимания на их пистолеты. Мальчишки изображали из себя бравых ковбоев, на бедрах красовались кожаные пояса с самодельной кобурой шитой белыми нитками; на головах у некоторых красовались ковбойские широкополые шляпы. Они беспорядочно передвигаются между деревьями, прицеливаются друг в друга, стреляют, издавая подобающие звуки, картинно дуют в дуло пистолета, получая полное наслаждение от содеянного. Народу на станции мало, дети никому не мешают. Вдруг вся эта военная баталия сбилась с привычного ритма, стайка мальчишек сначала бросилась ко входу на станцию, а затем так же дружно подбежала ко мне. В голосах детей тревога: «Маргарита Аминадовна, идите сюда быстрей, Раскопа (в миру Борис Раскопов) забрали!» – « Кто, где, куда, за что?» И тут я увидела настоящего гоголевского Держиморду. С таким не поспоришь. Он крепко стоял на земле, широко расставив ноги, и держал огромными волосатыми лапами пятнадцатилетнего мальчишку. «Кто такая?» – спросил он ребят, не глядя на меня. «Наша учительница» – запричитали они. Он же презрительно посмотрел на меня, явно не поверив – маленькая, худенькая, в коротких брючках, косыночка на голове. Он тут же отвернулся и пошел к выходу. Но я уже почувствовала, что ребята мне не простят, если я отступлюсь. В левом углу станции находилась милицейская каморка. Полицай пропихнул Бориса вперед, прошел сам и демонстративно захлопнул за собой дверь. Не тут-то было. Вся моя команда дружно навалилась на дверь, и я протиснулась внутрь. Боря уже стоял посредине небольшой комнаты, офицер сидел у стола. Околоточный протянул ему Борин пистолет, офицер протянул руку и тут заметил меня. Я представилась. Он не соизволил ничего ответить, но уставился на пистолет. Боря уже освоился, ситуация его явно забавляла и он неожиданно подвинул ко мне свободный стул и сказал:

– Садитесь, пожалуйста, Маргарита Аминадовна.

Милиционер хмуро посмотрел на меня, но я уже крепко сидела на стуле и не собиралась вставать. Он подбрасывал пистолет в руке, нюхал его, заглядывал в дуло, проверял отверстие на свет. Тем временем участковый докладывал:

– Задержан неизвестный с пистолетом. Угрожал прохожим.

– Какой неизвестный? Что вы говорите? Это ж мой ученик. А пистолет – это не оружие. Это игрушка. 

– А вам это откуда известно?

– Там же написано по-английски “Indian boy”.

– Ну, что Вы, Маргарита Аминадовна, для того, чтобы прочитать по-английски, надо хотя бы 5 классов кончить.

Я еле успела дернуть Бориса за рукав, чтобы он держал язык за зубами, но было уже поздно. Офицер не на шутку разозлился и стал лихорадочно звонить куда- то в органы. Повторил в трубку слова околоточного. Через несколько минут к крыльцу подкатил черный воронок с зарешеченными окнами. На все мои вопросы отвечал многозначительно: «Парнем займутся вышестоящие организации». Мы двинулись к машине. Ребята за нами. Шепотом задают вопросы. Ответить им пока нечего. История повторяется. Бориса вталкивают вперед, следом садится пара милиционеров, и двери закрываются. Дети, уцепившись руками за двери, повиснув на них, силой открывают их. Я с трудом преодолеваю высокие ступени и вхожу в машину. Никто не выгоняет меня. Сажусь на скамейку рядом с Борисом. Едем. Куда – не знаем. «Почему всегда мы попадаем с тобой в какие-то неприятные истории?» – прошипела я Борису. «Зато как приятно будет вспоминать, что вас возили в милицейском воронке! Не уверен, что Вы захотите когда-то еще повторить это удовольствие» – незамедлительно ответил Боря. Я почувствовала, что у него боевое настроение. Мне хотелось немного затушить его, но к нам прислушивались. Подъехали к низкому невзрачному строению. Дверцы машины открылись, и все быстро выпрыгнули. Все, но не я. Пока я вывалилась из машины, все уже куда-то исчезли. Дергаю закрытые двери. Одна открылась, и угрюмый офицер сказал: «Без вас. Идет перекрестный допрос». Я заволновалась, но осталась ждать за дверью. «Только бы не врал. Тогда наши показания совпадут» – думала я. Через несколько минут Бориса вывели, а меня впустили в комнату и закрыли дверь. Сначала прозвучало несколько анкетных вопросов. Мой ответ, что я учитель английского языка, прозвучал, как разорвавшаяся бомба. «Вот вы-то и сеете смуту в головы нашей молодежи!» Я слабо отбивалась. Мне не хотелось излишне заводить его. Видимо, остальные ответы совпали с Бориными. Его позвали, и допрос продолжился в более спокойном русле. 

– Насмотрелись этих иностранных фильмов, ну, как это называется, ну там, где все время стреляют и всех в конце убивают?

– Чапаев! – Неожиданно выпалил Борис, стоя навытяжку и лихорадочно вращая глазами, придуриваясь. 

Офицер даже крякнул с досады. Не добившись существенных результатов, он поднимал пистолет на ладони, пытаясь убедить нас, что тот достаточно тяжел, чтобы убить человека. Боря сообщил, что пистолет игрушечный, привезен ему его папой, советским разведчиком, из Италии. Он повторил слово «разведчик», что означало, что с ним, папой, дело иметь не стоит. Милиционер решил убить нас фактом о том, что местная милиция занимается поисками группы, которая недавно провела демонстрацию в Тучково с плакатами: «Анархия – мать порядка» и флагами с изображением черепа. Он считал, что я его сразу зауважаю, но я задала ему встречный вопрос: «Неужели у вас в Тучково нет серьезных и опасных преступлений, что вы считаете целесообразным гоняться за сопливыми подростками с флагами, никому не приносящими вреда? А где ваши воры и бандиты?» Офицер решил, что с нами расслабляться нельзя и перешел в наступление.

– Где размещен ваш лагерь? Какая символика на ваших палатках?

– Планеты солнечной системы.

– А почему у вас нет красных флагов на палатках?

– Потому что мы не демонстрируем свою мощь.

Он не нашелся, что ответить. Бросил взгляд на пистолет, завернул его в газету и сказал, что он не может вернуть его Борису, так как тот несовершеннолетний.

– Сколько лет вашему сыну? – поинтересовался Борис. Ничего не подозревающий офицер ответил.

– Прекрасный подарок будет вашему сыну ко дню рождения.

На сей раз пришлось выкручиваться милиционеру. 

– Я, пожалуй, отправлю его в ваш районный райком комсомола – и стал записывать адрес школы. Тут наступила моя очередь. 

– Это очень кстати. Первый секретарь райкома комсомола – наш учитель физики, я надеюсь, что он вернет его нам. 

Милиционер решил с райкомом не связываться, вернул пистолет мне, убеждая меня не давать «оружие мальчику». Мы выскочили из милиции, обнаружив на крыльце всю нашу ребятню, которая приклеились носами к стеклу, бурно обсуждая все перипетии нашего приключения. Тут мы поняли, какая надежная защита ждала нас за дверью. В течение нескольких дней мы все чувствовали себя героями. 

 

11. БУНТ ПРОНИНА

Но вскоре эти безобидные на вид детки заставили нас повертеться. Самый маленький из них, Георгий Пронин, прославился своим происхождением. Он родился в лагере для политзаключенных в 1952 году. Его мать была репрессирована в 18 лет. В Сибири она встретила своего будущего мужа, Пронина – дворянина и бывшего помещика, если не ошибаюсь, Псковской губернии. Бабушка Горы (подпольная кличка Георгия) – профессор математики МГУ, предприняла несколько попыток вызволить внука из лагеря. Каждый раз, проделав нелегкий путь от Москвы до Магадана, она натыкалась на злорадный отказ начальников лагеря: «Нет такого-то документа» или «Подпись не та». Ее муж, в прошлом партизан знаменитого отряда Ковпака, участвующего в боях в Гражданскую и Отечественную, тоже находился где-то в лагерях. На третий раз вохровцы довели ее до такого белого каления, что услышали о себе столько «приятного» и решили, что дешевле будет все-таки избавиться уже и от внука, и от такой бабушки. 

Внуку было тогда года три-четыре. Мальчик рос хилым, мелкорослым, что сыграло немаловажную роль в его характере. Как все маленькие мужчины, он был раздражен, вспыльчив, честолюбив, нетерпим к людям и их недостаткам. Кроме этого природа наградила его цепким умом, блестящей речью, недюжинными способностями, непокорностью, упрямством и стремлением к власти. Вот такая гремучая смесь в одном человеке, заметьте, еще не взрослом. Если учесть, что он прошел «школу» лагерного мышления, можете себе представить, что его влияние на ребят было всеобъемлющим. Даже те, кто не совсем понимал, о чем идет речь, преображались в его присутствии. 

Проснувшись одним солнечным утром, мы обнаружили, что восемь человек из палатки Пронина не явились на зарядку и продолжают спать. Спустя несколько минут их удалось поднять, но ни один из них на зарядку не явился. При появлении нашей делегации они дружно встали и начали петь «Интернационал». Исполнение партийного гимна было впечатляющим, и они, шельмы, прекрасно знали, что перебить или остановить их нельзя. Не забывайте, какие это были годы (1963-ий или 64-ый). Никто из нас не хотел выглядеть оппортунистом или ренегатом. Но весь лагерь следил за нашим поединком. А дурной пример заразителен. 

Дальше – больше. Бунтующая палатка распределила между собой роли Центрального комитета Коммунистической партии. Во главе Георгий Пронин – Иосиф Виссарионович Сталин, Борис Раскопов – Климент Ефремович Ворошилов. Это основные действующие лица, остальные распределялись по мере убывания общественной значимости – Михаил Васильевич Фрунзе, Лаврентий Павлович Берия, Анастас Иванович Микоян и кто-то еще, я уже запамятовала. Они громко величали друг друга по имени отчеству, привлекая к себе внимание остальных. Можно не выйти на зарядку, можно не убирать палатку, можно не участвовать в работе на кухне, принимая благосклонно пищу из рук дежурных поваров. Они очень хорошо знали законы, принятые в школе: не наказывать физически и не лишать пищи. Конечно, можно было отправить одного или двух заводил домой, но это было бы равносильно нашему поражению. Крепко задумались. Пришлось использовать тяжелую артиллерию. Выход нашла Юлия Романовна Хайкина – вот где пригодилась ее еврейская смекалка и близость к партийным кругам. (Здесь ирония – Юлия Романовна была членом КПСС, в будущем парторгом школы, в отличие от беспартийной Маргариты Аминадовны - прим. ред.)

На следующий день после завтрака весь состав ЦК был вызван в штабную палатку в полном составе. «Выездная сессия Чрезвычайной Комиссии по особо важным делам решила провести чистку в рядах Центрального Комитета партии!» Детки опешили. Они не ждали, что учителя примут их правила игры и переиграют их. В процессе «следствия» им были предъявлены серьезные обвинения в саботаже, нарушении трудовой дисциплины и правопорядка. В заключение ЧК выразила свое решение исключить из рядов партии Георгия Пронина с последующей отправкой его под конвоем в ссылку домой без права выезда до начала учебного года. Реакция «цековцев» не заставила себя ждать. Весь следующий день прошел под лозунгом «Руки прочь от Пронина!» Все деревья пестрели подобными плакатами. Но первая брешь в тупиковой ситуации была проделана. Дальше нам приходилось не раз использовать свое ораторское искусство, притягательную силу вечеров у костра с их душевными разговорами, но полная бесконтрольность их поведения на этом закончилась, и жизнь в лагере была налажена. 

 

12. БЕССОННАЯ НОЧЬ

Помнится мне еще один случай, связанный с этой гоп-командой. Однажды они решили позабавиться на сон грядущий и стали рассказывать анекдоты после отбоя. Бравые «цековцы» травили политические байки под громогласный хохот все присутствующих. Сна как не бывало. Я вошла в палатку и попросила прекратить, заметив, что не уйду, пока они не заснут. Наступила тишина. А мы, учителя, не всегда ведь испытываем полную уверенность в правоте своих действий, тоже сомневаемся. И так каждый раз, входя в клетку к деткам, ты не знаешь, как твое слово отзовется. На этот раз я сравнительно легко добилась тишины и с удовлетворением слушала ровное посапывание. Как вдруг чей-то голос абсолютно бодро говорит: «Значит так. Сидит как-то Никита Сергеевич на балконе с женой...» Голос был прерван громовым раскатом хохота. И вся моя артподготовка пошла насмарку. Я задала дурацкий вопрос: «Кто это сделал?» и попросила его выйти из палатки. Мне пообещали «погладить шнурки» и тут же выйти. Внутри палатки слышались приглушенные голоса и какое-то движение. Вскоре появился Борис Раскопов. Я попросила его наполнить бак водой на кухне, чтобы завтрашние дежурные могли начать сразу готовить. Для этого он должен был с ведром спуститься с холма и набрать чистой воды из источника. «После такой работенки ты свалишься, как подкошенный, и тебе будет не до анекдотов» – добавила я. Он ушел в палатку и вскоре вышел с одеялом и фонарем, объяснив, что в лесу холодновато, и он накроется одеялом как пледом. Взяв ведро, он ушел к ручью. Я поняла, что у меня ночного отдыха не будет, и приготовилась к длительной осаде. Принесла сучья для костра. И тут заметила уходящего в лес Пронина, тоже с одеялом и фонарем. Сколько раз велела себе держать себя в руках! В сильном гневе ты не всегда контролируешь себя и часто допускаешь глупые выходки, которые потом сама себе долго не можешь простить. Так было и на этот раз: «Пронин, на место!» На что тут же получила ответ: «Вы забыли спросить: кто тебя отвязал без намордника?» Я не помню, что ответила, мои слова не имели успеха. Итак, второй ушел. Оставшись одна, я возобновила попытки развести костер, но то ли моих умений было маловато, то ли мое настроение не позволяло сосредоточиться на движениях рук в должном направлении. Костер не разгорался. 

Прошло несколько минут. Опять послышались шаги. Я безнадежно подумала, что сейчас еще один уйдет в лес. И что тогда мне делать, где их искать? Какая еще дурь придет в их буйные головы? Ведь никто не снимает с меня ответственности за их жизнь и здоровье. На мой вопрос «Куда ты собрался?» откликнулся Вовка Чернов по кличке Копченый. Невыдающийся ученик, изрядно ленивый, но любимчик местных девочек, смуглый красавчик с чистыми голубыми глазами, ясной улыбкой, добродушный весельчак, влюбляющийся в каждую вторую. Он невозмутимо подошел к костру и предложил свою помощь. Я попыталась отправить его спать словами «Хватит мне двух партизан…» Но он не ушел. 

– Без меня вы не справитесь с костром. Да и одной вам будет кисло. Сейчас испечем картошку, попоем тихонько песни, а под утро, когда рассветет, я схожу их поищу. Набью морду, чтобы знали, что нельзя бросать женщину в лесу одну. А сейчас мы подумаем, какую экзекуцию им устроим по возвращении, – он сказал все это тихо, но назидательно. Принес спальный мешок, основательно укрыл меня (Копченый умел ухаживать за женщинами) и взял бразды правления в свои руки. 

Я и не заметила, как мы поменялись ролями. Но меня это вполне устраивало. Я перестала киснуть, повеселела и доверилась ему. Ночь прошла незаметно. Чуть-чуть попели, чтобы никого не разбудить, досконально обсудили ситуацию и наметили план дальнейших действий. В 4 часа утра Володька сходил в лес и по очереди привел беглецов. Они выглядели изрядно помятыми, лохматыми, отовсюду торчали пучки сена. Один из них с трудом передвигал ногами, которые заметно распухли. Развязав шнурки, которые он вечером обещал погладить, мы принялись стаскивать с него мокрые кеды, но не тут-то было. Кеды впились в отекшие ноги и не поддавались. Пришлось их разрезать. Попарили ноги в горячей воде, нагретой на костре. 

– Ну и чего вы добились? – спросил Боря.

– Во всяком случае, весь лагерь спокойно спал – ответила я.

Стоит добавить, что с этой группой ребят, мы потом не раз сталкивались и в школе, и в турлагерях, и отношения уже складывались иначе: они взрослели и часто выступали больше в роли помощников, а не учеников. Им нравилось наше обращение к ним как к равноправным, надежным друзьям. 

 

13. ШКОЛЬНЫЙ АНСАМБЛЬ 

Каждый раз, когда я перечитываю свои черновики, в голову приходят все новые забавные эпизоды. Видимо, я сама тогда была еще очень молода и легко поддавалась на ребячьи затеи. Вот еще одна. Однажды мне понадобилось выучить с моими семиклассниками одну английскую песенку, и я попробовала пропеть ее сама. Голос у меня был приличный, и я исполнила ее без особого труда. Но тут один ученик, Евгений Енченко, решил подыграть мне на пианино. У Жени был отличный голос. Он даже участвовал в передаче «Алло, мы ищем таланты» у композитора Таривердиева. У нас получилось неплохо. А спустя несколько дней оказалось, что в двух седьмых классах нашлось достаточно музыкантов, которые изъявили желание организовать ансамбль, но им был необходим руководитель, иначе им не разрешат пользоваться залом. Смешно, какой из меня муз-руководитель, если я даже нот не знаю, но я, конечно, согласилась их поддержать. 

Собралось около семи человек: гитарист, пианист, кларнетист, ударник, певец, дирижер и флейтист. Каждый из них учился в музыкальной школе, был прекрасно обучен нотной грамоте, но все вместе они представляли тех самых музыкантов из басни Крылова. Им удавалось исполнить мелодии популярных в то время песен, но каждый из них был прежде всего шаловливым подростком – им хотелось побеситься, поострить, подурачится. На шутки, кривляния и насмешки друг над другом уходило много времени, и я не всегда могла остановить их. Помню только, что по окончании репетиций грудная клетка болела от смеха – я сама недалеко ушла от них и принимала их выходки за цирковое представление. Да и ребята были настолько остроумными, что мои попытки их урезонивать встречались еще большим хохотом. 

Так продолжалось в течение нескольких месяцев, пока мы не привлекли к себе внимание музыкантов старших классов. Выяснилось, что мои подопечные не знакомы с системой аранжировки, и им необходимо получить консультации более маститых специалистов. Так начались репетиции со старшими, которые сумели преподнести им основные азы теории и практики. После этого дело пошло на лад. Вскоре ребята начали свои выступления на школьной сцене и имели успех. Я по-прежнему изображала роль руководителя и решала проблемы, возникающие с администрацией школы. Мелодии были заимствованы из репертуаров европейских джазов, которые с трудом просачивались в нашу страну, хотя и тут приходилось хитрить и давать всем музыкальным номерам вымышленные названия, чтобы не вызывать подозрений у некоторых из коллег-учителей. Вскоре нас озадачили неожиданным приглашением в Райком комсомола, чтобы выступить перед ними с концертом. Ответить отказом было невозможно, но все обошлось благополучно. А у меня остались теплые воспоминания об этой великолепной семерке. 

 

14. КЛАССНОЕ РУКОВОДСТВО

Прошло уже больше года, как я начала эти записки. Меня по-прежнему тянет писать, но что-то сдерживает. Что? Полный раздрай в душе. Опять бурное время, опять сердце судорожно сжимается, дыхание прерывистое, как будто бежишь на длинную дистанцию, и единственное спасение – это чем-то занять свою голову до отказа, чтобы некогда было думать. Я не хочу углубляться в свои темные мысли, надо остановиться, иначе дойдешь до состояния, из которого нет пути назад. В чем найти успокоение? Б-г мой, Б-г еврейский, не бросай свой народ в такую тяжелую минуту, останови этот топор над головой своего народа! Неважно, какие картины всплывают в моей памяти – смешные или грустные, но происходит чудо – я дышу глубже, ровнее, и жить становится легче.

Наступил 1964 год. Меня наградили классным руководством. Для тех, кто не знает – это немалая нагрузка, которая включает в себя неограниченную деятельность по руководству детьми одного класса. Классный руководитель отвечает за все: внешний вид, здоровье, настроение, физическую подготовку, «коммунистическое воспитание», знакомство с мировой культурой и с культурой России, расширение кругозора, политическое просвещение, привитие интереса к науке, развитие навыков общения, отношения в семье и со сверстниками. Я не уверена, что перечислила все – легче сказать «и др.» Это занимало вдвое больше времени, чем сам учебный процесс и подготовка к урокам, и за все это мы получали + 10 руб. в месяц. Я называю эту цифру не затем, чтобы вызвать у вас жалость. Нам говорили, что классными руководителями назначаются самые опытные и надежные люди, так как на них ложится огромная ответственность. Мы могли как лечить, так и калечить – в зависимости от нашего собственного мироощущения. И далеко не каждый из нас был достоин носить это звание, а оплата за труд в СССР не имела никакого значения. И мы сами тогда почти не задумывались о справедливости этой оплаты. А работа приносила огромное удовлетворение. Это чувство не прошло и теперь. Я не уверена, что всегда была во всем права, но нельзя обвинить меня в безразличии или халатности. Я этим жила, это доставляло мне радость.

 

15. ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ

Итак, я классный руководитель 4А класса. Дети, как дети. Слава Б-гу, здоровые, в меру умные, живые, шаловливые, добрые, отзывчивые. Вроде бы все при них есть. Что тогда воспитывать? И я тогда зачем? Параллельно с ними жил, развивался и мужал соседний 4Б. Тот же возраст, те же удачи и поражения, но заметны и отличия. Искусственно объединенный в один коллектив, каждый из них сформировал в себе некоторую индивидуальность. Это зависит от многих причин, от разных лидеров и разных подходов к, казалось бы, одинаковым ситуациям. Но самое главное, что 4Б на год раньше приобрел классного руководителя из среды учителей старших классов. А в 4А продолжала царить атмосфера начальной школы. Они были еще совсем маленькими детьми, привыкшие к опеке старшего, менее самостоятельными, безынициативными.

4Б каждый раз демонстрировал свою находчивость во время вечеров, утренников, походов, в выпуске газет, а мои смотрели на меня, широко раскрыв глаза, и ждали моих выдумок и моей фантазии. А ведь и для меня все разворачивалось впервые, меня бы кто научил! Хорошо, что Ю.Р.Хайкина не отказывалась принять меня под свое крыло, тем более, что ее голова всегда была полна разных задумок. Но даже просто осуществить ее идеи на практике для меня бывало совсем нелегко. Мне хотелось видеть больше радости и задора в глазах моих подопечных. Да, мои усилия изменить ситуацию приносили результат, но как-то замедленно. Класс почти во всем оставался на вторых ролях. И дети это чувствовали.

Им самим очень хотелось стать старше и многое уметь. Это были доверчивые дети. Если я приглашала их в поход, рисуя перед их взором романтические картины, они неожиданно для меня шли в полном составе. Ох, как было трудно приучать их идти (35 чел.) шеренгой по одному, как настоящие туристы, не отставать и не выпрыгивать на дорогу, уметь быть внимательными к соседу, подавать ему руку, убрать на пути камень, поделиться со всеми едой и питьем.

Как-то раз мы с Юлией были обескуражены поведением наших ребят за столом во время литературного вечера, когда вместо задуманного праздничного застолья, сопровождаемого исполнением любимых стихов и песен, мы столкнулись с разнузданным поеданием пирожных с лимонадом, бесцеремонным выхватыванием у соседа недостающего тебе куска, с шумным причмокиванием, скрежетом стульев, выкриками с мест и разбрасыванием недоеденных огрызков. Растерянные артисты были изрядно раздосадованы. Они ждали восторженного приема, а не поросят в свинарнике. Ух, как мы на них напустились, показали им, как они выглядели и в фас и в профиль. Долго репетировали с ними поведение детей за столом, и, наконец, устроили следующий аналогичный праздник. Затаив дыхание, ждем результатов. Все чинно сидят за столом и внимательно слушают выступление друзей. Наступил перерыв, подали чай. Все чинно пьют, не спуская с нас глаз. Организовали игры: аккуратно поиграли. Предложили им продолжить застолье. Все хорошо, но, о ужас!, все пирожные остались нетронутыми. Пытаемся уговаривать отведать все, что на столе, пытаемся разряжать натянутость обстановки, но все равно пришлось раздавать угощение домой сестренкам и братишкам. Мы, конечно, перестарались.

Антагонизма между нашими классами не было. Но разница в поведении прослеживалась на протяжении нескольких лет. Мы старались объединить детей, проводили совместные вечера, утренники, походы. Бэшники всегда вели себя солиднее, были взрослее, увереннее, а класс «А» демонстрировал более наивные взгляды, был более управляемым, охотно присоединялся ко всем совместным делам, порой подражая соседям, во всем поддерживая их инициативы. Их стремление принять участие во всех делах с каждым днем росло. Мы чувствовали, что им ужасно хочется стать похожими на 4Б. Стоит добавить, что в учебе как раз мои ребятки были сильнее. Я думаю, что дело не в способностях, а в отношении к учебе – в этом классе оно было приоритетно, и мне не приходилось уговаривать их учиться. Ашки были трудолюбивее, вернее, исполнительнее, послушнее, работали четче и аккуратнее. Но это не выливалось в соревнование, не было соперничества. Постепенно разница между классами стиралась. 

 

16. ЗИМНИЙ ЛАГЕРЬ

Как-то дети 4Б присоединились к нашей поездке в зимний лагерь во время январских каникул. У вооруженных сил есть некоторое количество своих охотничьих хозяйств, а наша 34-я школа всегда очень дружила с соседней Академией им. М.В. Фрунзе. Поэтому подмосковная станция Дубосеково и стала нашим местом дислокации. Деревянный домик в густом лесу. Лес – сказка: все деревья в снегу, аллеи напоминают арки зимних садов дворца, украшенные серебряными гирляндами ветвей, покрытых инеем. Хрустальные сосульки свисают с крон деревьев, слегка позванивая на ветру. По обочине дорожек в чаще леса сказочные фигуры. Городские жители не часто могут оказаться в таком «царстве снежной королевы». Лес жил, дышал, сверкал всеми цветами радуги на слепящем солнце. Живые зайцы, белки, птицы, скачущие с ветки на ветку. А тишина звенящая, совсем не знакомая горожанам. Дети резвились в снегу, катались на коньках на маленьком озере рядом с домом, ходили на лыжах. Местный егерь увлек ребят процессом кормежки лосей и кабанов, а иногда даже брал старших с собой на охоту. Наши младшие, 9-10 летние, не хотели отставать. Некоторые из них выглядели такими крохотными среди великанов сугробов! Однажды пришлось долго стоять в снегу в ожидании погони за зверем. Малыши замерзли, стоя почти не шевелясь. Тогда охотники сняли с себя меховые куртки и накинули их на плечи детей. 

Как-то старшие во главе с Ириной Николаевной Деевой отправились в лыжный поход по соседним лесничествам. Они прошли около 25 километров при сильном морозе. Вернулись счастливые, довольные, обледенелые, уставшие до предела и повалились на кровати. Мы обслуживали их, как могли: горячий кофе, еду в постель. Парни признавались, что, если бы не Ирина Николаевна, идущая впереди группы и прокладывающая всем лыжню, они бы не выдержали усталости и попадали бы все в снег. Она же тихонько шепнула мне, что если бы не парни, она бы не выдержала маршрут. «Мне стыдно было сплоховать и оказаться слабее их. Я тянула из последних сил».

Моих детей в лагере не было. Не пустили родители, да и сами не очень стремились. А жаль. Первый зимний лагерь нас очень раззадорил, придал нам сил для повторения. И, конечно, первый удачный опыт был использован для рекламы. Восторженная реакция детей была залогом успеха. Лед тронулся.

 

17. «АХ, ВОЙНА, ЧТО Ж ТЫ СДЕЛАЛА, ПОДЛАЯ…»

Под влиянием районного Дома пионеров мы подбирали разные маршруты по Подмосковью. Людмила Марковна приучала нас не устраивать бесполезные вылазки в лес, и поэтому каждый раз мы выбирали для ребят интересную тематику, чтобы они занимались исследовательской работой, делали карты, кроки и чувствовали себя при деле. Один из таких походов сильно потряс наши души. Мы получили задание пойти по местам боев добровольцев московского ополчения. Это были в основном выпускники школ, которые 21 июня 1941 года получили свой аттестат зрелости, а на следующий день надели шинели и пошли на фронт. Они были почти совсем не обучены военному делу и почти все погибли в первых же боях. Помните песню Окуджавы «Ах, война, что ты сделала подлая»? Один из полков московского ополчения формировался в нашей 34-ой школе на Плющихе, и Людмила Марковна дала нам задание пройти по местам боев этого полка. Мы перерисовали карту похода, отметили маршрут и отправились по азимуту. Сначала мы зашли в упомянутую на карте деревню, но местные жители сказали, что ничего о местах боев не знают и сопровождать наш отряд не будут. Мы понадеялись на свои карты и решили разыскать место боя самостоятельно. Это оказалось несложно – только войдя в лес, мы почти сразу наткнулись на воронку от снаряда почти доверху наполненную костями и черепами погибших солдат. Потом еще одну. Потом оказалось, что весь лес усыпан подобными воронками, и никто не вспомнил о них, не посчитал необходимым захоронить останки ребят, оказать им воинскую почесть. Увы. Местные жители, которые отказались идти с нами, видимо, тоже понимали, что и они виноваты перед памятью тех солдат, ничего не сделав для их захоронения. Мы бросились обратно в Москву, в Райком комсомола в надежде найти правду и исправить эту несправедливость. Но мы никого не смогли пронять или затронуть. Даже в школе посмеялись над нами: «А вы уверены, что это не немецкие останки? Никто нам не докажет, чьи это кости!» 

Как же тогда: «Никто не забыт, ничто не забыто»?.. Стыдно перед ребятами. Они чище взрослых. Их это волнует. 

   

 

18. «УБЕРИТЕ РЕБЯТ»

Третий летний лагерь разместился недалеко от Звенигорода, на берегу Москва реки. Место идеальное. Огромная поляна на краю леса. Березы танцуют вальс вокруг нас. Посередине соорудили длинный деревянный стол со скамейками, а вокруг разместили палатки. В стороне палатка для учителей, продуктовая палатка, напротив кухня, сколоченная из фанеры, внутри плита, сложенная из кирпичей с отводной трубой через крышу. 

В тот год меня назначили начальником лагеря. Вовсе не потому, что не было более опытных, а просто никому не хотелось влезать в дебри бухгалтерских отчетов. А эти отчеты не давали нам спокойно жить. Государство субсидировалo нас небольшой суммой денег на питание и спортинвентарь. За каждую копейку я должна была отчитаться чеками и счетами. Половину продуктов нам выдавали в начале месяца, а в середине мы докупали остальное. Итак, я еду за продуктами в Москву, а с детьми в лагере остаются трое: Юлия Романовна Хайкина и два учителя начальной школы – Нина Дмитриевна и вторая, по прозвищу Кармен (и.о. не помню). Нина Дмитриевна молодая и красивая, а вторая, Кармен, – хозяйственная. Так и запомнилась она мне в день моего отъезда – с метлой в руке, подметающая территорию лагеря. 

Все следующее утро было занято приобретением продуктов на продуктовой базе. До конца смены оставалось всего две недели, и мне захотелось побаловать детишек. В те годы это сделать было нетрудно, ведь для них многие продукты были деликатесом. Наш рацион был довольно скуден, и в лагере бытовала такая присказка на случай, если кто-нибудь закапризничает: «Чего захотел! А огурчика тебе не порезать?» 

Я решила купить для детей кур в Елисеевском магазине, прикинула наличие денег и вычислила – хватит на двенадцать штук. Тут оказалось, что самый известный гастроном в СССР имеет потрясающий золотой декор внутри, но не имеет упаковочного материала для продуктов! Не удивляйтесь, ведь это был, кажется, 1966-1967 год. Голые, плохо ощипанные куры (12 штук!) и я, женщина мелкого калибра. Пришлось купить несколько газет, обернула кур в бумагу, которая скоро порвалась, разделила кур на две части и взвалила их на плечи, в досаде махнув на свою одежду. Детки в кузове грузовика рассматривали покупки и выражали свой восторг. Вот уж наши обрадуются!

Благополучно добрались до лагеря. Машина встала на поляне перед обеденным столом. Все в сборе и готовятся к обеду. А где восторг по поводу нашего возвращения? Почему никто не сорвался с мест нам на встречу? Почему все сидят, опустив головы? Где все учителя? В чем дело?! На поляне только Кармен с неизменной метлой в руках. Она медленно подходит к машине. Я медленно открываю дверцу, в глазах вопрос. Она опережает меня.

– Вы не встретили по дороге Юлию Романовну и Нину Дмитриевну?

– А почему они уехали?

– Приехал один родитель за своей дочерью на машине и захватил их.

– Почему они не дождались меня? 

– Юлия Романовна оставила вам письмо, прочитайте.

Читаю, не выходя из кабины. Первые же слова вызывают у меня истерику: «Рита, не волнуйся, больше ничего не случится…» Дальше не могу читать, слезы застилают глаза. С трудом вышла из машины, закрылась у себя в палатке. Шофер, видя, что происходит что-то неладное, сам начал командовать и руководить разгрузкой машины. Дело было так.

Сразу после завтрака решили всем лагерем, кроме дежурных, пойти на Москва-реку купаться. Река в этом месте была не очень глубокой, но где-то на стремнине вырисовывался водоворот. Дети были предупреждены об опасности, но никогда нельзя быть спокойным, когда выводишь на природу такую ораву. Они все попрыгали в воду, и уследить за каждым было очень трудно. Одна учительница осталась на берегу, а Нина Дмитриевна плавала в воде. Шум, гам, толчея и веселье. Внезапно Нина Дмитриевна заметила в воде Таню, которая беспомощно пыталась вырваться из водоворота и вот уже несколько раз погружалась под воду с головой. Нина кинулась к ней. Она была отличным пловцом и знала, как вести себя в данной ситуации. Схватила тонущую девочку, оттолкнулась ногами от дна и потащила ее к берегу. Но тут случилось непредвиденное – Таня судорожно схватила Н.Д. за шею, стиснула ей горло и почти задушила ее. Нина из последних сил дотащила ее до мелкого места, передала на руки ребятам, а сама тихо ушла под воду, незамеченная никем. Ребята благополучно вытащили Таню на берег и занимались ею, пока не привели ее в чувство. Только тогда оглянулись и обнаружили пропажу Нины Дмитриевны. Все стали бегать по берегу в поисках учительницы. Но, увы! Ни в воде, ни на берегу ее не было. 

Спустя некоторое время раздались крики бегущего навстречу человека. Он размахивал руками, энергично объясняя, что тело Нины нашли рыбаки, и они несут его сюда. Дальнейшие трагические события развернулись на глазах ребят. Бездыханное тело положили на землю и начали проводить искусственное дыхание. Юлия Романовна вспоминала, что была до такой степени растеряна, что не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Грубый окрик рыбака отрезвил ее, и она стала неуклюже массировать грудную клетку. Все было бесполезно и безрезультатно. Присутствующие дети и взрослые уже мысленно прощались с учительницей. И тут к делу подключилась одна ученица. Я хорошо запомнила ее имя и фамилию, это была Люба Сладецкая, с детства мечтавшая стать врачом. Она опустилась на колени и начала массаж шейных позвонков. В шее что-то хрустнуло, из посиневшего рта послышался хрип и первый вдох, затем второй, третий… Белки глаз, наводящие ужас на всех присутствующих, повернулись, веки закрылись, на щеках появился первый румянец. Произошло чудо. Нина открыла глаза, окинула всех мутным взглядом и тихо сказала: «Уберите ребят!» Не мудрено. У учителя первые мысли о детях, потом о себе. Вскоре выяснилось, что ее нельзя транспортировать на руках или носилках, так как она тут же теряет сознание. Вызвать Скорую в нашу глушь не представлялось возможным. К счастью, в этот день в лагерь наведался один из родителей навестить свою дочь. Он и увез Нину в больницу в Москву.

Не помню, как долго я просидела в палатке. Наконец, ко мне постучали и напомнили, что меня ждут неотложные дела. Как хорошо, что «нас ждут еще дома дела». Дела – лучшее лекарство от депрессии. Привела себя в порядок и вышла из палатки. О, боже! Что я вижу? Все дерево, стоящее над костровищем, увешено доверху нашими курами! Понимаю, что дети решили меня развеселить и соорудили такой аттракцион. Спасибо им за находчивость. Настроение у всех поднялось, и мы приступили к разделыванию кур. Помощников набралось так много, что пришлось их разделить на бригады. После соответствующего инструктажа работа закипела. Первые занялись опаливанием кур на костре, другие вспарывали брюшки и осторожно потрошили, третьи разделывали туловища и делили их на разные виды блюд. А разнообразие было по тем временам невиданное: куриный бульон, жареная печень, гриль из ножек и крылышек, нашпигованных чесноком. Так мы лакомились несколько дней.

Вскоре к нам вернулась из больницы Нина Дмитриевна. После восторженной встречи мы сообщили ей о своем решении не допускать ее к физическим нагрузкам, чтобы она могла восстановить свои силы. В тени под развесистым деревом оборудовали уютный уголок отдыха для нее и для частых посетителей, которым не терпелось с ней пообщаться. Только Таня, невольная виновница несчастного случая, еще долго не могла приблизиться к ней, до тех пор, пока Нина сама не успокоила ее и не пригласила к себе, сняв это напряжение.

 

19. ЗОЛОТАЯ И КОРОЛЬ

Трудно вспомнить все события, сопровождающие нас, да это и не к чему. Но еще один эпизод мне хотелось бы рассказать. Наш туристический сезон подходил к концу. План мероприятий был завершен. Мы занимались только приятными делами: бродили по лесу, собирали грибы и ягоды, устраивали костры и, конечно, купались. Погода благоприятствовала нам. А мы ловили последние денечки. Вдруг нас посетил целый десант выпускников! Они по старой памяти приехали порадовать себя и нас. Чего тут только не было! Праздничный ужин, песни у костра, купание при звездах, много шума и визга. Наконец угомонились, а утром все завертелось сначала. Особенно были возбуждены девчонки. Шутка ли? Такие красавцы – рослые, остроумные, настоящие мужчины, не худосочные одноклассники, которые не знают, как заговорить, как ухаживать. От стеснения не знают, куда себя деть – вот и носятся, как угорелые, по поляне, чтобы скрыть свою неловкость и неуклюжесть. Девочки в этом возрасте ведут себя, как взрослые барышни. Каждая повертится у зеркала, накрутит кудряшки на лбу и на висках, приоденется и проплывет по поляне словно пава. После завтрака опять потянулись к берегу. Младшие не обращают внимания на гостей, кувыркаются в воде. Ребята постарше тоже в воде. А вот девочки не торопятся. Входят в воду чинно, плывут красиво, явно рассчитывая на внимание старших. 

Среди девчонок всегда выделялась Ленка Золотухина, по прозвищу Золотая – любимица класса. Миловидная, боевая, задиристая, стройная, ловкая, сильная, шустрая на язычок. Золотая появилась на берегу с некоторым опозданием. Она была на удивление тепло одета. Теплый свитер и шерстяные носки. А дело в том, что в каждой школе есть свой король. Его присутствие в данной сцене было ну просто необходимо. Борис Раскопов (король) сидел на берегу и вел светскую беседу с одной из учительниц. Золотая подошла к берегу и начала снимать кеды. Боря поднял на нее глаза. И как только она почувствовала на себе его взгляд, то стремглав бросилась в воду, совершенно забыв о том, что она одета. Не стоит забывать, что ей в тот момент было всего тринадцать лет, и взрослый юноша (17-18 лет) несомненно мог смутить ее. А такой острослов, как Борис Раскопов, мог смутить кого угодно. Ленка тоже не отличалась особой застенчивостью. «Что это с ней?» – спросил Борис. Никто ему не ответил. Лена обескуражено вышла на берег. Подружки быстро позаботились о ней, принесли другую одежду. Через несколько минут Лена вышла из-за кустов полностью переодетая во все сухое и села на берегу. Борис подошел к ней, внимательно посмотрел на нее и сказал: «А что если мы повторим эксперимент?» Не знаю, как его взгляд действовал на нее, но она тут же вскочила на ноги и, ни секунды не задумываясь, повторно нырнула в воду во всей амуниции. Этого было достаточно, чтобы удовлетворить Борино любопытство.

 

20. ГОДЫ ЗАСТОЯ

Большая часть моей трудовой деятельности прошла в годы предшествующие развалу СССР. К бедности жизни мы привыкли, но к полному падению нравов привыкать не хотелось, и приходилось очень сильно изворачиваться, чтобы поддерживать в детях надежду на светлое будущее. 

Нельзя утверждать, что мы ничего не знали. В эти годы факты о самых вопиющих беззакониях в СССР уже просачивались через Самиздат или по каналам зарубежного радио. Все это обсуждалось в компаниях друзей. Мы не были борцами против государственного строя, мы были патриотами. Но мне очень не хотелось прославлять свою страну ценой лжи и подтасовки фактов. А с другой стороны, какие бы события не происходили вокруг, нам, учителям, надо было найти такие объяснения, чтобы не окунуть детские, такие восприимчивые души в пучину полной черноты, нигилизма, неверия ни во что светлое. Иначе ты вырастишь жестоких циников.

Я стремилась найти людей, достойных того, чтобы быть представленным молодежи как образец для подражания. Если мы ехали на работу в колхоз, я выбирала хозяйства, в которых мне не было стыдно за разгильдяйство, тунеядство, жалкий быт, воровство, беспробудное пьянство, чем «славились» многие хозяйства центральной России. Я увозила ребят в Прибалтику, где можно было с гордостью показать им плоды настоящего труда, где чувствовалась рука рачительного хозяина. Поля и приусадебные хозяйства ухожены, урожаи богатые, стада тучные, трудодни высокие, сады полны плодов. Люди доброжелательны, аккуратно одеты, патриоты своих маленьких, но уютных стран. Ребята с удивлением и восторгом смотрели на коллективы танцоров и певцов в разноцветных народных костюмах, с удовольствием исполняющих свои народные танцы и песни, и на зрителей, подхватывающих эти мелодии. К сожалению, мои ребята, городские жители, не знали и не любили свои фольклорные ансамбли, не пели свои русские народные песни и не тянулись к ним. Нам стоило большого труда обратить их внимание на все это. 

 

21. ЛАТВИЯ. ТРУДОВОЙ ЛАГЕРЬ

Ребята повзрослели, и мы решили выйти за пределы Московской области. Нам приглянулась Латвия. В наши планы входила работа в совхозе в течение двадцати дней, а затем на заработанные деньги совершить пеший поход по реке Гауя и выйти к морю, где провести еще неделю. 

Наша 34ая школа находилась на ул. Плющиха, в Ленинском районе. Почти во дворе школы расположился районный Дом пионеров, это первый Дом пионеров в Москве, в Хамовниках. Там активно работал туристический кружок, возглавляемый Людмилой Марковной Ротштейн и Валентином Михайловичем Куликовым. Мне очень хочется помянуть этих двух деятелей добрым словом. Их уже нет в живых, но я уверена, что память о них живет в сердцах тех, кому посчастливилось иметь с ними дело. Они сумели организовать туристическую работу в районе так, что ни одна группа не могла выйти за пределы города без серьезной подготовки. Каждая команда должна была научиться справляться со всеми трудностями. Для этого они устраивали Слет Готовности в полевых условиях, где проверялись все навыки ребят: умение ориентироваться на местности, умение разбивать бивуак в любых условиях, разводить костер, готовить пищу, оказывать первую медицинскую помощь, самостоятельно рассчитывать деньги и продукты питания. Кроме того проверялся и моральный облик участников – их взаимопомощь, чувство локтя, дружба, умение подчиняться командирам и учителям, дисциплина в походе. Каждый промах на слете учитывался и мог привести к снятию группы с маршрута. Нам повезло, и мы были безоговорочно отправлены в путь, выдержав все испытания. 

Первая остановка находилась в 50 км. от Риги и в 10 км от маленького городка Добеле – тысяч десять жителей, одна латышская школа (на 2000 чел) и одна русская школа (на 500 чел). В центре города красовалась католическая церковь, построенная в готическом стиле. Нас приютила семья лесника. Пусть читатели простят мою забывчивость, но я запомнила только имя хозяйки дома – Глафира Теодоровна. Очень добрые и радушные люди. В доме две большие комнаты с кроватями и кухня на случай дождя. В солнечные дни мы готовили на самодельной плите. Рядом с домом протекал ручеек, в котором мы мыли посуду. В трудовом лагере было всего два учителя – кроме меня поехала та самая Нина Дмитриевна, которая спасла девочку прошлым летом. Ребята были хорошо знакомы друг с другом, так что работать с ними было приятно и не трудно. Среди тех, кто не ездил со мной каждый год, были только двое мальчишек из старших классов, и они не были приучены к дисциплине в походных условиях, не понимали слова «нельзя», не знали, что такое «один за всех, и все за одного». С ними пришлось немножко повозиться.

Уже на следующий день мы договорились с директором совхоза о работе. Наша задача была пропалывать тяпками свеклу. За нами закрепили свекольное поле, по виду ничем не отличающееся от других полей, и мы приступили к работе. Рано утром после завтрака все, кроме дежурного учителя и ребят отправлялись на работу. Возвращались к обеду, отдыхали и развлекались до ужина. Ничего не предвещало беды…

 

22. «МУЖЧИНЫ ОХРАНЯЮТ ЖЕНЩИН»

Ну что может случиться в мирное время? Оказывается, может, особенно в том районе, который был оккупирован немцами более двадцати лет назад. В этот день, как всегда, ребята ушли на поле с Ниной Дмитриевной. Я помогала дежурным готовить обед. Все шло своим чередом. Работа подходила к концу. Вдруг несколько человек, вырвавшихся вперед, начали призывать командира на помощь. Издалека не было слышно их слов. Командир, Андрей Пушканов, направился к ним. Рослый, красивый парень, обладал многими навыками и умел находить выход из сложных ситуаций, т. к. занимался спортивным ориентированием, знакомился с разными видами оружия и многим другим, что увлекало подростков в те годы. А ситуация оказалась довольно сложной. Ребята наткнулись на мину времен войны прямо на грядке! Хорошо, что они не стали ковыряться в ней, а позвали Андрея. Он быстро оценил обстановку и отдал команду всем отойти. Сам же аккуратно взял мину двумя руками и медленно пошел в сторону болота. Нина Дмитриевна почувствовала недоброе и подбежала к нему. Он умолял ее остановиться и не подходить: «Вы такая красивая, вам надо жить!» Все знали, что Андрей не очень здоровый человек, что он может от напряжения потерять сознание и упасть. Нина крепко вцепилась ему в локоть, стараясь удержать его равновесие. Так они вдвоем, медленно дошли до края поля, и Андрей тихонько опустил мину в болото. Отдышавшись немного, они вернулись к горстке ребят, напряженно ожидавших их возвращения. 

На следующий день мы поговорили с директором совхоза. Оказалось, район, где мы остановились, был центром немецкой группировки армии Гудериана. Именно здесь они были окружены плотным кольцом Красной Армии и потерпели сокрушительное поражение. Все оставшиеся в живых немцы попали в плен, а оружие осталось ржаветь на поле боя. Местные жители предприняли несколько попыток привлечь внимание к их проблеме, саперы провели несколько разминирований, и все успокоились. Но время от времени в поле или в лесу раздается оглушительный взрыв. Особенно часто гибнут местные мальчишки, которые продолжают искать гранаты и мины в окрестностях села.

Вернувшись домой, мы собрали ребят и поставили их в известность обо всем, что узнали. Нависла напряженная тишина. Потом начались предложения. Уезжать в Москву никто не хотел. Единогласно постановили хранить военную тайну и не сообщать родителям о случившемся. Затем постепенно пришли к выводу, что нам необходимо закончить работу на данном поле, т.к. менять его не на что, и все жители села подвергаются такой же точно опасности, как и мы. Нам было бы стыдно оказаться в привилегированном положении по отношению к ним. Третьим пунктом наших постановлений было: закончить работу на данном поле (еще несколько километров), а после уже просить дать нам другое поле подальше от этого места. К этому пункту была добавлена строжайшая инструкция: «На работу в поле выходят только мужчины и только добровольно, исключение составляют только женщины-учителя». Это решение вызвало бурный протест женской половины лагеря, но переубедить мужчин им не удалось. «На войне, как на войне. Мужчины охраняют женщин». 

На следующий день они, настроенные по-боевому, отправились на работу. Шли строем по деревне, горланя военные песни. День закончился благополучно. Только девочки перенервничали. Но и тем и другим несомненно была приятна эта забота. Вечером они встречались, как после боя. Еще одна мина была найдена в ручье около дома. Но эта находка уже не имела такого резонанса. Пришли саперы и разминировали ее. Я тоже решила подстраховаться и попросила своих подруг, которые должны были к нам присоединиться, привезти мне из Москвы «Пособие по разминированию», т.к. Пушканов утверждал, что это довольно просто делается, если уметь. Он-то все умел. Оставалось подучить меня.

 

23. СЫН МИНИСТРА

К счастью, нас окружали не только военные будни. Вскоре страсти улеглись и мы благополучно продолжили трудиться и отдыхать. День за днем приносил новые радости. Однажды мы поехали в Добеле пополнять съестные припасы. Закупив продукты, мы ждали нашего егеря на площади, чтобы ехать на его мотоцикле домой. Мой каждодневный наряд состоял из джинс, летней кофточки и косынки на голове. Неудивительно, что такой вид привел в смущение солидных мужчин, которые подошли к нам. Они предложили мне пересесть в их машину (наверное «Чайка»), чтобы поехать в правление совхоза, где меня ждал ни много ни мало как министр сельхозтехники тов. Е. Он решил навестить своего сына, который отдыхал в моей группе. Правление совхоза в честь такого крупного начальника устроило роскошный банкет, а его подчиненные бросились выполнять его приказ: «Да подать сюда эту учительницу, и пусть она предстанет перед моими очами». 

Спустя пару часов именитые гости сами прибыли к нам в лагерь. Министр и его заместители отметили, что мы живем очень скромно. Каждый из гостей пытался доказать нам, что мы можем получить лучшие апартаменты. Где им понять, что нас больше устраивало то, что у нас было. Наши возражения не принимались во внимание. Узнав, что мы питаемся тушенкой, картофелем, крупами и сгущенкой, те совсем пришли в уныние. «А где же в вашем рационе свежие фрукты? Почему вы не закупаете свежие овощи? Где куриное и говяжье мясо?» – «Мы живем в походных условиях, без газовой плиты и без холодильника. Консервированные продукты нам подходят больше. Они дольше хранятся и быстрее готовятся». 

Переубедить вельможного папу было невозможно. Он хотел показать нам и, главное, своему сыну собственную мощь и власть. Но вот сын вел себя не солидно, не как подобает сыну министра – краснел, бледнел, отвечал на вопросы папаши сбивчиво, отказывался от привилегий, а в конце и вовсе исчез. Его активно искали, но не нашли. Видимо, ему стало стыдно за своего отца. Нам тоже не верилось, что взрослые дяди, стоящие у руля правления государством, могут высказывать такие глупости, как, например, «не нужно ли привести больше мячей, чтобы хватило на всех игроков команды, в том числе и Вите» (предложение в стилистике Старика Хоттабыча). Затем министр привязался к председателю совхоза с требованием продать лагерю мясо теленка, овощей и фруктов. На что я пожаловалась на нехватку денег. Министр был непреклонен.

– Зачем продавать. Дайте им все бесплатно.

– Вам не кажется, что вы преподносите плохой урок детям? Что они подумают о нас с вами и о всей нашей системе?

Разубедить его мне не удалось. Он махнул рукой и сказал: «Не слушайте ее. Она еще слишком молода и наивна».

Тов. Е. пообещал председателю выделить два трактора. Растроганный председатель выполнил все наставления министра. Министр со свитой умчался в столицу с чувством выполненного долга. Его сын Виктор вылез из под кровати с виноватым видом и стал извиняться передо мной за отца. Ребята от души хохотали, по очереди передразнивая членов правительства. 

А на следующий день нас посетила райкомовская машина. Госпожа Тэтэрэ Ася Августовна привезла «голодающим москвичам» тушу теленка, несколько кочанов капусты, морковь и зелень. Поблагодарив ее за щедрые подношения, я посетовала, что не умею разделывать телячью тушу. Она, нисколько не смутившись, взялась за топор и вскоре разрубила ее. Я объяснила ей всю ситуацию. Профессиональных поваров у нас нет, времени на готовку немного, и гораздо удобней готовить еду из консервированных продуктов. Она согласилась со мной и обещала больше не вмешиваться в процесс питания детей. С тех пор мы с ней стали друзьями. Ася часто приезжала к нам, помогала в трудные моменты, устраивала экскурсии и встречи с учащимися добельских школ. Скучать никому не приходилось. С утра работа на поле, а после обеда увлекательные мероприятия. 

 

24. НОЧЬ НА ИВАНА КУПАЛА

Мы побывали на республиканском празднике песни. Нас привезли в живописный парк. Зрительным залом был высокий холм, поросший травой, а эстрада размещалась перед ним. У подножья холма проходила колонна, состоящая из певцов и танцоров разных районов Латвии. Каждый район был украшен своими эмблемами – ветками растений, цветами, а певцы были одеты в потрясающие народные костюмы, венки из живых цветов, характерных для данных районов. Концерт длился почти целый день. Прибалтийские республики отличаются особой культурой хорового пения, их народные песни очень популярны среди жителей независимо от возраста. Все присутствующие подпевали хористам и танцевали на дорожках парка. 

Нам повезло побывать и на другом празднике, волнующей и полной тайн ночи накануне праздника Янки Купалы. Нас пригласили на всю ночь. В лесу на волшебной поляне были накрыты столы с национальными латышскими блюдами. Вокруг поляны стояли огромные бочки с пивом. Высоко над поляной было подвешено чучело какого-то сказочного персонажа. Звуки народного оркестра, нарядные девушки разносят кувшины с пивом и подносы с едой. Кульминацией праздника был костер и горящее чучело в небесах. Мы вернулись домой под утро.

К концу нашего пребывания в лесничестве, правление устроило нам банкет. Нам было грустно расставаться с нашими новыми друзьями, с хозяйкой лесничества Глафирой Теодоровной и с ее мужем. 

 

25. ДОМСКИЙ СОБОР

Наутро совхозный автобус отвез нас далеко от Добеле к верховью реки Гауя и высадил на берегу, где начинался наш многодневный поход. Гауя – довольно глубокая река с быстрым течением, протекающая через всю Латвию. За пределами республики она называется Западная Двина. Нам предстояло пройти по берегам реки все городки и поселки, полюбоваться красивой природой, посетить заповедный уголок Сигулда и выйти в устье Гауи к морю. Группа была хорошо натренирована былыми походами. Идти с ними было легко и весело. Три дня пути сменялись одним днем отдыха. Конечно, уставали, особенно в жару. К вечеру еле волокли ноги. Спали без задних ног. Усталость брала свое. Пьянящий воздух, всплеск воды в реке, птичьи трели и запах лесных трав. Чем не сказка?

Однажды мы долго не могли найти место для бивуака. Смеркалось. Отчаявшись найти что-нибудь подходящее (не болотистое), мы наконец сбросили свои рюкзаки на берегу живописного озера и начали обустраиваться. Луна над нашей поляной была единственным осветительным прибором. Но и она не помогла нам обнаружить довольно существенные изъяны нашего ночлега. Довольно скоро мы наткнулись на следы коровьего помета, разложенные лепешками вокруг нас. Мы и тогда не задумались о превратности судьбы, которая занесла нас на скотный двор. Наутро в нашей палатке первой зашевелилась Наташа. Она задом поползла к выходу. Найдя голыми пятками прореху в зашнурованном входе, просунула ноги, и, вытаращив на меня глаза, испуганно сказала: «Меня кто-то жует». У входа слышалось чавканье и сопение. Мы высунули головы, чтобы сориентироваться. О ужас! Перед нами маячила голова живого быка. По поляне бегали наши мальчишки с красными майками, изображая из себя тореадоров. Мы взывали к их помощи. К счастью, стадо бычков хоть и было многочисленным, но мелковатым, что спасло нас от неминуемой кары за оккупацию чужих земель. Надо было видеть, как проворно мы улепетывали от преследующего нас противника. 

Самым невыносимым был последний день пути и последние метры вдоль реки. Ноги утопали в песке, солнце нещадно палило, во рту пересохло. Наша одежда истрепалась до такой степени, что превратилась в лохмотья, едва прикрывающие тело. Ребята перестали обращать внимание на строй, шли, как попало. Шеренга растянулась на километр. И тут раздались впереди радостные возгласы: «Ура! Море!» Это подбодрило отстающих, и все бросились вперед. Не добежав до воды, побросали рюкзаки и, как были в одежде, кинулись в воду. Восторг неописуемый! Не помню, сколько времени прошло. Кто-то уже успел выйти на берег и растянулся на песке.

Наш маршрут подходил к концу. Оставалось несколько культурных мероприятий: посещение Домского Собора и детского концлагеря Саласпилс. Лагерь находился в часе езды от Риги. Дорога от станции вела посетителей через лес. Под ногами шуршал красный гравий. Люди постепенно смолкали и двигались в абсолютной тишине. Наконец перед глазами идущих открылась большая поляна, оформленная в виде макета концлагеря, состоящего из каменных бараков и трех-четырех метровых скульптур, стилизованно изображающих заключенных в позах, наиболее характерных для узников лагеря. Среди них были фигуры, олицетворяющие героических борцов за свободу, сопротивляющихся фашистской охране, женщин, пытающихся спасти своих погибающих детей, жертвующих своей жизнью. Перед входом в концлагерь стоит сделанный из черного мрамора метроном, который методично отбивает удары сердца. Экскурсоводы знакомят посетителей с событиями, происходившими в Саласпилсе во время Великой Отечественной войны.

В последний наш день, предварительно приведя себя в порядок и надев заштопанные джинсы, заклеив кеды и пригладив непослушные вихры, мы отправились в Домский Собор слушать органный концерт из произведений Баха. Некоторые из ребят не выразили особой радости и хотели смотаться, но не тут-то было. Моя точка зрения, наверное, противоречит современным представлениям, по которым считается, что никакие уловки воспитателей не привьют человеку любовь к классической музыке, литературе или живописи, если нет такой внутренней потребности. В соборе мы делали вид, что не замечаем удивленных глаз посетителей – у некоторых наших ребят были в руках гитары, которые мы не сумели сдать в камеры хранения. Перед началом концерта мы провели инструктаж о поведении наших подопечных: соблюдать абсолютную тишину, не разговаривать, не хрустеть фантиками, не грызть семечки (столичные жители изрядно одичали в дороге). Сами же мы предусмотрительно сели подальше от детей, чтобы не краснеть. Но наши опасения оказались напрасны. Детки сидели, как вкопанные. Реакция одного из бунтарей после концерта была потрясающей. На вопрос: «Ну как?», он ответил: «Как в танке!» По-моему, это была высшая оценка музыки Баха. Впоследствии мне рассказывали, что много лет спустя повзрослевший Андрей водил свою девушку по улочкам Риги по местам нашего путешествия и не забыл посетить Домский Собор.

             

 

26. НАКАНУНЕ ПРАЖСКОЙ ВЕСНЫ

В это лето нам предстояло еще одно путешествие, теперь уже за границу. В нашей школе я руководила клубом интернациональной дружбы, и нам поручили дружбу с ребятами из Чехословакии. Смешно звучит «нам поручили дружбу», но именно так и было. В Московском Дворце пионеров было принято поручать пионерским дружинам развивать отношения с ребятами разных стран. Сама по себе такая работа велась довольно инертно, все ждали разнарядок. Трудно сказать почему, может быть, я тогда была еще энтузиастом, но через несколько лет дружину нашей школы наградили бесплатными путевками в чехословацкий лагерь русского языка. К сожалению, все, что делалось на уровне Горкома Комсомола или выше, делалось по-дурацки и вызывало много неурядиц. Наградили нашу дружину за большую работу, а послали только троих. Остальные места заполнили представителями других школ, совершенно не знакомых с Чехословакией. Чиновникам казалось, что это поднимет настроение и лучше развернет работу в других дружинах. В результате часть наших ребят, активно участвующих во всех делах клуба, была лишена этой поездки. Это вызвало много обид. 

В заботу учителей входило идеологическое воспитание ребят, их умение членораздельно рассказать о задачах Партии и Правительства, о достижениях Советского народа в деле построения социализма и коммунизма. Нам в багаж были заложены кипы плакатов для наглядности, иллюстрирующие нашу жизнь, вопросники с приблизительными ответами и полным инструктажем. В заключение все взрослые прошли допрос на заседании Райкома партии. Такой экзамен проходили все едущие в загранкомандировку, даже в соцстрану. На этом мои злоключения не кончились. Оказалось, я не имела право возглавить группу без сопровождающего члена КПСС. Вы будете смеяться, но им оказался сотрудник КГБ тов. Иванов Анатолий. 

Перед отъездом меня попросили научить ребят пользоваться ножом и вилкой, иначе в Европу бы нас не выпустили. В поезде я исправно выполняла свои обязанности и водила детвору в ресторан, обучая европейским манерам. Вскоре я поняла, что предосторожности начальства были не напрасны, ведь в наших школьных столовых ножи и вилки были запрещены, любую еду ели ложками. 

Мы благополучно добрались до Чопа, где с любопытством наблюдали за манипуляциями железнодорожных рабочих по перестановке колес на европейские рельсы. На вокзале в Праге нас никто не встретил, как было обещано, и тут я почувствовала пользу от присутствия сотрудника КГБ. После его вмешательства на перроне показались запыхавшиеся встречающие. После обеда в ресторане (с бокалом пива для каждого, что меня несколько обескуражило) и экскурсии по Праге мы приготовились к торжественной встрече с чешскими пионерами, едущими в тот же лагерь. На платформе беспорядочно толпились отъезжающие чешские ребята с родителями и рюкзаками. На нас никто не обратил внимания, каждый был занят своими родителями. Довольно нелепо выглядели наши ребята в парадной пионерской форме с красными галстуками, на чехах никаких галстуков не было. При посадке нашим не хватило места, и их распихивали беспорядочно в разные вагоны. В поезде чехи открыто играли в карты. В наших школах это было запрещено. Наши школьники чувствовали себя не в своей тарелке. 

От станции до лагеря добирались пешком. При подходе к лагерю нас остановил какой-то моложавый мужчина, который шумно произнес несколько приветственных фраз и бросился меня обнимать, как будто мы были с ним давно знакомы. Это был начальник лагеря. Позже мне дали понять, что с ним надо поосторожнее, так как он антисоветчик. Тогда меня это сильно насторожило. 

Лагерь размещался в средневековом замке недалеко от города Пардубецы. Детей разместили на разных этажах отрядами. Ситуация осложнялась тем, что на каждый чешский отряд приходилось только по одному русскому ребенку. Ни общего языка, ни дружественных отношений еще не появилось. Известно, что в этом возрасте дети жестоки и не прочь больно задеть пришельца. Мои пионеры еще не были знакомы со мной близко, а польза от присутствия коммуниста Анатолия была равна нулю. Среди ребят только один Гера Симонян был моим учеником, он в итоге и помог нам всем объединиться, потому что доверял мне.

Несколько девочек с первого же дня столкнулись с враждебным отношением к себе. Над ними откровенно смеялись. Ответить на насмешку не получалось из-за отсутствия языка. Начались слезы и жалобы. Пришлось вмешать вожатых и объяснить им, что жить в чужой стране тяжело, и их задача помочь гостям и объяснить своим роль хозяев. Вскоре я поняла, что дело в том, что в стране почти не велась никакая воспитательная работа. В лагере не проводились совместные линейки, зарядки и вообще пионерской символикой не пахло. Все это во мне вызвало, мягко сказать, недоумение. Дети были предоставлены сами себе. Организовано проводились только уроки русского языка, которые начинались сразу же после раннего завтрака и заканчивались к 12 часам. Для этой цели были вызваны из Москвы (МГУ) молодые преподавательницы русского языка, которые давали уроки по своей программе, серьезно, без всякой халтуры. Иногда на уроки приглашались русские дети для оживления процесса. После уроков каждый отряд отправлялся в лес гулять, прихватив с собой одного москвича. Предусматривалось, что единственный говорящий по-русски развернет активную беседу с чешским ребятами. Но наивно было ожидать от чехов «растущий» интерес к беседе. Если кто-нибудь и осмеливался задать вопрос по-русски, то ответа никто даже и не пытался услышать. 

На первом же педсовете я горячо развернула перед начальником лагеря картину пребывания моих детей в лагере. Во-первых, вожатые не хотят, а, может, не умеют, разговорить своих подопечных. Почему они во время прогулки не разговаривают с русским, чтобы привлечь внимание остальных и сделать беседу общей? В плане работы лагеря я не вижу совместных игр, помогающих развитию навыков речи. В московской группе было больше девочек, чем мальчиков. Поэтому надо организовать игру в волейбол, и не отдельно команду москвичей и чехов, а смешать. Тогда детям пришлось бы использовать русский язык для совместных успешных действий. Неплохо было бы устроить вечер спектаклей на русском языке с участием всех отрядов. И так далее. Вскоре я почувствовала, что я достала их своими претензиями и предложениями. Но отказать они не посмели. 

Мы показали чехам маленькие сценки на русском, что вызвало у них большой интерес к нашей литературе. Например, отрывки из произведения Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». А они научили нас петь на чешском. Все мероприятия проходили в соревновательном ключе для повышения интереса. Дела постепенно налаживались. Появились первые друзья, совместные интересы. Все вертелось вокруг русской группы детей. Среди вожатых мы тоже нашли друзей. Самой близкой для нас была симпатичная учительница русского языка Ханка Елинкова. Она предложила нам поехать в город Пардубицы для осуществления наших планов покупок и сопровождала нас по магазинам в качестве переводчика. 

Наше пребывание в лагере подходило к концу. Мы забыли обо всех распрях и с удовольствием проводили время вместе. Совместные вечера отдыха, танцы и песни. Мы научили чешских ребят печь картошку в золе, а они показали нам, как приготовить вкусные шпикачки. Обмен традициями продолжался до последнего дня. И тут выяснилось, что никто не хочет расставаться. Чешских ребят вывезли на день раньше, а мы остались на опустевшей территории. Проводы были очень трогательными, доходило до слез. Обменялись адресами, сувенирами, фотографиями. 

И тут выяснилось, что между Ханкой Елинковой и нашим большевиком Ивановым завязались более тесные связи. Поэтому она не уехала со всеми, а осталась с нами. Ну не совсем с нами, а с ним. Они уединялись надолго, возвращались с опозданием. Все бы хорошо, если бы наш товарищ не показал свою полную несостоятельность в отношении с женщиной. Дело в том, что руководители лагеря перед отъездом оставили распоряжение на кухне кормить нас ежедневно три раза в день с учетом количества детей (10) и двух руководителей. Ханка не входила в это число. И вот, они приходят с опозданием. Стол накрыт на 12 человек. Иванов усаживается с нами, нисколько не смущаясь, а Ханка отходит в сторону, чтобы не вызывать никаких неудобств. Мои мальчики не выдерживают. Первым вскочил с места Гера Симонян и уступил Ханке место. Наступило неловкое молчание. Ханка отказывается, Иванов покраснел, но продолжает сидеть, пока Гера не объяснил ему, как надо добиваться дополнительной порции. Инцидент был исчерпан, но неприятный осадок остался. 

Далее наша группа была переброшена в другой район, где ребята встретились с учителями русского языка. Потом нас возили в Татры, показывали природные заповедники. Мы с удовольствием бродили по горам, восхищались живописными склонами гор, горными ручейками и пещерами. Я, как самая неуклюжая, ухитрилась упасть и подвернуть себе ногу. А в конце путешествия нас привезли в Прагу. Прага потрясла нас своим великолепием: особенно произвело на нас впечатление здание готической архитектуры с часами удивительной конструкции. Циферблат двигался по кругу, открывая попеременно окошки каждый час. Из окошек выдвигались фигурки человечков в костюмах чешских исторических героев, они кривлялись, строили разные ужимки зрителям, стоящим около входа, и исчезали за закрытыми ставнями. Поездки по городу, пражский зоопарк, ратуша, прощальный вечер в ресторане с руководителями Общества дружбы ЧССР – СССР. На сей раз Ханка была с нами на правах друга (по нашей инициативе). Поздно вечером разошлись по своим номерам. Собрали вещи, приготовились ко сну, и тут меня осенило. Я представила, что больше никогда не попаду в этот сказочный город. Похоже, что так и будет. Недолго думая, я обзвонила всех ребят и предложила ночную прогулку по Праге. Недаром я считаю, что во мне есть что-то от авантюристки. Ребят поднять было не трудно и вскоре, записав точный адрес гостиницы, мы отправились на трамвае в центр города. По дороге мы знакомились с поздними пассажирами и прохожими. Нам повезло, мы вышли к Карлову мосту. К сожалению, все скульптуры, украшающие мост, были в строительных лесах, что затрудняло их осмотр, но и этого было достаточно, чтобы иметь представление об этом монументальном сооружении. Вернулись мы в гостиницу за полночь. А наутро мы прощались с Прагой и со своими друзьями.

Никто из нас тогда не подозревал, что наши отношения с чехами очень скоро прервутся и не по нашей вине. Вначале мы поддерживали живую переписку, отправляли кассеты с русскими песнями, альбомы с видами Советского Союза, приглашали их в Москву в гости. Спустя некоторое время я получила тревожное письмо от Ханки. Она с горечью писала о предательстве Анатолия и о разрыве всех отношений с ним. Вскоре мы узнали о вторжении наших войск в Чехословакию. Наши газетные сводки не давали никаких толковых объяснений. Среди солдат, воевавших в ЧССР, был и один мой ученик, а именно упоминавшийся ранее Борис Раскопов. Он был ранен и вскоре демобилизован в Москву. При встрече с ним я почувствовала, как он был удручен. Боря не сразу понял причину столь холодного отношения к нему его бывших друзей, а когда разобрался во всем, долго не мог прийти в себя. Я тогда так и не разобралась в событиях, предшествующих этой войне. Понимание пришло гораздо позже. Но с того момента все наши дружеские связи с чехами были навсегда прерваны. Я бы с удовольствием узнала о дальнейшей судьбе Ханки Елинковой.

 

27. СНЕЖНЫЕ ЛЮДИ

Зимние каникулы мы с учениками наших восьмых классов провели в рыбацкой избушке на берегу Горьковского моря – радостное знакомство с окружающим зимним миром, групповые вылазки на природу на лыжах, игры и катание на коньках по льду замерзшего озера. Самое интересное – огромное ночное синее небо, усыпанное мириадами звезд, на фоне бесконечного безмолвного снега. Ирина Николаевна, учитель математики, устраивала для ребят лекции о созвездиях солнечной системы, пользуясь этим превосходным наглядным пособием. Возвращались за полночь, чувствуя себя довольными и счастливыми. Единственное, что нас удручало – это отсутствие электричества и водопроводной воды. Воду носили из проруби. Но мы люди бывалые, нас ничем не запугаешь. 

Так мы прожили больше половины срока. Однажды вечером после ужина дежурная группа занималась уборкой кухни и мытьем посуды. Зима радовала нас трескучими морозами, и мы чувствовали себя робинзонами на необитаемом острове. Неожиданно наш самозабвенный труд был прерван появлением обледенелого снежного человека. За ним двигались фигуры не менее экзотических людей, с трудом передвигающих ноги. Наша кухня немедленно покрылась густым паром, и мы с трудом смогли разглядеть лица вошедших. Какого же было удивление, когда мы узнали среди них наших старшеклассников, которые совершили беспримерный марш-бросок по всей Московской области, чтобы найти наш зимний лагерь. 

Дело в том, что мы намеренно скрыли от них дислокацию лагеря, чтобы предотвратить их нежелательное появление у нас. Мы не хотели их присутствия из-за разницы в возрастах и отрицательных примеров. Но эти мальчики были очень упрямы, и их лирические отношения с некоторыми из наших девочек все-таки привели их сюда. Выгнать их обратно в Москву было невозможно. Замерзшие и голодные они были с восторгом приняты с подобающими почестями. Их было пятеро героев – Георгий Пронин, Борис Раскопов, Владимир Чернов и двое других, чьи имена я уже не припомню. Мы, конечно, сразу накормили их и отпустили в отдельную комнату отдохнуть. Все живущие в нашей избушке с нетерпением ждали их пробуждения. Наконец, гости проснулись и пришли на встречу с ребятами. Наши подопечные с трудом разместились в одной из спален, заняв все кровати по пять-семь человек на каждой. Старшеклассники порадовали нас исполнением бардовских и своих авторских песен. Они прожили у нас до конца смены и очень помогли нам при посадке в поезд. 

 

28. КОЛЬСКИЙ ПОЛУОСТРОВ И СОЛОВКИ

Через год наши неугомонные души увлекли нас в далекий северный край на Кольский полуостров. Не могу назвать себя «великой путешественницей», но азарт перед неведомыми землями явно будоражил и заставлял нас «жить километрами, а не квадратными метрами». Тундра, тайга, горы, пусть и не очень высокие, заманили нас за Полярный круг, в белые ночи. Заводилой выступила, как всегда, Ирина Николаевна Деева, а мы за ней. Уговорили ребят и начали подготовку. Перечитали старые отчеты, перечертили карты и кроки, познакомились с образцами экипировки. И тут самые активные родители предприняли контратаку, чтобы убедить ребят отказаться от столь трудного маршрута, предложили южные моря, заманивали теплым ласковым солнцем, обилием фруктов и увеселений. Некоторые дрогнули. 

И вот самые стойкие в поезде Москва-Ловозеро. В дороге примеряем накомарники, доедаем мамины пирожки и лакомимся московской клубникой. Песни звучат бесперебойно, вокруг смех и шутки. Утро застало нас на полустанке. Все примолкли. Что ждет нас впереди? По узкоколейке прогромыхали вагонетки. Мы погрузились в них вместе с рабочими местной шахты. Нас окружало редколесье. Не знаю, как другим, но мне было неспокойно. Дикорастущие мхи предсказывали наличие болот. Вагонетки остановились у озера. Это наш отправной пункт. Осмотрели берега, покрытые ковром разноцветных мхов. Вода в озере прозрачная, пронизанная небесным светом. Наутро тронулись в путь. Рюкзаки тяжелые, у парней неподъемные. К полудню проглянуло солнышко, стало жарко. Тропа поднималась между валунов, потом по ровному заболоченному лугу. К вечеру подбираемся к двум заброшенным избам. Они и стали нашим первым пристанищем. Вдали замечаем отроги Чевруая, покрытые снегом. Горы на Кольском полуострове не высокие, около 1000 метров, и довольно-таки пологие. Но никто из нас не ожидал снежного покрова! Снег выпал в конце июня и сбил все наши карты. 

Подъем, завтрак, поспешные сборы и в путь. Подходим к склону Чевруая. Камни покрыты тонкой корочкой льда. Ноги скользят. Попробовали подниматься в два приема. Мальчишки отдельно поднимают рюкзаки свои и девчонок. Несколько раз останавливаемся, чтобы переждать камнепады. Вершина горы покрыта валунами. Часовой отдых, перекус с кипятком и пора вниз. Но поднялся сильный ветер, нагнал туч, сверкнула молния, громыхнул гром. Что лучше: идти вниз или переждать грозу наверху? Наконец догадались спуститься с горы, под ней будет безопаснее. Пока ползли вниз, гроза стихла, не начинаясь. Внизу река. Вода зловеще поблескивала на солнце. Первые же камни, сброшенные ребятами в воду для переправы, были унесены течением под кромку льда, покрывавшего поверхность реки на сотни метров вправо и влево. Пришлось увеличить габариты и вес камней. Натянули тросы для перил, дали каждому альпенштоки и прикрепили страховку, чтобы можно было вытащить из воды на случай падения. Стало понятно, что наличие резиновой обуви никого не спасет. Сколько длилась переправа, никто не помнил. Вода в реке ледяная. Течение сносило тех, кто не чувствовал себя уверенно на ногах. Некоторых пришлось переправлять с поддержкой. Через минуту ноги деревенели и не слушались на каменных глыбах. По окончании переправы пришлось каждому растирать ноги спиртом. 

От реки дорога шла по гребню каменной насыпи. Все было покрыто снегом. Ноги просто утопали в снегу, проваливались в неглубокие расщелины. Рюкзаки пригибали к земле. Определить время нашего перехода было невозможно. Тусклый свет солнца сквозь редкие облака сопровождал нас всю дорогу. Вдали насыпь переходила в отроги гор. До них нам предстояло пройти по кромке отвесной скалы, которая нависала над долиной неширокой речушки. Высота скалы метров десять. Ее каменная кромка, по которой можно пройти, шириной сантиметров 10-15. Раздумывать было некогда. Этот переход был самый опасный. Осторожно ступая на эту полоску, мы вплотную прижимались к скале, стараясь не смотреть вниз на зловещий обрыв. «Дуракам везет!» повторяли мы, благополучно вернувшись домой. А тогда останавливаться было некогда. Дети смертельно устали и проголодались. Мы спустились по каменистой тропе вниз и пошли вдоль ручья. 

Внизу снега не было. Передвижение шло довольно быстро. Первопроходцы были уже у цели. Остальная часть группы растянулась на километр. Когда я подошла к каменистой поляне, где расположилась группа, я застала такую картину. Все лежали в необычных позах полусидя или полулежа, как будто окаменели. Казалось, что-то необычное остановило их и превратило в каменные глыбы. Одни не успели поднести последнюю ложку ко рту, другие остановились, когда расшнуровывали обувь. Картинка была сказочная. Спящее королевство. Никто не успел поставить палатку, разобрать спальник, подложить что-нибудь мягкое под голову, лечь удобнее. Мы обнаружили миску со сгущенкой, смешанной с крошками печенья. В ведре кипяченная вода из ручья. И это вся еда. На приготовление пищи не хватило сил. Девочки, пришедшие со мной, подкрепились остатками пищи и начали расшнуровывать кеды у спящих в диковинных позах богатырей. Подложили им спальники под голову, тихонько поменяли позы и сами растянулись на поляне. Проснулись мы от ударов грома, раскатывающихся по горной долине. Грохот стоял неимоверный. Эхо громоздящихся друг на друга звуков еще долго разносились по ущелью, оглушая нас. Мы вскочили, похватали свои вещи и стали в спешке устанавливать палатки. Вскоре все разбежались под свои укрытия. Забарабанил дождь, подул сильный ветер. Раскаты грома не утихали. Вдруг мы почувствовали, что наша палатка слегка приподнялась и поплыла в потоке мутной воды. Пришлось спешно эвакуироваться, переносить мокрые вещи в другие палатки, которые устояли в такой стихии. Впоследствии выяснилось, что мы впопыхах поставили нашу палатку в засохшее русло ручья, который стекал со склона горы, снося все на своем пути. Когда гроза закончилась, нам пришлось срочно ликвидировать ущерб, нанесенный ею. Развели костер, расставили стойки для просушки белья и спальников, впервые за двое суток нормально пообедали. Хотя определить точную дату нашей стоянки не представляло никакой возможности. Солнце освещало этот суровый ландшафт днем и ночью. 

Далее путь пролегал по лесотундре. Создавалось впечатление, что весна в эти края заходит только в середине среднеевропейского лета. На низкорослых деревьях и кустах появились первые листочки. Из животных нам повстречался молодой олененок. Удивительно, но комары нам не очень досаждали. Знатоки биологи объяснили, что поздние снегопады уничтожили личинки комаров. Снег повлиял и на уровень воды в реках. Там, где мы рассчитывали пройти вброд, пришлось сооружать переправу, а иногда пользоваться помощью туристов-байдарочников, проплывающих мимо. 

В городской поселок Ловозеро мы спустились ночью. Собственно определить ночь это или день нам помогли сотрудники столовой, которые обслуживали ночную смену на шахте. Они и накормили ребят горячим обедом, что было весьма кстати. Здесь мы впервые за весь маршрут узнали точную дату и ужаснулись. Мы задержались в пути на трое суток. А это значит, что нам всем надо было срочно звонить в туротдел Москвы, где аккуратно фиксировалось время нашего прибытия в заранее намеченные пункты по маршруту, и в случае нашей задержки по невыясненным причинам поисковая группа отправлялась на поиски. 

Расставались мы с Кольским полуостровом с чувством выполненного долга. Нам оставалось только решить, как и где провести заслуженный отдых. И тогда нам в голову пришла идея продлить свое путешествие на Соловецких островах. Предложение было с воодушевлением поддержано. Уточнили маршрут и отправились в Кемь – небольшой порт на берегу Белого моря. Самого города мы не рассмотрели. Поразила убогость пристани: никаких дебаркадеров, деревянные строения, спуск к воде и мостки. Подошел морской двухпалубный катер. Ребята были несколько возбуждены: во-первых отдых на загадочных островах, во-вторых двухчасовое путешествие по морю, и природная любознательность. Нас привлекало все новое, неисследованное. Эти ребята не были избалованы курортами, да и многие из них были из интеллигентных семей, знакомящих своих детей с репрессиями в СССР во времена культа личности. Не знаю точно, но, может быть, и кто-нибудь из их родных попал в эти тиски. Устроились поудобнее, настроили гитары и запели свои любимые песни вперемежку с запрещенными лагерными. Чего только не звучало на палубе этого суденышка: «Централка», «Товарищ Сталин, вы большой ученый», «Ванинский порт» и т.д. Пассажиры тихонько пересаживались к нам поближе. Это были семидесятые годы, когда исполнение таких песен не приветствовалось. Ребята знали, о чем поют, и несколько лихорадочно поглядывали на слушателей. Спросили бы, конечно, не с них, а с нас и по полной программе, но останавливать их не хотелось. 

Вдруг вдали показались башни Соловецкого Монастыря. Издалека, на фоне голубого неба и серых волн моря он выглядел так ярко, почти лубочно. Красные купола манили своей сказочностью и первозданностью. И мы здорово провели время: бродили по полуразрушенным кельям монастыря, расспрашивали местных жителей, прошли по берегам речушек и узких каналов, избороздивших остров с севера на юг, дошли до Соловецкого камня, установленного на самой северной точке острова. 

Через несколько дней «немного грустные, но очень усталые» мы отправлялись домой. Я помню, как на кратких остановках мы набросились на зеленые, еще не созревшие яблоки и ягоды. Мы соскучились по Москве, по родным и друзьям. Но было жаль расставаться, мы уже сроднились.

 

 

   

   

   

Кольский полуостров

      

 

29. БОЛЕЗНИ РОСТА

C каждым годом общаться с этой детворой становилось все труднее. Они росли, мужали, покрывались щетиной, грубели. Им казалось, что они самые умные, что они сами знают, что и когда им делать, и что никто им не указ. В их последний школьный год появились сигареты, а иногда даже выпивка. Я вела отчаянную борьбу с излишками роста, но не всегда выигрывала. Мальчики пытались скрыться от моей назойливости, неуклюже каялись, обещали быть благоразумнее, но больших изменений в них не ощущалось. Наконец я приняла решение, что запретный плод сладок, и мне надо подойти к этому вопросу с другой стороны. Мы собрались в зимний лагерь на Новый год и договорились купить туда шампанского и других сладких вин, привести с собой закуски, нарядить елку в лесу, устраивать танцы по вечерам, петь наши любимые песни, а днем ходить на лыжах, кататься на коньках и санках. Но я дала им слово, что, если замечу хоть каплю крепкого спиртного, мы все вместе выезжаем домой. Худшего наказания нельзя было придумать. Мальчики дали честное слово, но они знали, что мое слово крепче. 

Мы зафрахтовали в лесничестве домик в глухой деревне под Вышним Волочком. Все радовало ребят кроме отсутствия электричества, а значит и музыки. Лесник шел нам на встречу, вечерами включал генератор и веселился вместе с нами. Дети откалывались до упаду – лыжные прогулки по лесу, вечера у костра, дурачества у елки, песни под гитару и, конечно, свидания влюбленных пар на лесных аллеях. Молодость била ключом, всем хотелось оставить в душе что-то незабываемое о последних зимних каникулах. Я всячески способствовала их настроению. Но не всем везет в любви смолоду! Одни терпеливо ждут своего звездного часа, а другие впадают в отчаяние и переступают грань дозволенного. Так было и на этот раз. Витя В. скитался по дому, не находя себе место. В конце концов он не выдержал и напился. Я почувствовала запах спиртного и пришла в отчаяние. Я дала слово, что вся группа понесет наказание, даже если только один будет виноват. Я, наверное, была очень молода и переживала за каждого из них, как за своих детей. И ведь они были у меня первыми. Я ушла подальше в лес и дала волю слезам. Там меня и нашли девочки. Мы вместе приняли решение не прощать и объявить отъезд на следующее утро (по плану было еще три дня). В 6 утра устроили подъем, спешно собрали вещи, упаковали посуду. На этот раз пришлось собирать деньги на дорогу, т.к. билеты были куплены на более позднее число. Потрясли в карманах, собрали нужную сумму, и отправились на лыжах к автобусной остановке. Идти было трудно и неудобно. Один из ребят шел с высокой температурой. Мы не рассчитывали на передвижение с тяжелыми баками и вещами. У нас была договоренность с Академией Фрунзе на обратный автобус, но, увы, пришлось отказаться. Девчонки были очень сердиты на ребят: «Не сдержали слово. Какие же это мужчины?» Решено было освободить мальчиков от тяжелых вещей. Пусть идут налегке, если они такие слабохарактерные. Парни пытались отобрать поклажу у девчонок. Но те упорно сопротивлялись. Вышли на шоссе, сели на местный автобус и вскоре приехали на станцию «Вышний Волочек». Настроение у всех было паршивое. Ехать пришлось двумя электричками – до Калинина и затем до Москвы. Добрались благополучно. А в школе на классном собрании долго обсуждали случившееся. Ну и досталось же мужской половине класса! «Вам нельзя доверять! Ваши слова ничего не стоят! Мы не уверены, что вы можете защитить нас от хулиганов!» и т. д. 

 

30. ПЕРВЫЙ ВЫПУСК

Вскоре переживания уступили место подготовке к выпускным экзаменам. Класс был сильный, целеустремленный, настроенный на победу. Мне предстоял завершающий этап, и мне не хотелось проиграть его. С тех пор, как я стала учителем, я почувствовала в себе внутренние изменения. Я стремилась принести как можно больше пользы своим воспитанникам. Я верила, что никакой политический строй не может покалечить моих учеников, если они столкнутся со справедливыми требованиями, строгими, но добрыми взысканиями. Учитель – друг, а не враг и не равнодушный к их судьбе человек. Убедить их в этом было не всегда легко. Приходилось много спорить. Позднее я часто задавала себе вопрос: «Ты всегда уверена, что именно это необходимо твоему ученику?», но тогда я была уверена в своей правоте и шла напролом.

Каждый из нас воспринимает окружающий мир так, как это ему выгодно. Позднее я столкнулась с суждениями тех, кто сумел устроиться более, чем благополучно. В их жизни произошли изменения, которые повлияли на их мировоззрение коренным образом, произошла переоценка ценностей, они стали заносчивее, высокомернее. Ученик, не получивший никакого образования из-за своей патологической безграмотности, нисколько не сомневался в своей «великой значимости» на посту руководителя строительной фирмы и с издевкой отзывался о заслугах ученых, сделавших серьезные открытия в науке и технике, но не получивших достойной оценки и заработка. «О, это он просто не сумел пробиться в жизни» – говорили они. Для них это оказалось самой ценной чертой характера. Недаром некоторые из моих учеников упрекают меня в том, что я не научила их бороться с проходимцами, построившими свою жизнь на коррупции, бесчестии и всеядности, что я не показала им, как выходить победителем в ситуации, когда жизнь становится невыносимой. Что поделаешь, в моей жизни действительно все складывалось благополучно. Не знаю, за что мне так везло. Люди, которые меня окружали, были примером для меня. Я гордилась дружбой с ними. И бороться мне приходилось чаще всего с собой, преодолевая свои отрицательные черты, чтобы быть достойной своих друзей.

Мне было грустно расставаться со своими первенцами. Большинство выпускников преодолели трудности поступления и с гордостью делились своими победами. К сожалению, были и такие, которые столкнулись с несправедливостью с первых же дней вхождения в самостоятельную жизнь. Их характер закалялся в борьбе за свое место под солнцем. Этими ребятами можно гордиться. 

 

31. ОСОБЕННОСТИ ШКОЛЬНОЙ ЛЮБВИ

За несколько дней до начала учебного года мне объявили, что я буду классным руководителем 9А. Класс довольно-таки сильный, управляемый и в основном знакомый мне. Не могу сказать, что эта весть сильно обрадовала их. До меня их классный руководитель была милая, добрая, но безвольная учительница, которая несколько распустила их. Будучи знакомыми с моим жестким характером, некоторые из них приуныли. Кому охота быть под неусыпным контролем? Я же спокойно восприняла это назначение за исключением того, что очень скучала по своему предыдущему классу, который я уже считала своими друзьями.

Мне тяжело было войти в новый класс, и на месте знакомых, близких мне лиц, встретить других, немного настороженных ребят. Мы хорошо знали друг друга, но наше знакомство было ограничено только предметом преподавания. А сейчас мне нужно было внедриться в душу каждого из них, найти с ними общий язык и расположить к себе. Мои бывшие часто забегали ко мне, и я чувствовала, как же мне их не хватает. Позднее некоторые из новичков признались мне, как они ревновали их ко мне. 

Новый класс оказался сильнее предыдущего. Они легче осваивали программу по всем предметам, были активными, энергичными заводилами, добродушными, остроумными, и вскоре я привязалась к ним. Им любая работа была по плечу. Большинство из них пользовались уважением педагогического коллектива. К тому времени я выработала у себя умение прислушиваться к их мнению и всегда советоваться с ними.

С самого начала мне пришлось столкнуться с проблемой отношения мужской и женской половины класса. Сразу хочется отметить, что ничего вульгарного или пошлого в классе не наблюдалось. Интеллигентность родителей передалась ребятам, и их влюбленность друг в друга носила такой чистый, юношеский характер, что за ними было приятно наблюдать. Конечно, в их отношениях присутствовали все присущие ранней любви моменты ревности, грусти, зависти, но все конфликты разрешались цивилизованным путем. Хотя иногда мне приходилось аккуратно вмешиваться. 

У меня в памяти сохранился такой эпизод. Один из юношей (Юра) был влюблен в свою одноклассницу чуть ли не с 7-го класса. Все было бы хорошо, но длительная дружба иногда приводит к мелочным ссорам. Хотя, это взрослым кажутся эти ссоры «мелочными», а в этом возрасте все конфликты раздуваются до вселенских размеров и приводят к «катастрофическим последствиям». Тогда наиболее пострадавший идет вразнос, разрушая все на своем пути. При этом он приносит себе ощутимый вред (учебе или здоровью), упиваясь эффектом, произведенным на вторую половину или своих родителей. Чем им больнее, тем приятнее самому – меня заметили и жалеют. Это приносит облегчение страдающему сердцу. Юра стал прогуливать уроки, доставая медицинские справки о своем нездоровье, а сам собрался в тайне от меня совершить лыжный поход на длинную дистанцию. Вот, чертенок, он знал, что ему нельзя злоупотреблять здоровьем особенно в зимние, ветреные дни. Не помню, как это дошло до родителей, но они решили перевести его в другую школу поближе к дому, лишив его возможности излишне страдать. Прошло несколько месяцев. Не знаю, как новая школа приняла его в свой коллектив, но почти ежедневно Юра болтался в коридорах нашей. Когда я почувствовала, что история зашла уже слишком далеко, я решила вмешаться. Юра жил в другом районе, и мне пришлось прибегнуть к помощи его друга, который согласился проводить меня к нему домой. Дверь открыл его папа. Мы с ним не были знакомы, и мне пришлось представить себя, что звучало, наверное, довольно забавно: «Я бывший классный руководитель Юры». Потом я долго и сбивчиво объясняла папе, зачем пришла. Мне не хотелось входить в его отношения с подружкой, но пришлось подробно объяснить причину прогулов в новой школе и мою позицию. Когда Юра вернулся домой, то, увидев меня, раскрыл в ужасе рот и съехал по стене на пол. В итоге родители послушались моего совета и вернули сына в нашу школу. Мне пришлось еще немного с ним повоевать в старших классах, но это было уже нетрудно. А потом я была на их свадьбе, и эта пара всегда была главным инициатором встреч выпускников их класса.

 

32. ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ ОКУ

Осенью мы ездили с классом в Ленинград, посетили Эрмитаж, а также Павловск, Ломоносов, Царскосельский лицей и Разлив. А зимой повторили выезд в лес в охотничий домик на берегу Оки, недалеко от Коломны, в поселке Белоомут. На сей раз все неприятности группе принесла я сама. Мы решили проверить домик заранее. В воскресный день мы с небольшой группой доехали до ближайшей станции, дошли до Оки. Лед был достаточно толстый (морозы в тот год были около минус 25), и мы легко перешли на другой берег. Осмотрев дом, познакомившись с лесником и договорившись, что приедем утром 31 декабря, мы отправились в обратный путь. На обратном пути и случилось непредвиденное. Я поскользнулась на льду и упала, почувствовав резкую боль в локте. Так и пришлось ехать до Москвы с опущенной вниз рукой. Настроение резко упало, ведь приказом РОНО я была назначена начальником лагеря и все деньги числились на мне, кроме этого я головой отвечала за здоровье ребят. Наутро я посетила травмпункт и «радостно» услышала приговор: «Перелом локтевого сустава». Надели на руку гипсовую лангетку и дали больничный на две недели. 

Выезд группы назначен через два дня. Юра Эрман вызвался нести мой рюкзак до места назначения. Вечером он приехал ко мне за моими пожитками. Моя мама была категорически против этой авантюры: «Незаменимых людей нет!», – твердила она. Но ей не понять, как заново переписать приказ, если новогодние каникулы начались, и в РОНО никого не найдешь. Да я и не искала. Мне стоило только представить разочарование ребят, если поездка отменится.

За ночь перед выездом резко повысилась температура до +3. Потекли ручьи, зазвенела капель. Идти было невероятно скользко. На Казанском вокзале сели в электричку, огляделись вокруг и поняли, что на автобусы, как мы собирались, нам не сесть – под Новый год все жители Подмосковья кидаются в московские магазины за продуктами, которых у них в поселках нет, и все потом едут домой груженные до зубов. Поэтому, мы решили повторить тот же маршрут, который совершили в воскресенье налегке, т.е. доехать до станции Луховцы и затем идти пешком вдоль реки. Пока шли по асфальту, дул теплый, но сильный порывистый ветер, который сносил нас самих и раскручивал наши лыжи, как мельницы. Но все безрассудство нашего движения мы оценили, как только увидели реку. Вода в Оке поднялась по колено выше льда. Но делать нечего – пожалев свои сапоги, мы начали эту незабываемую переправу. Расстояние между берегами было небольшое, но продвигались мы довольно медленно. Вдруг один из ребят поскользнулся и упал в воду вместе с рюкзаком. Рюкзак успели подхватить, но сам парень выскользнул из него, и его потащило вниз. Течение надо льдом было не очень быстрым, мальчишку перехватили и вытащили на берег. Самое трудное было переправить меня, но мои телохранители справились и аккуратно привели меня в избу без всяких потерь. Лесник видел нашу героическую переправу и поторопился затопить печь. Он взял правление в свои руки – помог всем переодеться и развесить вещи на веревках, затем предложил всем перекусить, попить горячего чая и лечь спать до вечера. Мы так и поступили. А вечером он разбудил всех и велел готовиться к Новому году. Двое парней пошли с ним в лес рубить елку, а остальные стали обживать помещение, стелить кровати, накрывать их спальными мешками и готовить еду. Праздник удался, всем было тепло и весело. Мы уже со смехом вспоминали нашу дорогу и переправу через Оку.

В лесной избушке было уютно и весело. Каждый день мы ходили на лыжах в ближайшие поселки, осматривали достопримечательности окрестных сел, а вечерами устраивали ледовые «побоища» в сугробах, пели песни у печки и резвились под елкой. В один из солнечных дней я совершила героическую вылазку с ребятами в Коломну. Мы провели целый день в этом древнем городе. В Коломне вместо тротуаров были в те годы деревянные настилы, полуразвалившиеся церквушки, старые дореволюционные домики и покосившиеся административные здания. Москвичам не мешало бы знать, как живут люди в подмосковных городах, и насколько их улочки отличаются от широких московских проспектов.

 

33. ПРОВЕРКА ДНЕВНИКОВ

По мере приближения к весне трудности нарастали: контрольные работы по всем предметам, семинары, конкурсы, участие в районных и городских олимпиадах, победы в которых давали большие преимущества при поступлении в институт. Большинство учеников справлялись, но не каждый мог преодолеть свою лень и нерадивость. Некоторые предпочитали избавляться от неприятностей нечестным путем. Так Игорь К., историю которого я хочу рассказать, пошел по пути подделки дневника с оценками, подписей преподавателей и заменой страниц. 

Для тех, кто этого не помнит или не знает – каждый ученик советской школы имел напечатанный типографским образом дневник, рассчитанный на весь год. Он должен был подавать его учителю после получения отметки по предмету ежедневно, а в конце недели классный руководитель проставлял в его дневник все недостающие оценки, писал, если были, замечания и ставил подпись. Итак, каждую неделю кл. руководитель просматривал весь журнал и все дневники. Работа муторная, занимала не меньше, чем два-три часа, но оправдана хорошими результатами. Некоторым покажется, что советская школа таким образом воспитывала несамостоятельных ребят, которые могли трудиться только под сильным контролем и давлением. В единичных случаях это, к сожалению, так. Но дело в том, что по-настоящему трудолюбивых учащихся не так-то и много, а к серьезному труду надо приучать с раннего детства. 

К сожалению, в Израиле учителя не всегда заинтересованы в глубоких знаниях своих учеников, пускают многие занятия самотеком, считая, что результаты учебы это не их дело, а дело родителей. Поэтому, если родители не сумели взять занятия своего ребенка в свои руки в силу разных причин, то часто ребенок сходит с дистанции, не закончив школу. Меня поразило здесь равнодушное отношение к истории, географии, литературе. В Израиле тратят много времени на изучение Торы, а физика, химия, биология считаются необязательными, поэтому уровень образованности низкий. На всемирных олимпиадах школьники Израиля заметно отстают. А ведь евреи всегда отличались большим интересом к наукам! К сожалению, большинство жителей современного Израиля глубокими знаниями похвастать не могут. Да они и не видят в этом необходимости – главное для них найти хорошо оплачиваемую работу. Если сотрудники Министерства, в котором работала моя Маша, всегда удивлялись, откуда она так много знает того, о чем они не имеют никакого представления, то я могу себе представить, как скудны их собственные знания. Меня всегда это огорчает. В Израиле много научных институтов, вклад которых в науку и промышленность страны весьма велик, и стране есть чем гордиться, но все это – заслуга ученых, прибывших из Европы и России. С некоторых пор ситуация в школьном образовании начала заметно меняться, особенно в тех школах, которыми руководят директора из России. Туда потянулись и дети из европейских стран, ведь там требования к учащимся значительно выше. Надеюсь, что в скором времени дети этой маленькой страны поразят своими способностями и открытиями весь мир.

Но вернемся к 9 классу «А». В тот вечер, как обычно, я заполняла дневники и наткнулась на дневник Игоря. Мне не трудно было распознать следы подделки. Но мне не давала спокойно жить мысль и о другой его деятельности. А именно, стремление Игоря зарабатывать деньги нечестным путем – продажей товаров, привезенных его отцом, ведущим сотрудником посольства Швеции. Тот постоянно обогащался дефицитным товаром и подключал к своей деятельности сына. Некоторые ученики класса были в курсе, но держали это в секрете. «Ну и что?», – спросите вы. И будете правы. Мы сейчас живем в другую эпоху, где «бизнес» – это и есть умение наживаться. Торговля зарубежным товаром с 90-х годов узаконена, но речь идет о 70-х. В те годы деятельность Игоря и его отца преследовалась законом. Хотя даже тогда отношение к таким людям было разное. Но только не в той среде, где я выросла. Мне не хочется отвлекаться на рассказ о моем отце, который считал, что никогда не воспользуется чужим рублем, и прожил жизнь, не поменяв своего мировоззрения. А папина сестра в Иркутске во время войны потратила несколько недель в поисках человека, потерявшего продуктовые карточки. Над ней смеялись, но она все-таки нашла эту пожилую женщину! 

Сейчас я о многом жалею и чувствую свою несостоятельность и недоработку в юношеские годы. При этом я очень самолюбива и не терплю поражений в работе. Поэтому мне приходилось ликвидировать эти недочеты ценой огромных усилий и затратой лишней энергии. Я почти всегда добивалась своего, но чего мне это стоило! Вот почему я во всем стараюсь усилить контроль за учениками – чтобы им потом не пришлось расплачиваться за свою беспечность. Я вижу в этом свой долг. Позднее они скажут спасибо строгому и требовательному учителю.

Комсомольское собрание учащихся класса проходило после уроков. У меня не было никаких улик на Игоря, за исключением его испорченного дневника. Мне хотелось вывести Игоря на чистую воду по всем вопросам, но ребята не намерены были раскрывать всех его тайн и ограничились только обвинением в подделке дневника, то есть документа. Боясь суровых санкций, ребята жалели его и защищали по возможности. Собрание приняло решение записать Игорю строгий выговор без исключения из комсомола (тогда исключение из комсомола было суровым наказанием). Когда Игорь ушел, ребята остались в классе и убеждали меня, что они сами постараются повлиять на него. К тому моменту они уже раскрыли всю его подноготную, но пытались убедить меня, что не допустят продолжения криминальной деятельности Игоря в дальнейшем. Повлиять же на его отца не представлялось возможным.

Собрание закончилось. Все разошлись по домам. А я задержалась в учительской, рассказывая Ирине Николаевне Деевой о том, что произошло на собрании. Вдруг в дверях появился высокий мужчина и спросил: «Где я могу найти Маргариту Аминадовну?» Я отрекомендовалась и предложила ему сесть напротив меня за стол. Он вежливо поздоровался и назвал себя «Отец Игоря». Я не представляла себе, как развернутся события. Здорово, что я не одна, что у меня есть свидетель. «Я пришел к вам, чтобы понять, что произошло». На этом его вежливость иссякла, он вскочил с места и стал истошно кричать на меня. 

– Какое право вы имеете доводить моего ребенка до полуобморочного состояния? Я пришел сюда, чтобы вызвать Скорую помощь. Мой сын потерял сознание и лежит на полу с сердечным приступом! И виноваты в этом только вы!

Я горжусь, что выдержала весь этот натиск спокойно (по крайней мере внешне).

– Почему вы пришли в школу вызывать скорую помощь, а не вызвали ее из дома? Как вы могли оставить сына в таком тяжелом состоянии и не помогли ему? – задала я вопрос, и подошла к телефону.

– Что вы собираетесь делать?

– Я собираюсь позвонить Игорю, узнать, как он себя чувствует, и вызвать ему врача, а не болтать с вами.

Я набрала домашний номер и услышала голос Игоря.

– Игорь, что с тобой случилось? Почему папа утверждает, что ты потерял сознание? Он собирается вызвать скорую помощь.

– Я не знаю. Со мной все в порядке. Врача вызывать мне не надо. Я думаю, что это он сам переволновался.

Я передала трубку отцу Игоря. Он перестал кричать и обратился ко мне с пространным объяснением своего состояния, выслушал мои объяснения по поводу взыскания его сыну, изобразил раскаяние и перешел к своей автобиографии, не забывая свои заслуги перед отечеством. Он, оказывается, принес с собой из дома все свои документы, удостоверяющие его личность, все награды и высокие должности в зарубежных посольствах. Я не выразила интереса к его биографии, но намекнула ему о его противоправной деятельности, дав понять, что мне это известно, и от него сейчас зависит судьба его сына. Папаша быстро собрал свои бумажки, раскланялся передо мной и, пятясь, направился к двери. 

С тех пор внешне все выглядело благообразно, но я не уверена, что они на самом деле приостановили свою противозаконную деятельность. Я понимала, что мне не под силу бороться с такими людьми. А недавно, уже в Израиле, я узнала от ребят, что Игорь К. стал депутатом. Изменился ли он за эти годы в лучшую сторону? Сомневаюсь. 

 

34. КОМСОМОЛ

Учителем литературы в моем в 9А была Лариса Давидовна Гуткина. На ее долю выпала городская проверка знаний учащихся. Письменная работа была по произведению А.Н.Островского «Гроза». Сюжет не сложный, досконально разобранный на уроках, но одному прохиндею захотелось подурачиться на городском экзамене, и он написал, цитирую: «Чу, что это виднеется вдали? Ба! Да это Катерина – луч света в темном царстве». Проверяющие пощадили Л.Д. и не применили никаких санкций. 

Лариса Давидовна должна была оставить свой пост Зав. по воспитательной работе из-за декретного отпуска. Но заменить ее кем-то было очень трудно, потому что Лариса Давидовна никогда не пропускала рабочие часы в школе, она по праву может называться «трудоголиком». Л.Д. умеет работать круглые сутки и не умеет отдыхать. Так что стоящая перед ней задача была практически неразрешимой – как оставить без присмотра одновременно и комитет комсомола, и пионерскую организацию, и воспитательную работу? Ее выбор пал на меня. Признаюсь, меня это не обрадовало. Возглавлять школьный Комитет Комсомола мог только член партии, а я всеми правдами и неправдами старалась избежать этого. Во-вторых, мне не хотелось оставлять свой класс другому учителю, чтобы заниматься комсомольской организацией. Но и отказать Л.Д. было бы кощунственно. Я согласилась с условием, что буду одновременно вести работу в классе, в Комитете и возглавлять воспитательную работу в школе. 

В школе было два десятых класса и два девятых. Восьмые только готовились вступать в комсомол. Большинство ребят не настроены были работать в Комитете, но я пообещала им свободу действий и поставила перед ними задачу сделать работу увлекательной. «В наши задачи входит поднять интерес комсомольцев к разным направлениям работы организации, убедить их в необходимости принять активное участие в выполнении поставленных перед нами задач». Сначала задаем себе вопрос: «Зачем?» Если есть необходимость в данном деле, включаемся в него, а если нет, то отметаем за ненадобностью. Шел 1972 год. Чего нам бояться? Дел было невпроворот! Самыми надежными помощниками были учащиеся моего 10«А». Нам пришлось поменять регламент комсомольских собраний, чтобы разбудить сидящих в зале, заставить их принимать участие, спорить, отстаивать свои взгляды, принимать решения, а не сонно поднимать руку, не интересуясь общими проблемами. Те, кто привык быть в стороне, удивлялись: «Что, вам больше всех нужно?» 

Появились первые неприятности. Староста 10«Б» не представляла себе, как можно организовать класс во время дежурства. Впоследствии выяснилось, что она не управляет комсомольцами класса, они ей не подчиняются, но и отказаться от своих обязанностей она не хочет. Пришлось вынести ей выговор без занесения в учетную карточку. Трудно понять эту девицу, сдается мне, что она не привыкла ни к каким взысканиям и потому так болезненно отреагировала на него. После этого ее класс не стал дежурить лучше, но мы навлекли на себя кучу неприятностей. Сначала без всякого предупреждения на заседание школьного Комитета Комсомола явился член Райкома Комсомола. Вместе с ним пришла обиженная староста. За минуту до начала я успела предупредить Комитет, что не имею формального права присутствовать на заседании без их разрешения, т.к. я не член КПСС. Поэтому я сидела в конце кабинета и никак не вмешивалась в ведение собрания. За полгода работы в Комитете, я приучила их к самостоятельности и активному участию в ходе обсуждений. Поэтому Секретарь Комитета бодро начала заседание, обсудила повестку дня, отказала члену Райкома в его просьбе изменить регламент из-за его присутствия и провела заседание на подъеме. Закончив принимать решения, Секретарь дала наконец слово члену Райкома. Он попытался высказать свое мнение по поводу взыскания Логиновой Н. и защитить ее, но все присутствующие проголосовали за подтверждение предыдущего решения Комитета. И все осталось в силе. Член Райкома похвалил ребят за боевой настрой, самостоятельность и твердость. «Я не ожидал услышать такой деловой подход в работе комсомольской организации школы!» 

Но на этом дело Н.Логиновой не закончилось. Спустя месяц меня вызвали к тов. Жуковой уже в сам Горком Партии. Я не могу сказать, что очень испугалась. Ведь я не член партии. Что вы со мной сделаете? Две девочки из Комитета – Елена Волжина (потом она станет учителем школы N43) и Татьяна Пушканова вызвались сопровождать меня. Приехали. Девчонки остались на крыльце. А я вошла в вестибюль. При входе милиционер остановил меня и попросил партбилет. 

– Такового не имею. 

– Тогда предъявите пропуск.

– Нету.

– Я не имею права вас пропустить.

– Ну и не надо. Я пошла домой.

Тут милиционер задумался и решил позвонить в секретариат Жуковой. Прозвучал приказ: «Пропустить». Так я попала на прием к Жуковой. Вскоре пришли секретарь Райкома комсомола, который присутствовал у нас на заседании, и мама Логиновой. Секретарь вел себя прилично и прокомментировал случившееся правдиво. Мама подняла шум и пыталась обвинить всех и вся в предосудительности и несправедливости. Она кричала, плакала, взывала к нашей совести, но не получила поддержки. Я никогда не забуду ее последние угрозы, в которых она угрожала пойти с жалобой в ЦК Компартии СССР. «Неужели, чтобы добиться справедливости, я должна обратиться к самому тов. Брежневу?» Не знаю, как у кого, но у меня это вызвало смех. После ее ухода Жукова решила поискать темные пятна в моей учительской биографии. Что ищешь, то всегда найдешь. В ее черном списке нашлась фамилия Мильштейн, ученика нашей школы, незадолго перед этим уехавшего с родителями в Израиль. Оказалось, что это была моя прямая обязанность – удержать всю семью от столь «позорного шага», и я ее не выполнила. На том вся история с Горкомом для меня благополучно закончилась. 

Я продолжала руководить Комитетом и своим классом одновременно. Я поняла, что это было самым правильным решением. Активисты класса и Комитета сумели организовать другие комсомольские группы и объединить их деятельность. Мы не устраивали пустую говорильню, а брались за то, что требовало наших усилий в отношении насущных проблем: наладить порядок в раздевалке, где часто пропадали вещи, порядок в буфете, где младшим школьникам не доставалось еды на перемене, посадить деревья на пришкольном участке, устроить турслет пионерских отрядов в лесу на поляне с обучением разным туристическим приемам, как то – развести костер, поставить палатку, приготовить на костре пищу, ходить по азимуту, организовать концерт туристической песни у костра, и так далее. 

34-ая школа 

 

35. КОММУНИСТЫ ПОРТУГАЛИИ

В Московском Дворце пионеров работала в те годы замечательная женщина – Мальвина Яковлевна Лебедева. Ветеран войны, я бы даже сказала – Герой войны. Маленькая, крохотная Мальвина Яковлевна прошла всю Великую Отечественную в рядах Пятой Ударной Армии санитаркой. Я всегда с умилением смотрела на ее маленькие руки и не понимала, как она могла выносить раненых с поля боя. Ходила легенда, что ей удавалось даже поднимать солдат из окопов своим примером. Не знаю, как сейчас, но до распада СССР в Молдавии был открыт музей, посвященный ее подвигам. Она сама была родом из Молдавии.

Во Дворце пионеров М.Я.Лебедева была большим пропагандистом интернациональной работы. Она была верным другом многих участников борьбы за свободу против фашизма, была лично знакома с руководителями Компартии Португалии, которые ценой огромных усилий и даже жизни защищали свой народ от фашистского режима Салазара и его приспешников. Именно меня Мальвина Яковлевна убедила взяться за это дело. Сначала мне казалось, что тема не подъемна. Я же отличаюсь завидным упрямством, и если мне не по душе задание, я ни за что не притронусь к нему. Необходимо было заинтересовать себя, а затем всех остальных. В итоге я, противник всяческих коммунистических идей, не на шутку увлеклась неистовой борьбой португальских коммунистов. Меня потрясла их самоотверженность и горячее стремление избавить португальский народ от бесчеловечного режима Салазара. Вся Европа давно избавилась от ненавистного фашизма, а эта страна продолжала страдать от нищеты и бесправия. Те же тюрьмы, те же камеры пыток, пожизненное заключение только за то, что коммунисты Португалии выступали против насилия хунты. Им приходилось бороться в подполье, в тайных типографиях издавать свои газеты и листовки, тайно по ночам распространять их среди населения. В их борьбе участвовали их жены и дети. Все они подвергались опасности, жертвовали своей свободой и жизнью. 

Вы, читатели, станете смеяться надо мной и зададите вопрос: «А где ты сама жила все эти годы? Почему ты не интересовалась обстановкой в своей собственной стране, где повсюду разместились лагеря политзаключенных, подвергавшихся гонениям только за их взгляды?» Вы правы. Это моя наивность, может быть, нежелание глубоко капаться в грязных страницах нашей истории. Я, наверное, сознательно уходила от грустных мыслей и закрывала глаза на несправедливость советского строя. К тому же, я точно знала, что среди советской интеллигенции было много честных и порядочных людей. Таким был и мой отец, Аминадав Гесселевич Гинзбург, который вступил в партию в 1942 году на поле боя. Он прошел всю войну и демобилизовался только в 1947. Он, как и многие, знал о деле врачей, о гонениях на евреев, читал письмо Хрущева о культе личности Сталина, переживал несправедливость по отношению к своим друзьям, уволенным с работы по доносу. Он старался не обсуждать со мной эти проблемы, но всякий раз, когда я начинала высказывать свое несогласие с курсом партии, он пытался убедить меня в том, что это временные явления. И что, если бы Ленин был жив, такого беспредела не было бы. Мой отец терпел несправедливость к себе, как к еврею, хотя и был самым грамотным в русском языке во всем своем ветеринарном отделе МСХ. При этом он был всегда верен своей стране и партии. Если бы он дожил до распада СССР, он бы не пережил этого горя. Я и представить себе не могу, как бы мой отец отнесся к нашему выезду в Израиль…

Да, меня многое коробило, но в глубине души я верила, что наступят лучшие времена, что народ выберется из этого болота. Я верила, но не принимала участия ни в какой борьбе. Может быть потому, что была учителем и не хотела впутывать в это детей. Я сейчас оправдываюсь не перед вами, а перед собой… Мне ведь тоже надо было во что-то светлое верить. И когда возникали каверзные вопросы со стороны ребят, приходилось выкручиваться, но это не была ложь, это было желание найти подобающее объяснение не столько для них, сколько для самой себя. Но я хорошо понимала, конечно, что «богатыри не мы». И сравнение с коммунистами Португалии было явно не в нашу пользу. Поэтому я с головой окунулась в эту работу.

Все ребята, члены Клуба интернациональной дружбы были тоже новичками в этой работе. Мне пришлось с нуля знакомить их со страной, с трудностями, которые переживал народ, томящийся под властью фашистов. Книгу о португальских борцах за свободу «Люди, как скалы» мы зачитывали до дыр, использовали статьи об истории Компартии Португалии, о ведущих членах партии, о ее руководителях. Я интуитивно чувствовала, что эти коммунисты – люди совсем иного склада. Некоторые из них иногда присутствовали на наших митингах. Их рассказы о боевых буднях встречали отклик в сердцах ребят. Всем хотелось чем-нибудь им помочь в их борьбе. Учащиеся школы писали письма политзаключенным, томящимся в холодных казематах Португалии, отправляли посылки в тюрьмы с теплыми вещами, изготовленными руками ребят. Их увлекал сам процесс написания маленьких посланий, свернутых в трубочки из папиросной бумаги, чтобы легче было их передать через рукопожатие. Представляете себе, как загорались глаза ребят, почувствовавших себя участниками такого детектива. Но самое удивительное в этой истории было то, что мы иногда получали ответы с благодарностями от узников фашистских тюрем. Я не знаю, кто из нас был более увлечен этой игрой – я или мои ребята. 

Помню, как встречали ребята в нашей школе Генерального Секретаря Коммунистической партии Португалии, Алвара Куньяла, просидевшего в застенках около 20 лет (юриста, талантливого художника), главного редактора подпольной газеты «Avante» Антонио Диуш Лоуренсо, который томился в тюрьме Салазара около 23 лет и сумел совершить побег с десятого этажа средневековой крепости, окруженной океаном, подобный подвигу графа Монте-Кристо. В тюрьме вместе с ним томилась его несовершеннолетняя дочь. Она посетила нашу школу после переворота в Португалии и свержения фашистского режима. Нас поразило, что эта худенькая девочка почти не улыбалась. Мы подарили ей огромную говорящую куклу, ведь у нее никогда не было настоящих игрушек. 

Тогда мы гордились тем, что «смело и бескорыстно» боролись за свободу другого народа. Но ребята были умнее нас, своих руководителей. Они с выражением зачитывали сочиненные мною слова на митингах, а во что они при этом верили, я не знаю. Я помню, как однажды мы прочитали об аресте одного несовершеннолетнего мальчика, который за участие в уличной акции был приговорен к нескольким годам пребывания в тюрьме. Наш комитет составил письмо Салазару, португальскому диктатору, со словами резкого протеста, и я начала редактировать его, чтобы в нем не повторялись наши прежние слова возмущения, ведь мы часто посылали подобные письма в Португалию. На это Сережа Довжик (чудо просто ребенок) говорит мне: «А зачем? Вы правда думаете, что Салазар так часто перечитывает наши письма и сравнивает, повторяемся ли мы в своих претензиях к нему?» 

 

36. МАРИЯ ФЕОДОСЬЕВНА СИГИДА

Самым грустным событием был уход директора школы М.Ф.Сигиды на пенсию. Она проработала в 34-ой школе более пятидесяти лет. По школе часто ходили смешные высказывания Сигиды. Например: на втором этаже лестничной площадки стояла скульптура пионерки, держащая бабочку на руке. С каких-то пор кто-то из ребят повадился срывать бабочку, что каждый раз вызывало гнев директора: «Кому понадобилось снимать бабочку с пальчика девочки?» вопрошала она. Или бесцеремонно войдя в туалет к мальчикам и обнаружив кого-то из них курящими, а остальных за своим законным занятием, она кричала: «А ну прекратить!», что вызывало неоднозначную реакцию подростков. Я не могу сказать, что ее деятельность на этом посту была безупречна, но как только она ушла, мы сразу почувствовали, как нам ее не хватает. Она была строга, требовательна, порой жестка, но мы знали, что она никогда не держит камня за пазухой, и поэтому мы доверяли ей. Я была молода и порой заносчива, иногда говорила дерзко, не считаясь с ее возрастом и статусом. Мария Феодосьевна была терпелива к нам, никогда не мстила, часто принимала нашу сторону. Руководство района не смогло найти для ее увольнения более веского повода, чем неубранные наутро после выпускного бала настенные украшения и воздушные шарики на потолке актового зала. Ее очень быстро отправили на пенсию, не оценив по достоинству ее долгую работу. А ведь наша школа была одной из лучших в Москве! Прощаться с ней было грустно. 

На ее место пришла учительница математики из нашей же школы – Третьякова З.В. Мы радовались, что новый директор вышел из нашей среды и думали, что неприятностей с ней не будет. Увы! Мы очень ошиблись и вскоре осознали глубину наших заблуждений. Но об этом потом.

Через год на Последний звонок по инициативе ребят были приглашены два директора: Марья Феодосьевна Сигида и Третьякова. Обе сидели в президиуме в окружении ведущих учителей. Но слова благодарности обращались только в сторону Марии Феодосьевны. Одна из выступающих родительниц встала перед ней на колени и обратилась к ней: «Вы – наш патриарх!» Она вела эту школу более пятидесяти лет, она отдавала детям свои силы, она пристально следила за их ростом, поощряла их деятельность, поддерживала в трудные минуты. Во время войны Марья Феодосьевна спасла детей, увезя целый состав из Москвы под бомбежкой. Дети ей верили и уважали. Это дорогого стоит. Столько задушевных слов, признаний в любви Мария Феодосьевна, наверное, не слышала за всю жизнь, и она не скрывала своих слез. 

С того дня больше она никогда не приходила в 34-ую школу. 

 

37. РОЗА АЛЕКСАНДРОВНА НОВОСЕЛЬЦЕВА

В марте того года двух учителей нашей школы (меня в том числе) наградили бесплатной поездкой в Ленинград. Я бы, наверное, не рассказывала об этой поездке, если бы там мне не посчастливилось познакомиться с потрясающей учительницей рисования, пения и по совместительству зам. директора школы в Тушинском районе Новосельцевой Розой Александровной. В нашем вагоне кроме учителей ехали и какие-то старшеклассники. Через пару часов пути они устали спокойно сидеть и начали беситься. Посыпались яблоки, книги, аксессуары одежды. В вагоне начался такой балаган, что остановить разбушевавшихся ребятишек мог только очень умелый руководитель. Их собственный учитель скрылся из поля зрения, пряча свою беспомощность. И тут, когда находиться в вагоне стало уже просто невыносимо, из наших рядов поднялась какая-то женщина старше среднего возраста. Подойдя к гитаристу, уверенно взяла его гитару, взгромоздилась на спинку кресла и начала играть, подпевая сама себе. Детки удивленно повернули головы к незнакомке. Потихоньку стали подтягиваться к ее сиденью и включаться в сначала недружный хор, а затем подхватили и пели до конца поездки с таким азартом, что видно было: им не хочется расставаться. Это была Роза Александровна Новосельцева. Меня сразу поразило ее умение сходиться с людьми и ее стремление узнать больше о каждом. 

Выяснилось, что Роза Александровна получает квартиру на Плющихе прямо напротив 34 школы и собирается отправить своих детей учиться к нам. Я развернула бурную деятельность в отношении Р.А., чтобы перетащить ее работать к нам в школу. К тому моменту я уже оценила ее педагогический талант и мечтала работать под ее началом, т. е. добиться ее назначения на должность зам. директора вместо себя. И к большой моей радости это получилось! 

Энергии Р.А. не было конца. Она занялась переоформлением рабочих материалов, стендов, отчетов, подготовкой планов работы, созданием пионерских и комсомольских клубов по интересам. Ее целью было, чтобы у всех ребят от мала до велика возникло ощущение своей значимости. Ее фразы «Мы в ответе за все, что происходит в родной школе!», «Если я не за себя, то кто же за меня?! Если я только за себя, то зачем я?!» – стали девизами нашей детворы. Я не могу ручаться, что эта активная жизнь захватила всех до единого, но большинство ребят были подключены к этой работе. В обязанности Розы Александровны входили все направления организационной работы: учебная, художественно-театральная, военно-патриотическая, спортивная, туристическая. Вы уже поняли, что Роза Александровна была человек-оркестр – музыкант, хореограф, дирижер, художник-оформитель, режиссер-постановщик, сценарист, искусствовед, экскурсовод, руководитель турпоходов. Не забывайте, что она курировала деятельность классных руководителей начальной, средней и старшей школы. Кроме этого в ее обязанности входила работа с трудными учащимися, а их в нашей школе было немало. Роза Александровна была честна, отзывчива, прямолинейна, а иногда даже резка в отношении деятельности некоторых руководителей школы, в частности директора, что было не принято в те годы. Кто же из администрации школы допустит критику в свой адрес, даже если она правдива. 

Над головой Р.А. сгущались тучи. К середине четвертого года ее работы в школе Третьякова (директор) вызвала комиссию РОНО по проверке деятельности Новосельцевой. Я подозреваю, что этой комиссии были даны указания отыскать как можно больше погрешностей, чтобы уволить Р.А. Выступить в ее защиту сразу было невозможно, так как комиссия работала строго конфиденциально. И все-таки коллективу школы удалось организовать профсоюзное собрание, на котором всем хотелось поделиться своими впечатлениями о работе зам. директора по воспитанию учащихся школы, при этом нашей целью было собрать как можно больше представителей коллектива, включая директора школы, завуча и секретаря парторганизации. Я вспоминаю эти дни с трепетом, так как они напоминали военные события. Накануне из Райкома партии обзванивали наших учителей, советуя не приходить на это собрание под любым предлогом. Потом от меня потребовали отмены собрания с угрозой расправиться со мной в случае неповиновения. На собрании отсутствовала Председатель месткома – она откровенно призналась, что боится остаться без партбилета, т.к. уже имела выговор с занесением. 

Дорогие мои, вам, наверное, трудно себе представить, какой трагедией для коммуниста было исключение из партии! В эти годы уже не было репрессий, как во времена Сталина, но такие наказания, как оставить человека без работы, без жилья, лишить иных прав в те годы были достаточно действенны. 

На собрание пришли почти все кроме администрации школы. При этом мы понимали, что высказываться негативно за спиной неэтично, поэтому мы решили записать все выступления на магнитофон, чтобы все было открыто, чтобы не вызывать у вышестоящих организаций раздражения, и не давать им повод для придирок. Мне трудно вспомнить конкретные выступление коллег, но все они были направлены на защиту Розы Александровны. Каждый старался объективно рассказать о ее участии в работе школы, о ее влиянии на учеников, каждый был уверен, что лучше нам воспитателя не найти. Собрание прошло спокойно без взрывов и обвинений. Мы решили, что сумели защитить Р.А. и успокоились, магнитофонная лента была передана в РОНО, чтобы они ознакомились с нашей точкой зрения. 

Прошло несколько дней. И вдруг нас – Розу Александровну, Председателя месткома Светлану Гимельшейн и меня вызвали на закрытый Совет директоров школ района (нашей директрисы не было). Мы не могли себе и представить, на какой суд инквизиции попали! Мы не услышали ни одного человеческого слова. Каждый из директоров надел на себя маску неприступности и озлобленности, каждый из них старался ударить посильнее, унизить, смешать с грязью и уничтожить, чтоб никому не повадно было объединяться против «несокрушимого» администратора, и коммунистов, сплотившихся вокруг него. Наши действия подходили под статью «групповщина» и в годы сталинизма были наказуемы вплоть до расстрела. Присутствующие на совете директора чувствовали неприязнь к нам, как к своим личным врагам. Они объединились корпоративно, так как чувствовали потенциальную опасность для себя от каждого из нас, ведь дурной пример заразителен. Их выпады против нас звучали просто неприлично. Одна из директрис, напоминающая Кабаниху, кричала на Р.А.: «Что вы нюни распустили, утрите сопли! Противно на вас смотреть!» Все присутствующие единодушно проголосовали за выговор по партийной линии. Только со мной они опростоволосились, я же не член партии, поэтому мне, не найдя ничего умнее, вынесли выговор «За аполитичность». 

Наша подпольная организация борцов за чистоту нравов ждала нас в полном составе на квартире у И.Н.Деевой за накрытым пышным столом. Все бурно встречали каждое из цитируемых высказываний. Утрировать нам не пришлось, потому что речи директоров и так вызывали дружный смех. Самую бурную реакцию вызвал мой выговор. Все обсуждали место, где бы его торжественно поместить, может быть в туалете. 

Тем временем комиссия готовилась к последнему действию драмы. Они пригласили Р.А. на заключительное заседание, там зачитали постановление и объявили о решении ее уволить, как не справившуюся со своими обязанностями. Но Роза Александровна, выслушав все обвинения, мужественно и стойко начала разбирать каждый их пункт. Она открывала все свои записи, рассказывала о работе с трудными учениками, прошла по всем разделам плана. На каждый упрек она находила достойный ответ. Комиссию смутил неожиданный поворот событий. В заключение Р.А. объявила им, что никуда не уйдет, пока они не докажут ей правоту их обвинений. И тогда выяснилось, что все факты, на которых основывалось обвинение, были сфабрикованы администрацией школы. Райком партии и РОНО решили заключить с Новосельцевой перемирие и извинились перед ней. 

Однако все разрешилось неожиданным и довольно грустным образом. К середине лета Роза Александровна серьезно заболела и слегла в больницу. Сказалось неимоверное напряжение в течение года. После больницы она приняла решение уйти из нашей школы, к чему мы отнеслись с пониманием.

Третьякова взяла на ее место бездарную учительницу. Имя и фамилию я забыла. Жена офицера, слушателя Академии им. Фрунзе, приехавшая с мужем из какого-то отдаленного военного городка. Ее манера общения попахивала таким промозглым солдафонством, что порой всех нас передергивало от ее окриков и тупых нравоучений. Она не желала вникнуть в работу школы, которая до ее прихода отличалась глубоким интересным содержанием, не собиралась продолжать традиции коллектива, отпугнула самых активных ребят от себя и от общественной работы.

 

38. 50-ЛЕТИЕ СССР 

Декабрь принес нам радостную весть. Латышская школа г. Добеле (куда мы ездили летом) пригласила нас на празднование 50-летия СССР. На юбилей приехали школьники Украины, Белоруссии, Литвы, Эстонии и мы – москвичи, единственные представители России. Начался отбор нашей делегации. Поехать хотели бы почти все, но делать такой роскошный подарок тем, кто с трудом учиться, да еще и в учебное время, нелогично. С другой стороны, зачем привозить на праздник тех, кто не поет, не танцует, кто не вскружит голову зрителям, кто не покажет, что такое столичная молодежь? И мы пошли по второму пути. Поющих в классе было предостаточно, с танцами было сложнее. Кто из мальчиков умеет хорошо танцевать? Почти никто. Помогли родители, которые пригласили для обучения солиста танцевального ансамбля им. Моисеева. Ох, не легкая эта работа – из болота тащить бегемота. Мои питомцы, легкие и виртуозные в футболе и хоккее, становились неуклюжими и косолапыми, как медведи, выполняя танцевальные па. Грустно и смешно было смотреть на них, когда их пытались научить самым простым движениям, даже элементарно поклониться. Не надо забывать, что мы едем в Прибалтийские республики, где народные танцы и песни в особом почете. 

Мне уже доводилось принимать участие в празднике подобного толка, поэтому я старалась учесть все: одежду мальчиков и девочек, их манеру вести себя при большом скоплении людей разных национальностей, вежливость, чистоплотность, умение вести себя за столом, толерантность, умение общаться с людьми другого пола и многое другое. Ведь прибалтийцы ближе к Европе и их традициям. А мы, хоть и из столицы, у многих европейцев вызываем ухмылку своими выходками. 

Нас поселили в интернат. Одна комната на всех, заставленная кроватями. Масса неудобств. Туалет в коридоре. Душевых не помню. Но что я перечисляю недостатки? Мы все так жили. И мы бы удивились, если бы было иначе. Что нас действительно озадачило – так это прибалтийское телевидение, которое целыми днями охотилось за нами. 

Нашу группу встречал десятый класс местной школы. Они продумали яркую программу и не оставляли нам ни минуты, а нам же надо репетировать! Где только не проходили эти репетиции – начинали в автобусе по дороге на экскурсии, потом приходили домой поздно вечером и репетировали в коридоре. Представьте себе – ночь, группа мальчиков из последних сил пытается придать своему выступлению задор, виртуозность, браваду. Всех клонит ко сну. Голоса звучат натянуто. Вдруг из спальни выплывают несколько девочек. Настроение мужской половины сразу меняется. Какая тут усталость? И тех и других как будто подменили. И вот по коридору несется в танце Тамара Лобанова, солистка детского ансамбля фигурного катания, изображая русскую метель, а ребята вторят ей: «Вдоль по улице метелица метет…» Мы с воодушевлением проводим репетицию в полном составе. А утром уже на сцену.

Мы попали в такой водоворот, что валились с ног от усталости. Нам приходилось давать три выступления в день: утром для учащихся начальной школы, днем для среднего звена, вечером для старших школьников и учителей. Ни разу нельзя было повториться, потому что телевизионные передачи транслировались ежедневно. Мы не видели выступлений других ребят, кроме латышей, поэтому сравнить было сложно. Кроме этого каждый вечер нас приглашали на встречи с местными школьниками. Латыши всеми силами пытались привлечь москвичей своими фантазиями. Многие из них высказывали свои симпатии нашим красавцам и вскружили им головы. 

Я не предусмотрела достаточное количество смены парадной одежды для постоянного выхода на республиканское телевидение. Выручили ребята. По собственной инициативе они подобрали мне французский костюм в местном универмаге. Такой костюм был мне не по карману. Скинулись "бедному учителю", набрали нужную сумму и заставили меня устроить показ мод, пройти перед ними, как по подиуму. После этой демонстрации одобрили выбор, совместно приобрели костюм и выпустили меня в президиум в новом обличии. Мне приходилось приветствовать зрителей почти каждый день, я очень боялась повториться и ежедневно продумывала свои выступления. 

Прибалтика, Украина и Белоруссия сумели сохранить свой фольклор. Дети с удовольствием исполняют народные песни и танцы. Москвичи же обычно предпочитают современную эстраду, песни Высоцкого, Окуджавы или зарубежных исполнителей – Битлз, например, а русские народные песни не котируются. Но с талантливыми детьми и в такой ситуации не пропадешь! Мы изучили весь репертуар хора Пятницкого и других народных исполнителей, и имели большой успех – в зале не было свободных мест! Однажды мальчишки надели на голову косынки и спели песню «Ой, цветет калина …» Все зрители были в восторге. Организаторы не скупились на ежедневные встречи, дискотеки, занимательные конкурсы по вечерам. Немудрено, что столичные юноши и девушки неизменно были там в центре внимания, но чувствовалось, что мы в чем-то отстаем от эстонцев, литовцев и латышей. Они умели себя преподнести и высоко ценили себя – что не говори, запад. Тем не менее, добрая память об этой поездке осталась у всех участников.

 

39. НЕОБЫЧНАЯ ПРОСЬБА САШИ ЯКУНИНА

Когда мы еще только собирались в Латвию, и группа самых ярких, находчивых и остроумных парней и девушек была уже готова в дорогу, выяснилось, что одного из них, новичка в нашем классе, директриса не хочет с нами отпускать. Саша Якунин, рослый крепкий парень в силу своего общительного и веселого нрава постоянно помогал оформлять вечера и капустники и сам активно в них участвовал. Он быстро обзавелся друзьями и явно пользовался уважением своих одноклассников. Немудрено, что большинство из них хотело, чтобы он поехал с нами. Но какого же было мое удивление, когда я узнала от директрисы об истинной причине отказа. Оказалось, что Александр Якунин пришел к нам не из другой школы, а из детской колонии, в которой отбыл два года за драку. После освобождения родители сумели добиться для него разрешения учиться и получить аттестат зрелости в обычной средней школе. Администрация была поставлена в известность, но учителя и учащиеся оставались в неведении. Третьякова выразила сомнение о целесообразности брать его с собой в Латвию. «Его поведение для нас непредсказуемо, а вы отвечаете за все, что может случиться в поездке» – сказала она мне. На сей раз она была права. Все же я решила сначала переговорить с Сашей. Я не была уверена, что он будет откровенным со мной, но он не упирался, и вскоре я все узнала. 

Саша учился в одной из средних школ Москвы. Его родители развелись, он остался с матерью и поддерживал отношения с отцом. С детства он занимался борьбой и стал чемпионом города. Он был довольно вспыльчивым и не спускал никому обиды. Не думаю, однако, что драка между Александром и его противником разыгралась на пустом месте. Допускаю, что он изрядно поколотил обидчика, но моральный и физический урон драки явно был преувеличен. Судя по высокой должности папы юного обидчика, все участники события от милиции, прокурора, следователя и даже врача приложили свою руку к вердикту и приговорили Александра Якунина к трем годам судимости в колонии для несовершеннолетних, из которой он был освобожден через два года.

Мое детство и юность проходило в тепличных условиях. Поэтому действительное положение дел в детских колониях оставалось для меня тайной за семью замками. Трудно сказать, что побудило Сашу раскрыть свою душу, но мое представление о справедливости и порядочности в нашей стране окончательно рухнуло. Моим глазам предстала ужасная картина жестокости милиционеров и надзирателей в следственном изоляторе, которые бьют подростков, нанося им увечья и делая их калеками на всю жизнь. Я уже не говорю об увечьях морального толка, когда колония прививает им звериные инстинкты. Прошло много лет, но даже сейчас, когда пишу эти строки, не могу унять дрожь в теле. 

Меня подкупила в Саше его доброта. При нем никто из одноклассников не смел оскорбить или унизить девочку. Его боялись и уважали. Всех потрясало его нежелание сквернословить, хотя никто не сомневался в его умении ругаться семиэтажным матом. Колония детских преступников всему научит, и его часто просили спеть какую-нибудь блатную песню тюремного репертуара, но он наотрез отказывался. Тем не менее его манера исполнения русских народных песен была вульгарна, и меня просили не выпускать его на сцену. Так мы с ним и договорились, хотя в последний день празднования юбилея он не выдержал и под «Ой, цветет калина» все-таки выскочил на сцену к своим друзьям. Но все закончилось благополучно. 

Вторая половина лета для меня проходила сумбурно. Тяжело заболела мама, и мне пришлось переехать к ней по уходу. Маме необходима была моя помощь и довольно серьезная. Весь день проходил в хлопотах, и только ночью, когда все укладывались спать, я могла отдохнуть, почитать и мысленно подготовиться к началу учебного года. 

В тот день все шло, как обычно. Тишину ночи прервал телефонный звонок. (На ночь я переставляла телефон в свою комнату, чтобы не будить родителей, а самой всегда быть на подхвате, если возникнет такая необходимость.) Звонил Саша Якунин: "Маргарита Аминадовна, Вы не могли бы меня выручить? Я знаю, что вы сейчас у мамы, и ваша квартира пустует. Я встретил своего друга из тюрьмы. Он скрывается от милиции. Пожалуйста, не могли бы вы уступить нам свою квартиру на одну ночь?" Меня смутила эта просьба: "Зачем ты общаешься с подобным другом? Ведь ты сам отбываешь срок условно. И всякое нарушение повлечет нехорошие последствия для тебя самого". – "Я не могу отказать ему. Он когда-то в тюрьме спас меня от смерти. Я обязан выручить его. Вы не волнуйтесь, я буду с ним всю ночь. А утром выпровожу его".

Мы договорились о встрече на Ярославском вокзале, моя квартира находилась в трех остановках от него на Переяславской улице. На ходу одеваюсь, пишу маме записку, чтобы не беспокоилась, но внятно объяснить, куда еду, не могу. На душе неспокойно, очень не хочется ввязываться в эту историю. Время за полночь. Любой вокзал в Москве это место скопления самых криминальных элементов. Не могу похвастать сильным характером и бесстрашием. Доезжаю, через несколько минут появляется Саша. "А где твой друг?" – спрашиваю я. "Он пошел достать денег, Вы не волнуйтесь, он сейчас придет". Я похолодела, до меня дошло, что он сейчас будет грабить прохожих. Я бросаюсь внутрь, народу на вокзале много, но я как-то сразу определяю Сашиного друга. В полном смятении останавливаю его за плечо: "Пожалуйста, не надо ни у кого брать денег. У меня есть деньги. Я вам дам, сколько нужно". Товарищ удивленно смотрит, в этот момент к нам подбегает Саша, объясняет ему, что я учительница, называет меня по имени отчеству и знакомит нас. Я продолжаю объяснять, что я против всякого насилия над людьми. Не знаю, понял ли тот, что и зачем я говорю. 

Мы идем к троллейбусной остановке, но через некоторое время до нас доходит, что троллейбуса нам не дождаться. И вот я иду по ночной улице в окружении двух амбалов. Мой ученик хоть и крупного телосложения, имеет благообразный вид, а второй высокий, плотный, с огромными ручищами и такой зверской физиономией, что люди, идущие нам навстречу шарахаются. Наконец подходим к дому. Я что-то беспрерывно говорю, боюсь этого тягостного молчания. Открываю дополнительную дверь, чтобы не нарваться на лифтершу. Поднимаемся пешком по черной лестнице. Саша впереди, я за ним. Саша на ходу шепотом пытается объяснить мне, что один с товарищем не справится, если тому что придет в голову. А товарищ пыхтит прямо за моей спиной. Позвоночником ощущаю прикосновение чего-то холодного. Стараюсь объяснить моим "гостям", что в доме живут очень интеллигентные люди (в те годы моим соседом по дому был Иосиф Кобзон), и вести себя надо так, чтобы никто в доме ничего не услышал. Открываю. В квартире все как обычно. Крохотная комната 12 кв. м. и маленькая кухня. Я очень любила эту уютную квартиру, которую было легко убрать, и всегда старалась содержать ее в чистоте. К счастью на дне холодильника обнаружилось несколько картошек. Я почистила их, поджарила на сковороде и подала к столу. В этот момент мне показалось, что мои гости начали говорить на повышенных тонах, каждый из них имел взрывной характер и воспламенялся мгновенно, как спичка. Я подошла к ящику в кухонном столе и молча вынула все вилки и ножи, а в качестве столовых приборов дала им только ложки. Пока они старательно ели, пыл их немного поутих. А я тем временем закрыла дверь в комнату и стала звонить Сашиной девушке Тане, тоже моей ученице. Я сообщила ей все обстоятельства и попросила приехать к ним рано утром, чтобы выпроводить товарища из моего дома и освободить Сашу от его присутствия. Когда парни насытились, я собралась домой. Сумку с ножами и вилками я увезла с собой. Саша посадил меня на такси. Где-то в три часа ночи я тихонько проникла в квартиру родителей и легла спать. Мои родители долго обсуждали, куда это я могла ездить ночью. Утром мы созвонились с Таней, по ее словам они выпроводили друга и ждут меня в квартире, я успокоилась. Но через час Таня взволновано сообщила мне, что Сашин друг решил вернуться. Долго стучал в дверь, предлагая вместе выпить и отпраздновать встречу. Саша долго уговаривал его уйти и не мешать им быть наедине. Но тот легонько нажал плечом на дверь и аккуратненько вынес ее! Та ровнехонько легла на пол вместе с новоиспеченным богатырем. Он лежал на полу, удивленно поглядывая по сторонам. Тут Саша не на шутку испугался и выдворил его. Я срочно бросилась домой. Замок был выкорчеван из притолоки и полностью раскурочен. Был воскресный день, и уговорить кого-нибудь вставить мне новый, было нереально. Поехали в дежурный магазин, потом Саша долго пытался починить дверь с помощью какой-то консервной банки. Несчастная дверь держалась на честном слове, но воровать у меня было нечего.

 

40. ПОСЛЕДНИЙ ГОД В 34 

Мое состояние после расправы над Розой Александровной было боевое. Я впервые столкнулась с такой несправедливостью в самом ближайшем окружении. В голове прокручивались эпизоды наших "баталий". Хотелось отомстить за Новосельцеву, дать понять нашей администрации, что мы не робкого десятка. Я понимала, что перемирия не будет, что коллектив школы раз и навсегда разделился на два лагеря. 

Последний наш год в школе №34 прошел нервозно. Обстановка вокруг нас с каждым днем накалялась. Ни одно дело нельзя было провернуть без трения с администрацией. С трудом удалось организовать зимний лагерь. Сейчас не могу вспомнить, что стало камнем преткновения, но постоянно возникали невообразимые препоны если не от Третьяковой, то от ее заместительницы. Да и педагогический состав был крайне неоднороден. Создавалось ощущение, что все учителя стали подозрительны и недоверчивы. Постоянно вспыхивали ссоры. Ни о какой взаимопомощи речи теперь не шло. 

Мы уже начали поговаривать о переходе в другую школу, но нас "заговорщиков" было целых семь человек, да еще уволенная Роза Александровна. Какая школа могла взять в свои ряды сразу такую ораву? И тут к нам повернулась удача – Лариса Давыдовна, работающая тогда в 20-ой школе у метро Беляево, поделилась со мной неожиданным предложением от Зам.Зав РОНО Гагаринского р-на Завельского Ю.В. Он собирался открыть новую школу и стать в ней директором. Юрий Владимирович пригласил Л.Д. к себе работать зам. директора по воспитательной части. Я тут же ухватилась за это заманчивое предложение и попросила ее навязать Ю.В. всю нашу группу в качестве «бесплатного приложения». Прошло несколько дней, и Завельский, разведав все про нас, дал свое согласие. 

Через несколько недель наш будущий директор решил познакомиться лично с каждой из нас. Встреча состоялась в РОНО. Нам предстояло заполнить анкеты и ответить на некоторые вопросы директора. Основной темой беседы стало наше участие в воспитательной работе. Вопрос звучал так: "Какую деятельность в стенах нашей школы вы намереваетесь осуществлять помимо своей учебной работы?" Я собиралась продолжать интернациональную работу и попыталась обрисовать ее в общих чертах. Мы обменялись своим впечатлением о новом директоре и пришли к выводу, что ему будет трудно осуществлять руководство школой, в связи с тем, что он уже много лет руководит РОНО, а это далеко не одно и то же, что он порядком отошел от работы с ребятами и большим школьным коллективом. А главное, Юрий Владимирович показался нам таким рафинированным, таким мягким интеллигентом, которому не хватит жесткости необходимой для этой должности. Но, так или иначе, других предложений у нас не было, и нам пришлось довольствоваться тем, что есть.

Оставалось проработать в старой школе еще несколько месяцев, не навредив ребятам и себе. Слух о том, что мы собрались покинуть школу, никак не отразился на наших отношениях с администрацией и учителями. Думаю, что большинство из них вздохнули с облегчением: «Наконец-то эти евреи уйдут». Хотя среди восьмерых ушедших было всего два еврея. Некоторые учащиеся огорчились, узнав о нашем уходе. А несколько ребят выпускного класса решили перейти вместе с нами в новую школу. И.Н.Деевой предстояло возглавить этот класс. 

На прощание я пошла летом со своими восьмиклассниками в поход по Прибалтике. Готовила ребят по всем правилам туризма. Собралось больше двадцати гавриков. Маршрут – Добеле, Сигулда, р.Гауя, Рига, Саласпилс, Клапкалнциемс и т.д. Шли по лесам и полям, останавливались у озер, а утром опять в путь. Дети оказались на редкость выносливыми. Мы устраивали стоянки в лесу, сидели до полуночи у костра, спали в палатках после изнурительного дневного перехода. Не сомневаюсь, что мои восьмиклассники порой очень уставали, но не жаловались. А на дневных стоянках бегали, играли, возились, как на площадке молодняка в зоопарке. Глядя на резвящуюся детвору, не скажешь, что вчера они еле волокли ноги под вечер и спали, как убитые.

Наш путь длился немногим больше двух недель. Иногда я чувствовала их утомление, особенно когда они начинали петь «А я в Россию, домой хочу. Я так давно не видел маму». На 170-м км нашего пути я решила остановиться. Мы сели в межсовхозный маленький автобус и поехали к морю. Купались, загорали на золотом пляже, бродили по лесу и объедались черникой, которая в изобилии росла на лесных полянках. Наши лица и руки посинели от ягод, но мы не обращали на это внимания. На обратном пути совершили экскурсию по Риге и, конечно, на органный концерт в Домский собор. Довольные сели в поезд, за ночь успели надоесть всем пассажирам своими песнями. Утром счастливые увидели своих родителей на перроне. Спели прощальную песню, обнявшись в тесный круг, и разъехались по домам. А я с удивлением заметила Юлию Романовну, скромно стоящую в стороне. Обычно мои коллеги меня не встречали после походов. Ее появление несколько озадачило меня. Оказывается, сегодня назначена нам аудиенция у нового директора Юрия Владимировича в школе №43. Мне оставалось пару часов, чтобы привести себя в порядок. Так начиналась новая жизнь, с новыми коллегами и новыми проблемами. 

 

 

43 ШКОЛА

Самые первые учителя 43 школы (ссылка на имена)

 

41. ОКРЕСТНОСТИ ЮГО-ЗАПАДА

В назначенное время мы подошли к новому зданию школы. Вокруг были разбросаны стройматериалы, кучи песка и щебенка. Директора нигде не было. Школа состояла из двух трехэтажных зданий, соединенных стеклянным переходом. Напротив нашего учебного заведения размещался большой торговый центр «Польская мода», что в те годы создавало большие неудобства, так как перед входом всегда толпились покупатели. Особенно нас раздражали приезжие с Кавказа и Средней Азии. Специфика их поведения вызывала у нас оторопь. Зачем они приехали? Мало того, что они изматывали покупателей, выпрашивая у них продать им приобретенные в этом спец-магазине вещи, они бесцеремонно усаживались на землю под деревьями всем кагалом и устраивали закусочные. Учащиеся по пути вынуждены были проходить сквозь их ряды, что вызывало у нас и их родителей раздражение и опасение за их безопасность. 

За зданием «Польской Моды» столи высокие жилые корпуса вдоль проспекта Вернадского. А напротив широкая проезжая магистраль, плохо приспособленная для пешеходов. В конце 70-х годов район Юго-Запада был еще малозаселенным. Отстроен был только небольшой участок вокруг метро. На противоположной стороне проспекта была одинокая церквушка. Рядом с ней растянулись развалины деревянных домов деревни Тропарево. Некоторые дети этой деревни посещали нашу школу. Обучать их было «одно удовольствие». Однажды я попыталась оставить одного пятиклассника Алешу Захряпина после уроков, чтобы помочь ему выполнить задание по английскому языку. До этого он постоянно старался сбежать от меня, поэтому на сей раз я забрала у него куртку, в полной уверенности, что он придет на мои занятия. Он явился за курткой и резонно сообщил мне, что не собирается оставаться. «Ведь у меня еще свиньи не кормлены!» Такой важный довод не оставил меня равнодушной. Пришлось подстраиваться под его свободное время. Потом выяснилось, что он воровал сирень в городских парках и продавал букеты около метро. 

С дальнего торца школы простиралось обширное поле. Если посмотреть в окно зимой, не видно ни зги. Снег да снег кругом. Край мира! Жилые дома за школой появились позже. Выросли и 22-х этажные высокие дворцы около метро, сверху напоминающие кресты. Они так и назывались в народе «Кресты». Деревню Тропарево снесли, расселили сельчан. На месте старых хибар появился новый район Никулино. В нашей школе народу прибавилось. Но все это благолепие появится гораздо позже. 

Хочется напомнить читателям 125-ый дом на проспекте Вернадского, где получил двухкомнатную квартиру непутевый врач, которого друзья в непотребном виде по ошибке посадили в самолет в Новогоднюю ночь и он попал в точно такой же дом по улице Строителей в Ленинграде. Съемки «Иронии судьбы» вызывали у учеников соседней 43 школы восторг. 

Строительство школы было почти закончено, предстояли отделочные работы. Наконец появился Завельский. Он извинился и попросил подождать его еще часок, т.к. приехала комиссия принимать здание. Мы нехотя вышли и обнаружили, что подходящей территории для ожидания нет. Кто-то предложил пойти в пивной бар «Ракушка», что на бульваре. Мы спустились вниз в пивной зал и заказали себе восемь порций пива по числу присутствующих. В помещении попахивало болотом и тиной. Вскоре нам принесли восемь запотевших кувшинов пива по полтора литра каждый. Мы попадали со стульев от смеха. Опорожнив по кружке пива, мы вернулись в школу. 

 

42. ТЯГОТЫ ПЕРВОГО УЧЕБНОГО ГОДА

Начало учебного года в советской школе – самая тяжелая пора. А открывать новую школу – каторга. Все учителя вынуждены отмывать стены, окна, полы, перетаскивать мебель: стулья, столы. Подсобных рабочих для уборки помещений не было. Открывать любое учреждение хлопотно, а учебное заведение еще трудней. Каждому заведующему кабинетом пришлось принимать учебные пособия. Новый завхоз приобретал их по своему усмотрению, что не всегда соответствовало запросам учителя. В лучшем положении оказались те из нас, которые сумели накопить свои собственные пособия. 

Наступил день педсовета. Не могу сказать, что было что-то особенное. Юрий Владимирович называл каждого сотрудника по имени отчеству и знакомил всех с его обязанностями. До начала учебного года мы побывали на районном совещании. Ничего нового.

Первое сентября в новой школе огорчило и раздосадовало своей неразберихой. Перед школьным крыльцом стояли нестройные ряды напуганных первоклассников, а за ними с трудом поместились старшие ребята. Родители бесцеремонно заняли все оставшееся пространство до забора. Многие из них пробирались сквозь ряды учащихся, не обращая внимания на просьбы учителей покинуть площадку, фотографировали своих чад, расталкивая всех остальных, загораживали выступающих ребят. Учащиеся средних классов были построены вне поля зрения слева и справа в промежутках между зданиями. Они ничего не видели и не слышали, шумно выражали свои чувства по поводу встречи знакомых лиц. Могу заметить, что и те, кто стояли перед школой тоже ничего не слышали. Микрофоны и усилители работали странно – их слышно было только вдали от школы во дворах жилых домов. Неимоверными усилиями торжественная часть была завершена.

Встреча с моим новым восьмым классом прошла безрадостно. Я с грустью вспоминала своих бывших, ставших почти родными. После уроков мы собрались в учительской, чтобы отметить просчеты и удачи первого дня. По окончании отчетов накрыли столы, произнесли заздравные тосты, немного попели и разбежались по домам, устав от новых впечатлений.

8-А достался мне, а 8-Б – учителю литературы Самуилу Григорьевичу Морозу. Мой класс был дисциплинированнее и сильнее. Работать в нем было легче. В классе «Б» некоторые ученицы вызывали у меня недоумение. Они совсем не походили на школьниц. Разнузданные, неопрятные, они напоминали скорее распущенных девиц легкого поведения. И больше всего досталось Самуилу Григорьевичу. Блестящий литератор, привыкший к утонченному обращению с людьми всех возрастов, безуспешно взывал к этим подросткам «Друзья мои!», но отклика не получал никакого. Я пыталась подсказать ему более подходящий стиль обращения к подобной аудитории. «Но я же преподаватель изящной словесности!» – отвечал он. Контингент учащихся школы в первые годы был очень тяжелым.

Наши дни были заполнены беготней, безуспешным стремлением навести хоть минимальный порядок. Все мои попытки разбивались о неразбериху и сумятицу. Дети носились по коридорам, не обращая на нас никакого внимания. На любые замечания отвечали откровенным хамством, давая нам понять, что мы никто и звать нас никак. Меня все раздражало. Я не привыкла чувствовать себя беспомощной в этой роли. Я отвыкла от таких типов. Никого ни во что не ставят. Над замечаниями учителя откровенно посмеиваются. В школу приходят потусоваться, ни учебников, ни тетрадей не берут с собой. Как долго это будет продолжаться? Не знаю. 

Перед началом учебного года Юрий Владимирович уверял нас, что большинство учащихся будут легко и хорошо учиться. Он просмотрел их личные дела и увидел, что большинство родителей – люди из администрации ведущих министерств страны и даже члены СЭВа. Мы поверили. О, как это было наивно! Оказывается, чем выше родители, тем меньше внимания они уделяют детям. За очень редким исключением. К тому же, большинство школ передали нам свой балласт по принципу: «Нате вам, боже, что нам не гоже». Да и коллектив учителей почти весь состоял из незнакомых друг с другом людей. 

Начались трудовые будни. Мы бились по разные стороны баррикад. Приучить старшеклассников к учебному труду, зародить в них интерес к знаниям, внушить им, что без знаний нет прогресса, знание – свет, невежество – тьма, что отсутствие знаний рождает дикость и жестокость – все это было невероятно трудно. Мы работали в школе до поздней ночи, встречались с детьми и их родителями. Дети некоторых высокопоставленных лиц были откровенно распущенными разгильдяями. Они полностью рассчитывали на давление на нас своих папаш. А те, видимо, были так заняты на работе, что детей пустили самотеком. Иногда приходилось вникать в ссоры их с родителями, мирить их. Однажды Юрию Владимировичу пришлось всю ночь искать одного оболтуса, который получив оплеуху от своей мамаши, удрал ночью из дома. Директор школы обошел все помойки, подвалы, стадионы, дворы. В итоге он нашел беглеца и водворил его домой. Но как научить родителей находить общий язык со своими детьми, не прибегая к силовым мерам воздействия. 

За годы работы в 34-ой школе я возомнила себе, что мне по плечу любые учащиеся. Мой класс был укомплектован своеобразно: треть класса состояла из бывших учащихся соседней 31-ой школы, которые не имели представления о процессе учебы. Они никогда не открывали книг, не знали программ младших классов, смотрели на нас недоумевающе, не понимая, что от них хотят. Самое противное, что при существующей в Союзе системы всеобуча, нам предстояло в конце года нарисовать им тройки. Они уже давно разобрались в этом, и их не смущала наша колготня вокруг них: ни родители, ни учителя не могли изменить существующий стереотип. Эти дети откровенно посмеивались над нами, они были уверены: «Тройки вы нам все равно поставите». Но они не рассчитывали на такую дурёху, как я. Я никогда не ставила троек, если не научу. 

В советских школах была заведена система ежедневной уборки классов силами самих ребят. За это отвечал классный руководитель. Каждый день заканчивался дежурством ребят по классу, а значит и моим контролем за этой уборкой. Не каждый ученик обожал это занятие. А классному руководителю приходилось оставаться после уроков лишних два часа минимум. Это занятие порой выматывало все нервы. Например, такой забитый с виду ребенок, как Саша Шорников, постоянно удирает с дежурства по школе. Смотрит на меня невинными глазками и исчезает. Можно было бы на все это махнуть рукой, но это не для меня. Если я его упущу, я себе не прощу. И вот я бегу за ним на противоположную сторону улицы в туфельках на каблуках (переодеться некогда) по щиколотку в снегу. Район для меня еще не знаком. С трудом нахожу его дом. Открывает бабушка: «Саша убежал играть в хоккей». Забираю с собой его портфель и ухожу. «Пусть придет в школу за портфелем». Ему ничего не остается делать. Через час он приходит. Я молча даю ему щетку и показываю фронт работ. С тех пор он меня зауважал. Фамилию другого оболтуса я не помню, но с ним было еще тяжелей. Он просто не приходил в школу, т.к. утром всегда крепко спал, а мама рано уходила на работу. В мои обязанности входило по утрам приводить его в школу. Два дня я будила его, умывала, собирала его портфель и за руку вела его в школу. На третий день он задумался, как избавиться от меня. Наш ежедневный маршрут проходил через проезжую дорогу. И тут, пока мое внимание нацелено на бесконечный поток автомашин, он легко выдергивает руку и был таков. Юрий Владимирович убеждает меня, что никакое ремесленное училище его не примет с двойкой по поведению. Вам придется его учить второй год. Этим он меня купил. Подумаешь, какая чистоплюйка! В России главное соблюдать видимость благополучия… 

Но в классе были и достойные люди. Они были стройны, красивы, умны, как на подбор. Смирнова Валентина Георгиевна перетащила из 31-ой школы свою дочь Любочку и ее друзей: Сосновского Сергея, Монахова Никиту, Шлянкевича Александра и Лесю Амшинскую. Не знаю, каково им было на первых порах среди этой шушеры. Но мои глаза отдыхали на их умных лицах, их присутствие вселяло в меня уверенность, что мои старания не пропадут даром, что я сумею вытащить большую часть класса из болота. Ведь хороший пример тоже заразителен. И эти ребята показали всем, что получение знаний тоже может доставлять удовольствие. Они не скрывали удовлетворения от хороших оценок, весело и без злобы соревновались друг с другом. И вскоре стало ясно, что именно они лидеры в классе. Остальные потянулись за ними. 

Самой яркой из них была Люба Смирнова. У этой девочки было все: она прекрасно и легко училась, звонко пела, сочиняла капустники, талантливо рисовала. При этом в ней не было ни тени зазнайства, высокомерия. Она легко дружила со многими в группе, приходила на помощь. Я не помню, чтобы она высказала что-нибудь обидное в чей-то адрес. Когда Люба заканчивала школу, то на выпускном вечере учитель физики А.Ю. Волохов пошутил, что за удовольствие учить такую девочку учителя должны заплатить родителям. Смирнова закончила истфак МГУ и стала археологом. Первое время она работала на раскопках в Великом Новгороде. Позднее ее отправили на стажировку в Британию и впоследствии она осталась там.

Сережа Сосновский родился в семье московских актеров. Несомненно его привлекал театр. Сережка наверняка обладал талантом, он блестяще копировал своих друзей, учителей и даже директора Ю.В. Завельского. Смуглый красавец, конечно, нацелился в театральное училище, но его родители сумели отговорить его и убедили, что актерская профессия не пользуется авторитетом среди советских чиновников, что актеры часто претерпевают незаслуженные гонения. В те годы мы часто замечали недоброжелательное отношение властей к деятелям искусства. Быть честным и правдивым было опасно. Сергей поступил в театральный институт, но на экономический факультет. Недавно я смотрела по телевизору передачу «Приют комедиантов». И вдруг среди актеров, сидящих в кафе, увидела стройного красавца в белом костюме. Он поразительно напоминал молодого Сергея, только его голова была белым бела. Я бы не узнала его, если бы ведущий не назвал его фамилию – Сосновский. Сейчас он работает коммерческим директором в Ленкоме.

Александр Шлянкевич несколько отличался от своих друзей. Он хорошо учился. Но был хитрее других ребят и всегда искал для себя выгоду в любом деле. Я не забуду его вопросы о том, что он получит, если подчинится. Сейчас он живет в США со своими родителями. Думаю, что ему легко удалось приспособиться к американской системе.

Хочется также отметить Маро Тарханову, с которой мы поддерживаем дружеские отношения до сих пор, красавицу Галю Баринскую, Алексея Пашкова – скромного, застенчивого юношу, Александра Калашникова – способного яркого молодого человека, Андрея Большакова – очень своенравного, не всегда поддающегося нашим требованиям, убежденного противника нашей системы воспитания, а потому приносящего учителям большие трудности. 

 

43. ПЕРВЫЕ БЛИНЫ

Мне удалось уговорить ребят поехать всем классом в трудовой лагерь в Латвию. Они не отличались исполнительностью и норовили всегда найти повод отлынить от работы. Как и в прежние годы мы работали только в первой половине дня, а во второй отдыхали. Председатель совхоза иногда давал нам автобус, чтобы мы могли осмотреть достопримечательности Риги, Юрмалы и других районов Латвии. Чувствовалось, что ребята настроены скептически ко мне. Но больших срывов не наблюдалось. 

Наша группа была разделена на мужскую половину и женскую. Я работала на прополке свеклы с девочками. В два часа за нами приехал автобус. Мы вошли в столовую, когда мальчики уже успели пообедать и ушли. Дежурные по столовой выглядели хмурыми, но мы не сразу обратили на это внимание. В этот день дежурил на кухне Андрей Ульянов. Он давно поделился со мной своей задумкой накормить всех охотничьим кулешом, которому научил его отец: пшено, сдобренное шкварками. Он очень старался и ждал похвалы от ребят. Кроме каши дежурные приготовили еще и блины. Какова же была обида Андрея, когда он увидел, что ребята начали плеваться и выбрасывать кашу в помойное ведро. Дальше они безапелляционно потребовали у дежурных другой еды, так как они, видите ли, голодны. Им дали по одному блину, что вызвало у них негодование. Меня в тот момент в столовой не было, но они вылили ушат холодной воды на дежурных и на учителя. Людмила Александровна Черных с горечью пересказала мне их сентенции. Видите ли, они, бедные, вкалывают, как волы, а кормят их одинаково с девчонками. Когда им предложили добавку охотничьего кулеша, их ответ был: «Ешьте сами». Девочки съели все, что им дали, не жалуясь. Кулеш с моей точки зрения был отменный. А когда мне подали блин, я встала из-за стола, поблагодарила дежурных и быстро пошла в спальный корпус. Блин я несла с собой. Меня съедала горечь. Значит мы все, проучившись год в одном классе, поработав полсрока в совхозе, так и не стали дороги друг другу. Мы разрозненная группа туристов, каждый член которой болеет только за себя и ради тарелки с едой готов перегрызть другому глотку. С такими мыслями я быстро приближалась к дому. Девочки выскочили из столовой, желая понять, что я собираюсь делать с блином. Кто-то из них догадался, они похватали свои тарелки и побежали за мной. Я вбежала в спальню к мальчикам. Они не спали, мирно переговаривались. «Я поняла, что вы остались голодны, потому что девочки, и я в том числе, вас постоянно объедают. Вот, пожалуйста, съешьте наши блины, не страдайте от голода!» – выпалила я и бросила в них тарелку с блином. Следом прибежали девчонки, прокричав что-то свое, забросали парней блинами. Наступила тишина. А затем грянул взрыв хохота. Смеялись все. Сцена действительно оказалась комической. Мальчишки долго изображали нас в лицах. Перемирие состоялось, и больше ничего подобного никогда не повторялось. Каждый коллектив воспитывает по-своему.

После трудов отдых на берегу моря. Автобус привез нас на знакомое мне местечко Клапкалнциемс на шоссе Тукумс-Рига. Я хорошо запомнила этот уютный уголок. Ровная, как стол большая поляна, огромные дубы, ручеек с янтарной водой, изящный мостик через него и аккуратное костровище, сделанное как будто специально для нас. Вокруг ни души. Жили там как на курорте. Купание, игра в волейбол на пляже, загорание, вечером костер и песни при луне. Особым развлечением было любование закатом на море. Солнце медленно спускалось к горизонту, окрашивая небо и море в пурпурный цвет, затем осторожно спускалось в волны и казалось, что вода закипала. Небо постепенно темнело, спускались на землю сумерки. Появлялся месяц и первые звезды. Почему-то нам не надоедало бегать к морю перед закатом каждый вечер. Зрелище было завораживающим и на берегу фигурки ребят казались застывшими в оцепенении.

В один из дней Никита Монахов нашел в лесу чудесное место и показал его мне. На берегу водоема, выложенного камнями и украшенного наподобие шведского садика камнями с цветами, стояла избушка на курьих ножках. Все в ней было вырезано из дерева. Корневища деревьев были приспособлены под ноги избушки. Дальше вела крохотная лестница, тянущаяся наверх к маленькой двери. С каждой стороны крохотные оконца, а на резной крыше яркий петушок. Вокруг нас была поляна, по пояс заросшая травой и цветами. Я никогда не видела таких больших колокольчиков и такую крупную и сладкую землянику. Не хотелось уходить, Я спросила, почему мы не взяли с собой других ребят. Никита объяснил, что он опасается, что толпа ребят помнет все на этой поляне, они ведь ходят, как слоны. Я не согласилась с ним, и мы решили приводить их на поляну небольшими группами. Я не люблю наслаждаться чем-либо индивидуально. Мне надо поделиться радостью со всеми. Я не успокоилась, пока мы не удостоверились в этом чуде все вместе.

Ссылка на фотографии походов М.А.Гинзбург и А.Ю.Волохова в 43 школе (1976-77)

 

44. ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР

Последний учебный год близится к своему завершению. Все идет своим чередом: неимоверные усилия по наверстыванию упущенного, любовь, ревность, радость от чувства локтя и грусть от скорого расставания. Все напряжены: ученики, учителя, администрация. 

Наступает Последний звонок. Этот день очень трогательный. Девочки последний раз приходят в белых фартуках, с огромными бантами как в первом классе. Видно, что школьная форма их не раздражает. Вся школа полна цветами, воздушными шарами. Много теплых слов, пожеланий, напутствий. Все учащиеся школы выстраиваются вдоль стен с первого до последнего этажа и аплодисментами провожают выпускников, которые строем проходят по лестницам до актового зала. Звучат поздравления, приветствия. В зале выпускники построились по классам в каре и начинается «торжественный акт». Директор школы, потом учителя, их сменяют ученики, родители. Малыши первых классов еще многого не понимают, но выглядят растроганными. Многие выпускники не скрывают своих слез. Наступает самый главный момент: один из десятиклассников поднимает малышку-первоклассницу на плечо и плавно двигается с ней по кругу. У девочки в руке школьный звонок и она машет им в разные стороны. Переливчатый звук звонка звучит на всю школу, и никто не спешит покинуть ее стены. Праздник продолжается. На сцене выпускники поздравляют учителей, пытаясь рассмешить себя и своих родителей сценками из своей школьной жизни. 

А на Выпускном я обратилась к ребятам со своими мыслями, которые хотела донести до моих учеников напоследок: 

«Давайте присядем перед дорогой. Есть такой обычай на Руси, когда кто-то отправляется в дальний путь. Давайте и мы присядем на чемоданы и тихонько поговорим. Вот только о чем? Мне так много хочется вам сказать, вот только время поджимает, и я лихорадочно перебираю свои мысли, чтобы не упустить что-нибудь очень важное. 

Не будем говорить сейчас о том, какой сегодня день. О нем написано много песен и стихов. И, пожалуй, никто кроме вас сегодня не знает, чего в этом последнем школьном дне больше – радости или печали. Это ваша тайна, а о тайнах вслух не говорят.

Не будем говорить сегодня и о том, кем тебе быть. Ты об этом знаешь сам или еще только решаешь. Собственно это и не так уж важно. Необходимо лишь, чтобы каждый из вас решил для себя вечный вопрос: быть или не быть, для чего ты пришел в этот мир – строить или пристраиваться, быть человеком или прикидываться им. Не надо отвечать на эти вопросы сейчас. Вся ваша жизнь будет ответом на них. Главное, чтобы вы не ждали от жизни удач на блюдечке с голубой каемочкой. Я верю в вас, вы не будете жить с протянутой рукой, прося милостыню. Молодость дана вам не для этого.

Целых десять лет, почти три тысячи дней, вы шли к этому дню. Вставали утром, не досмотрев до конца сладкий сон; сидели за партой, когда неумолимо тянуло на улицу или в кино. Школа ведь не только дает, но и что-то отнимает. Но какие бы вы не получили последние отметки, честное слово, все вы молодцы – дошли, не упали, не свернули мимо школы.

И вот он наступил, этот долгожданный последний день. Этот день слишком велик и неповторим, чтобы заниматься сугубо личными делами. Сегодня вы все будете принадлежать другим – вашим родителям, друзьям. Сегодня, как никогда, можно не стесняться собственных стихов и песен. Не правда ли, удивительное это состояние – последний раз идти в школу учеником? На правила поведения в школе смотришь с юмором взрослого человека. Можно спокойно достать из кармана пачку сигарет и закурить в присутствии учителя, которого ты вчера стеснялся и боялся. Трудно охарактеризовать это чувство. Неужели это и есть та самая свобода, которую вы так долго ждали? Нет, это, пожалуй, не чувство свободы, а чувство тревоги. Вы извините, что я говорю это за вас. Мне это хорошо знакомо. Все мы пережили когда-то этот день. И как бы тяжел не был десятый класс, с каким бы нетерпением мы не ожидали этот последний день, нас когда-то, а вас сегодня охватывает чувство щемящей пустоты. Такое же, как у альпиниста, когда он ногой вместо выступа вдруг ощутит провал. Десять лет школа с ее обязательными правилами поведения была вот этим самым выступом, который вдруг исчез. Теперь уже никто не разделит вашу ответственность – ни классный руководитель, ни староста, ни комсорг. Сегодня ваш класс, как часть, отслужившая свой срок, будет расформирован и каждый из вас теперь сам по себе воин.

Может быть, именно сегодня вы глубже всего постигнете древнюю истину – нельзя дважды войти в одно и то же течение. Надо набраться мужества и попрощаться с беззаботным детством. В последний раз сегодня отгремит традиционный «Школьный вальс», и вы лицом к лицу окажетесь с необходимостью борьбы в высоком смысле этого слова – борьбы за место на земле. Если вы думаете, что дальше жизнь будет проще, то тогда прямо сегодня записывайтесь снова в первый класс.

Этим летом вы будете поступать в институт, а там вас поджидает конкурс и, может быть, неудача. Вы пытаетесь найти себе работу, а это проблема не сразу находит свое решение и не всякая работа вас устраивает. Не буду вас пугать всеми трудностями, которые встретятся у вас на пути. Трудностей будет много, но ведь недаром поется в песне: «Только тогда дорога трудна, когда идет на подъем». Не бойтесь трудных подъемов, преодоление каждого из них приносит гораздо больше радости, чем спокойное топтание на ровном месте. Да если бы жизнь была бы действительно простой, она была бы просто скучной.

И все-таки самой трудной будет не борьба за твое место на земле, а борьба с самим собой, со своим вторым «Я», которое очень любит себя, не прочь пожалеть себя и быстро скисает. Не забудь: кроме права на грусть в случае неудачи, у тебя есть обязанность не сдаваться, не отчаиваться ни при каких обстоятельствах. Веря в свою звезду, в свою удачу, запасись и трезвым взглядом, приготовься ко всему.

И еще один совет. Он, наоборот, совсем лишен практического смысла – не забывай свою школу и своих учителей. Следуя ему, ты не получишь прибавки в зарплате или ученой степени. Но, не вняв ему, потеряешь огромную неосязаемую ценность – свое прошлое, свой исток. Школа – колыбель. К ней можно примеряться, чтобы понять, вырос ты или измельчал. 

Ну, пора в путь. И пусть вас сопровождают по жизни ваши родные, друзья, удачи и удовлетворенность судьбой!»

 

 

45. ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ЗАВЕЛЬСКИЙ

Я хочу вспомнить бессменного директора нашей школы. Ему уже 87 лет. Он счастливый человек, и счастливы учителя, которые с ним работают. Юрий Владимирович Завельский каждое лето ежедневно ходит в школу, как на работу. Он не может жить без детей и с нетерпением ждет начала учебных занятий. Он говорит, что школа выглядит унылой без звонких детских голосов. При этом он не одинок – у него прекрасная семья: чудная жена, дочь – учитель литературы и потрясающий внук. 

Юрий Владимирович открыл школу №43 в 1975 году. Ему было тогда 48 лет. Мы долго присматривались к новому для нас директору. Оценили не сразу, но вскоре почувствовали его влияние на каждого из нас. Юрий Владимирович редко повышал голос. Ему всегда хотелось пообщаться с детьми. Он интересовался их настроением, пытался выяснить, с какими проблемами они сталкиваются. Его часто можно было видеть в окружении ребят на переменах. Меня удивляло, что Юрий Владимирович очень скоро запомнил большинство учащихся и обращался к ним по именам, а не по фамилиям. Он приходил в школу раньше всех и стоял у входа, приветствуя ребят и учителей. Это помогало ему быть в курсе всех событий.

Мы оценили и энциклопедические знания нашего директора. По профессии Юрий Владимирович учитель географии. Мой первый выпуск в этой школе сначала роптал по поводу его требований по географии, что им приходилось знакомиться с большим объемом дополнительной литературы по этому предмету. Но учиться у него было всегда интересно. Завельскому приходилось часто заменять отсутствующих учителей в старших классах. Для него это никогда не составляло проблемы. Он свободно владеет русской и зарубежной литературой, историей, поэзией, искусствоведением, астрономией. А еще Юрий Владимирович обладает волшебным тенором и с удовольствием исполняет любимые романсы на наших вечерах и встречах. 

Мы привыкли к тому, что с ним всегда можно быть откровенным, критиковать его поступки, если с ними не согласен, и выслушивать его несогласие с тобой. Я взяла себе за правило посещать кабинет Ю.В. в конце учебного года, чтобы выложить ему все свои претензии. Он всегда был внимателен и четок. В самом начале работы нам казалось, что Ю.В. в силу своего мягкого характера не сумеет наладить строгий порядок и дисциплину. К счастью, мы ошибались. 

 

46. ЧУЖИЕ ДЕТИ

В тот год я вышла на работу только в ноябре. И сразу попала в трудный переплет. Учебный год начался без меня, и директору школы пришлось поменять нагрузку моих коллег, чтобы дать и мне часть уроков. Мои коллеги отнеслись к этому спокойно. Но срочно пришлось решать проблему с классным руководством. Я на него не претендовала, но в 9Б назрел острый конфликт, и руководство передали мне.

Во многих странах считается, что никого нельзя научить насильно. В этом есть доля правды, но что понимает подросток, как он может оценить свои способности, свои приоритеты, не попробовав себя на практике. Я считаю, что в школьные годы ученик должен вкусить большую часть наук, пусть в минимальном объеме, чтобы не ошибиться в выборе будущей профессии. Поэтому я стараюсь создать в классе культ знаний. Я, наверно, чрезмерно строга, но не представляю себе урока без напряженной деловой обстановки, без открытий. Конечно, мне не удалось стать подругой для этого класса. Они чувствовали мой авторитет, подчинялись мне, но не больше. Мне не удалось увлечь их, слишком мало было времени.

Самое гнусное событие произошло в Таллине. Весной мы с классом собрались в нашу последнюю поездку в этот сказочный город. За несколько месяцев перед этим в класс перешел ученик И. Это был довольно интересный парень, и С. увлекся его разговорами об авиации, в этой поездке они подружились. В Таллине мы остановились в школе далеко от центра города. Сложности начались с первых дней. И. рассказал мне свою горькую историю о том, что его мечта детства – стать летчиком, но она для него недосягаема из-за врожденного недуга, от которого он страдает всю жизнь. В каждом городе, где он бывает, он стремится почаще посещать аэропорт, чтобы наблюдать за взлетом самолетов. И. убеждал меня, что экскурсии и спектакли ему совершенно не интересны, и он просит отпускать его в аэропорт. Я отпускала, но меня сердило, что он не всегда возвращался вовремя. Я чувствовала, что эту битву я начинаю проигрывать. Я лихорадочно думала, как заставить его выполнять обещанное. Решение пришло неожиданно. Нам предстояло идти в театр, и некому было купить еды к ужину. Я была уверена, что И. выполнит это поручение. Обычно никто из ребят не подводил друзей. Увы! У этого человека напрочь отсутствовало чувство ответственности. Он считался только со своими желаниями. И. и С. не вернулись в назначенный час. Прошло минут сорок, когда кто-то сообщил, что они стоят под дверью. Ключи были у меня, двери закрыты. Я посмотрела на часы и спустилась вниз через пятнадцать минут, заставив их подождать. Они молча вошли и легли спать. На завтра вечером отъезд в Москву. Утром мы собрали свои вещи, чтобы сдать их в камеру хранения на вокзале. И тут мы обнаружили, что этих ребят с нами нет. Обежали всю школу и поняли, что они ушли через окно. Мы выполнили весь план этого дня, один раз видели их издалека, но не догнали. Другие ребята уверяли меня, что они обязательно подойдут к поезду, ведь билеты у меня. Но они не вернулись. Настроение у всех было испорчено.

Такую подлость учащиеся моего класса совершили единожды, но мне хватило на всю жизнь. Не надо говорить, что им всего семнадцать лет, что они еще сопляки. Они уже заразились вирусом вседозволенности, крайнего эгоизма, жестокости и пренебрежения к другим людям. Я не позавидую их родным и близким. Осколки их хамства поранят и их. Классу я потом на собрании сказала: «Несчастен будет тот человек, кто свяжет свою судьбу с И.» Меня осудили, особенно негодовали некоторые родители. А спустя несколько лет на улице меня остановила женщина, которую я не узнала. Она вела за руку маленького мальчика. Назвавшись матерью одной из моих учениц того 9Б, она призналась, что она с дочерью сполна вкусила всю непорядочность И., чей сын теперь растет без отца. «Как Вы были тогда правы!» – добавила она.

Через три дня мы будем отмечать Йом Кипур – это день, который ежегодно отмечается в Израиле, как день покаяния за свои грехи. Каждый из нас должен попросить прощение у родных, друзей и близких за все обиды, которые мы нанесли им. Господи, научи меня простить их! Ведь прошло уже так много лет, но ничего не забыто. 

 

47. АНТИСЕМИТИЗМ

Осенью я опять получила классное руководство в чужом классе. Я представляла всю сложность работы с этими детьми, вернее с их беспокойными родителями. В борьбе за права своих детишек они добились полного разлада между детьми и их учительницей, учительница вынуждена была уйти с работы. Другие учителя отказались брать этот класс, а я подумала: «Чем я лучше?» Не могу сказать, что эти дети доставляли мне больше хлопот, чем предыдущие. Среди них были ребята, привыкшие к подчинению и легко выполняющие требования учителей и школы. Для них не составляло большого труда прилично учиться. Другим было сложно осваивать программу на общем уровне, и они часто испытывали раздражение от своих неуспехов. И они, завидуя успехам других, нашли себе применение и забаву в мелких пакостях, чтобы заставить ребят уважать себя и привлечь внимание учителей. 

В этом классе камнем преткновения были дети еврейского происхождения. Они умели учиться, были добропорядочны и отзывчивы, но именно эти их черты и вызывали протесты. Меня огорчала такая ситуация. Антисемитизм – это признак низкой культуры определенной части общества и семьи, в которой эти дети воспитывались. Тем труднее было их перевоспитать. Я чувствовала, что мои беседы не приносят должных плодов. Для меня это одна из самых болезненных проблем в современном обществе. К сожалению, еврейские дети часто бывают беззащитны перед хулиганством и хамством распущенных ребят. Не каждый из них может защитить себя. И эта безнаказанность усугубляет сложность положения. Один мой ученик Лева Либерант страдал от постоянных побоев своего одноклассника Романа Кабанова. На уроке физкультуры стоит только учителю повернуться к ним спиной, как Роман беззастенчиво поворачивается и бьет Леву наотмашь ногой. Когда я спросила Леву, почему тот не даст сдачи своему обидчику, ведь он выше и сильнее его, Лева ответил: «Так ведь ему же больно будет...» Левке всегда жалко других. Как это похоже на отношение израильских солдат!

Здесь мне хочется отойти от московских воспоминаний и отдать дань Израильской Армии и ее солдатам. Подтянутые парни и девушки видны во всех городах и поселках. Почти все вооружены, но ни у кого не возникает мысль об их агрессивности. Солдаты радушны, чутки к старикам и детям, всегда готовы прийти на помощь. Если честно, то мне всегда приятно обратиться к ним за помощью. Наш народ не любит войну, думаю, как и многие другие. К сожалению, наше окружение, состоящее из арабских стран, не может успокоиться и мы всегда должны быть готовы к их нападению. Эта ситуация в стране воспитала в Израильских солдатах особую самоотверженность, и в случае необходимости (за 70 лет существования страны ей пришлось обороняться в течение восьми войн) мало, кто из молодежи, остается в стороне. Недаром эта армия считается одной из лучших. 

Возвращаюсь к моему повествованию. Я долго думала над создавшейся ситуацией, и у меня в голове родился план. Я пошла в детскую комнату милиции и уговорила дежурную девушку милиционера принять участие в моем розыгрыше. Одновременно я попросила маму Левы написать заявление в милицию с просьбой принять меры и утихомирить Романа. Мы не собирались привлекать в дело родителей Романа, просто напугать его, учитывая его малый возраст. Директор школы был поставлен в известность. На следующий день к школе подъехал милицейский газик, из него вышел милиционер при полном параде и направился в класс. Четвероклассники замерли и с ужасом ждали продолжения событий. А когда представитель милиции попросил Кабанова собрать портфель и последовать за ним, дети попадали в обморок. Они с ужасом смотрели в окно на машину и ждали продолжения. Романа пригласили в кабинет директора и там запротоколировали содержание допроса. Конечно, Роман не был знаком с законом СССР, что никто не имеет права допрашивать его, несовершеннолетнего без присутствия родителей. Затем его увезли в отделение и, вызвав маму, заставили ее подписать обещание от имени сына не применять агрессивных действий по отношению к своим товарищам. Этот договор действовал до восьмого класса. 

Но антисемитский душок среди некоторых ребят, к сожалению, сохранился. Однажды в учительскую прибежала заплаканная Аня Мендлина и рассказала, что кто-то рано утром до начала уроков поставил фашистские флажки со свастикой на парты еврейских детей. Может быть, кого-то это и оставило бы равнодушным, но не Аню. Виновники с гордостью признались в содеянном. Вызванные в кабинет директора, Т. и А. подтвердили, что они почему-то не любят евреев и всячески им вредят. Отец Т. (журналист Литературной газеты) потом долго клялся в своем уважении к людям любой национальности и считал своим долгом воспитывать в своих детях полное равенство между народами, как и записано в Конституции СССР. 

Трудно сказать, откуда берется антисемитизм. Ведь это озлобление тянется во всем мире уже более трех тысяч лет. Видимо, кто-то когда-то не мог простить евреям их почти поголовную грамотность, успехи в освоении наук, неподдельное тяготение к постижению тайн вселенной. Мои сородичи не увлекались пьянством, были хорошими семьянинами и верными друзьями. Им приписывали мошенничество и желание выслужиться. Я сама выросла в семье, где взрослые и дети не представляли себе возможности присвоить чужие капиталы. Мой папа издавал книги, отличался большим профессионализмом и грамотностью. Ему поручали считывать свои собственные произведения во втором или третьем издании. В редакции знали, что Гинзбургу можно доверять, он не подведет. По неписанному закону того времени начальник отдела прежде, чем поставить свою подпись, чтобы узаконить издание книги, беззастенчиво требовал от автора отдать ему оброк – половину гонорара. Это было общепринято и начальник, член Компартии, не читая ни одного экземпляра, присваивал себе львиную долю труда без зазрения совести. И никто не сомневался в его «честности и порядочности». Моя дочь как-то спросила меня: «За что нас все так не любят?» Я не смогла ей ответить. Я и сейчас не могу объяснить, что Европа имеет против Израиля и что ее так привлекает в арабских странах, почему они прощают им любые теракты, обманы, средневековую жестокость и отсталость.

Однажды, придя утром в школу, мы обнаружили написанную аршинными буквами на фасаде школы надпись «СИНАГОГА». Я пошла к директору и предложила найти способ стереть ее. На что он спокойно ответил: «Зачем? Пусть остается». Не знаю, как сейчас, но надпись красовалась на стене несколько лет. Как-то раз, стоя в очереди в магазине за продуктами, я услышала разговор двух молодых женщин: «В этом году нужно отдавать сына в школу. Не знаю, куда отдать». На что другая ответила: «Чего тут думать? Конечно в Синагогу! Это лучшая школа в нашем районе». Оказывается, наш рейтинг был уже достаточно высок. 

 

48. ЗОЛОТОЙ ВЕК ГИМНАЗИИ 1543

После долгой тщательной проверки, касающейся всех аспектов работы школы, наше учебное заведение получило новый статус и стало называться «Гимназией на Юго-Западе N1543». Это с одной стороны внушало нам гордость, но и вызывало некоторый мандраж. Мне пришлось перевести всех учащихся на учебники высшей категории – «английский язык для особо одаренных детей». Но и сразу избавиться от средних учеников было неприлично, несколько лет мы продолжали учить всех. Отбор учащихся на конкурсной основе начался позднее. 

«Лихие девяностые» внушили нам ощущение свежего воздуха и ожидания больших перемен. Нам казалось, что наконец-то вся жизнь пойдет по-другому. Желание все изменить, придать новый импульс нашим делам и начинаниям, заставило нас полностью пересмотреть свою работу, искать новые пути, новые представления о воспитании подрастающего поколения в нашей стране. Надо было всеми возможными способами сохранить в молодых людях веру во все доброе, честное, благородное, не дать им потерять основной стержень в жизни, помочь устоять в испытаниях. С чего начать? Не хотелось возвращаться к тем методам воспитания, которые уже давно набили оскомину.

Озвучил эти новые идеи наш директор. Он всегда приходит на первый педсовет после летних каникул со свежими идеями. Это не значит, что весь коллектив сразу начинает претворять в жизнь новые задумки, но самые яркие в нашей среде загораются раньше других и заражают этими идеями остальных. Я не отношусь к разряду двигателей прогресса, но всегда с любопытством слежу за проявлениями первых движений в коллективе к осуществлению намеченных целей. Побороть в себе инертность не просто. Надо сначала самому понять, в чем суть нового подхода. Продолжать убеждать молодежь в старых приоритетах, значит заведомо проиграть битву за будущее поколение, которое уже не верит в старые догмы и ищет новые ориентиры. С них мы и начали. Надо было найти новых героев. Не перебирать тех, которые служили примером все семьдесят лет советской власти, а начать с предыдущих, дореволюционных лет России. 

Так по инициативе Юрия Владимировича Завельского и подхвативших его идею учителей родилась мысль провести общий праздник, посвященный девятнадцатому веку. На подготовку этого грандиозного мероприятия ушел почти год. Продумали и распределили тематику, театральные спектакли, танцы, костюмы. Школа преобразилась. По коридорам сновали совершенно неузнаваемые ученики и учителя в бальных платьях, костюмах и прическах ХIХ века. Почти все учителя поддержали эту инициативу и были в тот день дамами и кавалерами из дворянского общества. И те и другие разучивали мазурку и полонез. Праздник начался рано утром. Под торжественную мелодию Полонеза Огинского в зал вступила группа малышей. Они были одеты в костюмы гимназистов: белоснежные блузки, темные юбочки и белые банты, мальчики были одеты в темные жилетки на белоснежных рубашечках, отутюженные черные брючки и лакированные туфельки. Их глазенки светились гордостью, а некоторые взрослые испытали чувство умиления и даже прослезились. Программа праздника была обильна: сцены сменялись одна за другой – Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой. Днем был объявлен перерыв и все классы разъехались по ресторанам Москвы, заранее заказанные родителями. После обеда представления продолжались. Интерес был огромным. Между спектаклями объявлялись танцы.

Через год литературно-театральные вечера продолжились. На сей раз школа изображала Серебряный век. Каждый класс изучал различные литературные течения, связанные с именами выдающихся поэтов и драматургов того времени. Моему классу достался один из лучших театров Москвы – театр Вахтангова. Стенды каждого класса оформлялись с помощью красочных фотографий актеров театра и разных спектаклей. А на школьной сцене бесконечным потоком шли постановки разных авторов, исполнялись романсы и поэтические произведения Зинаиды Гиппиус, Андрея Белого, Александра Блока, Саши Черного, Северянина, Анны Ахматовой, Гумилева, и др. В кабинете труда демонстрировался фильм, поставленный энтузиастами – учителями по пьесе М. Зощенко «Зойкина квартира». Под занавес коллективом учителей был поставлен спектакль «Принцесса Турандот».

С тех пор театральные вечера проходят ежегодно. За эти годы были поставлены спектакли по пьесам разных советских и зарубежных авторов (боюсь, что все не назову): «Капитанская дочка.» А.С.Пушкина, «Синяя птица» Метерлинка, «Ким 1V» Горина, «Мастер и Маргарита» Булгакова, «Женитьба» М.Зощенко, «Как трудно быть богом.» Стругацких, «Убить дракона» Горина, «Голый король» Шварца-Горина, «Тень» Шварца-Горина, «Одесские рассказы» Бабеля, «Дом, где разбиваются сердца» Бернарда Шоу, Театр Михоэлса, Жизнь В.Маяковского, Эдит Пиаф, «Сирано де Бержерак», «Дни Турбиных» Булгакова, «А завтра была война», «Зори здесь тихие», «Мандат» Эрдмана, «Укрощение строптивой» Шекспира, «My fair Lady» Bernard Show (на английском языке), «Вождь краснокожих» О.Генри , «Вишневый сад» А.П.Чехова, «Гамлет» Шекспира, Жизнь Роберта Бернса и его поэзия и др. 

На наших спектаклях присутствовали студенты театральных училищ и актеры. Их оценки режиссерских работ некоторых учителей (Е.Д. Волжиной, О.Е.Потаповой, М.А.Кукиной и др.) и учащихся были достаточно высокие. Некоторые наши ученики закончили театральные училища и стали актерами ведущих театров, режиссерами, кинооператорами и журналистами. Я испытываю ностальгию по школьным театральным вечерам и капустникам. 

Моя семья давно уехала из России, но мы продолжаем быть в курсе всех школьных событий. Огромное спасибо Сергею Павловскому, который организовал сайт гимназии №1543 и постоянно помещает на его страницах фотографии и заметки об интересных делах нашей школы.

 

 

 

 

 

49. ЙОГУРТ

Занятия шли своим чередом, но жизнь становилась все труднее и труднее. Девяностые годы не могли пройти мимо. Пустые прилавки в магазинах. Цены на продукты питания выросли в сотни раз. Появились самодельные рынки у входов в метро, магазины продажи подержанных товаров, огромные рыночные павильоны, палатки полуфабрикатов. Самое страшное для всех нас было отсутствие стабильности в стране. Опасно было выходить в сумерках на улицу, выпускать детей одних в школу и на другие занятия. События вызывали панику и приводили к отчаянию. В стране проходили постоянные митинги. Народ очнулся после семидесяти лет коммунистической спячки и пытался сбросить загнившую власть. Возрос интерес к политическим системам в европейских странах, желание перестроить жизнь внутри страны. 

Я побывала в Финляндии с делегацией советских учителей. Разница огромная. Бросалась в глаза наша вопиющая бедность. Их зарплаты были не сопоставимы с нашими. Иногда стыдно было рассказывать об условиях нашей жизни. А ведь Финляндия была одной из самых бедных вотчин России до того, как Ленин подписал декрет об ее отделении. Они до сих пор благодарны ему за этот смелый шаг. 

В Финляндии я купила свой первый магнитофон. Стыдно сказать, у меня, учителя английского языка с большим стажем, никогда до этого не было своего магнитофона. Моему восторгу не было границ. На него ушли все мои подарочные деньги. В гостинице мы впервые столкнулись со шведским столом. Представляю, какое впечатление мы производили на обслуживающий персонал. Как мы вытаращив глаза сопровождали все эти столы, заваленные невиданными для нас продуктами. Мы пытались попробовать все. Я опять повторю слово «стыдно» в отношении нас. Каждый пытался набить сумочку пакетиками с чаем, кофе. В ресторане мы попробовали сказочное для нас блюдо в глубоких тарелках: сладковатый кефир с плавающими в нем разными фруктами. Это был йогурт. Как нам было жалко, что нельзя дать попробовать диковинное блюдо нашим детям. Йогурт они попробуют только годы спустя.

Как раз в эти дни одна из наших коллег в дружеской переписке со своими бывшими учениками из Германии, где она преподавала русский язык, обмолвилась о тех трудностях, которые переживала наша страна в те годы. Тронутые немцы решили совершить поездку к нам в школу с гуманитарной помощью. И вот незадолго до Нового года около нашего запасного выхода во дворе остановились три огромные фуры. Высоченные молодые ребята, говорящие на немецком и на ломанном русском языке, стали разгружать машины и заносить в школу ящики. Перед администрацией встала трудная задача распределить продукты так, чтобы никого не обидеть: ни учеников, ни учителей, которые одинаково нуждались. Директор собрал консилиум, чтобы решить эту проблему. Консилиум предложил учителям выбрать подходящую им одежду и оплатить все по сносной цене с тем, чтобы вырученные деньги раздать ребятам в зависимости от количества членов семьи. Раздача продуктов проходила проще: все раздавалось по семьям на вес. Уборщицы и весь технический персонал школы были учтены наравне со всеми. Таких продуктов мы раньше и не видели. 

 

50. АМЕРИКАНСКИЕ ШКОЛЬНИКИ

В 1992 году администрация средней школы в городке Тенефлай в штате Нью-Джерси решила организовать обмен учащихся американской и русской школы. Выбор пал на гимназию 1543 на Юго-Западе Москвы. Несмотря на наше бедственное положение в девяностые годы, огромный интерес к России после распада СССР был так велик, что родители американских ребят решили взять на себя большую часть расходов. Нашим учащимся предстояло жить в семьях американцев на полном пансионе их родителей. Они также оплачивали авиарейс наших ребят в оба конца. В нашу задачу входило: полный прием американцев в квартирах новоиспеченных друзей в России, питание в школе, экскурсии по Москве и Петербургу, оплата гостиницы в Питере, оплата поездки в спальном вагоне до Петербурга и обратно. 

Первым поехал в Америку Алексей Валерьевич Кузнецов. С ним десять ребят разных классов. Все были в восторге. Потом пришла моя очередь. Не могу сказать, что я спокойно отнеслась к выезду за рубеж. Для меня все казалось проблематичным: ответственность за здоровье и жизнь ребят, их поведение в незнакомой среде, их умение адаптироваться, их толерантность. Но больше всего меня волновал мой английский язык, ведь меня обучали современному английскому языку, а не американскому, который существенно отличается. Алексей Валерьевич выступил перед американцами с критикой их языка, убеждая их в том, что этот язык безграмотный, привезенный в Америку людьми, бежавшими от преследования полиции и церкви.

Полет длился 18 часов с двумя посадками в Ирландии и в Канаде. В аэропорту Кеннеди был теплый вечер. При оформлении документов таможенник был потрясен количеством детей, вписанными в мой паспорт. “Are they all yours?” – спросил он. Дети рассмеялись. Нас встречала Елена Дмитриевна Волжина, которая преподавала в Тенефлае русскую литературу по контракту, и учительница русского языка американка Руфь. Я была немного не в своей тарелке, плохо соображала и с трудом адаптировалась. В Тенефлае нас окружили американские ребята. После короткого знакомства они разобрали своих гостей, договорились о встрече в школе перед уроками. Заведующий кафедрой русского языка проводил меня к Вайсманам, у которых останавливались почти все наши учителя. Дома оказалась только их дочь Дарья – крупная, несколько распущенная девица, которая не проявила никакого дружелюбия, равнодушно отправила меня наверх в мои апартаменты. Комната была на третьем этаже под самой крышей. Из-за этого потолок был скошен, а окна размещались на крыше, что вызвало у меня восторг. Я могла сквозь стекло рассматривать звездное небо западного полушария по ночам. А иногда по стеклу бил дождь или мягко падали снежинки. Еще одно большое окно выходило в сад, где деревья были покрыты золотом осенних листьев, а земля пышно расцвела золотым ковром. 

Хозяин дома, где я жила, Гидеон Вайсман, мать Лойс, дочь Дарья – ученица старших классов школы Тенефлая и младший сын Стави – ученик начальной школы. Мы сдружились со Стави и часто делились с ним впечатлениями, он проводил для меня экскурсии по Тэнефлаю на самокате, а я шла пешком. Городок маленький, уютный, расположен в получасе езды от Нью-Йорка. Много зелени. Меня удивило, что в городе не найдешь негров. Только единицы темнокожих работают уборщиками. 

Занятия в школе начинались в 8 часов. В мои обязанности входило будить Дарью утром, чтобы она не опаздывала в школу. Это было не очень просто. Дарья тянула до последней минуты. А я была заинтересована выйти пораньше, чтобы не опоздать на специальный школьный автобус, который занимался сбором ребят по улицам городка и развозкой их по домам после школы. Мне нелегко было бежать на автобус в последнюю минуту, и я не ждала Дарью. Она же влетала на ходу, запыхавшись, просила у ребят расческу, чтобы пригладить свои непослушные вихры, потом бесцеремонно ставила ногу на соседнее сидение и завязывала шнурки на ботинках. Меня все это здорово смущало, но никто ей не делал замечаний. 

Наши ребята сначала посещали уроки вместе со своими друзьями, у которых они жили. Впоследствии они усвоили расписание, расположение кабинетов и начали ходить на уроки по своим интересам. Мне было приятно слышать, что американский английский не вызывает у них особых затруднений. Урок английского языка не произвел на меня большого впечатления. Учительница поздоровалась и раздала ученикам на весь урок кроссворды. Несколько москвичей из моей группы справились задолго до конца урока. На перемене преподаватель спросила меня, откуда мы находим таких умных учеников. Мне было трудно объяснить ей разницу наших систем школьного образования. У нас дисциплина гораздо выше, учебная мотивация учащихся не подлежит сравнению, четкая организация уроков нацелена на привитие навыков получения учебных знаний. 

Я уже тогда заметила, что если выпускники наших школ почти поголовно стремились получить высшее образования, то учащиеся американских школ нацелены на получение прикладных навыков, чтобы применить их на практике или в бизнесе. И их уровень гуманитарного развития, их интерес к литературе, живописи, искусству, музыке, истории снижен. Я наблюдала за попытками Елены Дмитриевны Волжиной поднять интерес американских ребят ее класса к русской литературе. Однажды при мне она пригласила родителей ребят вечером в школу, чтобы провести с ними родительское собрание, что вообще никогда не практикуется в американской системе образования. Накануне она выразила свое возмущение отношением ребят к ее предмету на русском языке и попросила меня перевести ее речь на английский язык, затем выучила этот перевод и выразила свое возмущение, не сделав ни одной паузы. После этого она попросила их не задавать никаких вопросов, так как она не сможет на них ответить членораздельно. Родители поблагодарили ее и молча разошлись. Как ни странно, но эта попытка найти общий язык с ребятами возымела успех. 

К нам в гости в Тенефлай приехали одноклассники наших ребят, которые эмигрировали в США незадолго до этого: Аня Розеноэр и Алеша Поленов. Все долго обменивались впечатлениями, повсюду ходили вместе, не расставаясь. Алексей с горечью поведал нам, что большая часть населения страны ограничена повседневными заботами, не знает даже свою американскую литературу. Его учительница отказалась с ним говорить о рассказах О. Генри, так как она их не читала, потому что они не входят в школьную программу. Алеша был потрясен. 

В план нашего пребывания в Тенефлае входило проведение праздничных вечеров: праздник Thanksgiving day отмечали в доме одной из принимающих семей, вечер русского языка мы провели в школе. На вечере исполнялись русские песни и две сценки из русской классической литературы, поставленные совместно американскими и русскими школьниками. Е.Д.Волжина репетировала выступления обеих групп во время своих окон между уроками. Для выступления она подобрала одну песню, которая никак не давалась американцам, и она обратилась ко мне с просьбой перевести ее на английский язык. Вот слова той песни. (Авторы Ольга и Николай Васильевы).

«Ты, душа моя – косолапая,
Что болишь ты у меня,
Кровью капая?
Кровью капая, в пыль дорожную,
Не случилось бы со мной
Невозможное.

Без любви нам 
Жить – только мучиться.
Ничего у нас с тобой,
Не получится»…

Сама песня носила чисто русский упадочный характер. Понять ее американскому юноше было трудно. «Душа – кровью капая, да в пыль дорожную». Такая кровавая драма. Не могу сказать, что мне правильно удалось перевести все содержание песни. Но американские учащиеся опешили. И мы оставили работу над ней. Не знаю, как можно объяснить им всё это… 

На мартовские каникулы американцы приехали в Москву. Принимать их было гораздо сложнее. Условия жизни наших ребят были несравнимо ниже, чем у американцев. Шел 1993 год: в стране крайне неспокойно, в магазинах пусто, не всегда и не все можно объяснить иностранному подростку. Да мы и сами не все понимали. Мы повторили весь ритуал встречи и отправили гостей по домам. Мы не хотели знакомить приезжих с нашей школьной столовой и готовили завтраки с помощью родителей, накрывая для гостей столы в специальном классе. Потом были экскурсии по школе, по Москве, в Третьяковскую галерею, в Музей изобразительных искусств, в Загорск, на Бородинскую панораму, по старому Арбату и посещение балета «Спящая красавица» в Большом театре. Семья Ани Виноградовой устроила импровизированный вечер у себя дома. Могу сказать сразу, что заинтересовать американских юношей и девушек рассказами об истории Москвы и войной русских с Наполеоном было почти невозможно. Они разговаривали вслух, не стесняясь экскурсоводов, или спали всю дорогу. В этом они напоминают израильских детей, что мне очень обидно. Юрий Владимирович – директор школы, побеседовав с американскими детьми, очень разочаровался. Оказалось, что в России дети читают гораздо больше иностранных авторов, чем в Америке. Напрасно мы пытались заинтересовать их нашим самодеятельным театром. Ребята показали им спектакль по О.Генри «Вождь краснокожих» на английском языке. Зал, переполненный нашими учащимися, смеялся над двумя незадачливыми воришками, похитившими подростка из богатой семьи. Американцы же были совершенно равнодушны и не проявили никакого интереса к спектаклю.

Спустя несколько дней, мы отправились в Санкт-Петербург на поезде. Американцы закрылись в своих купе. Народ, привыкший к свободе, не всегда отвечает за свои поступки. Они могут курить, пить, подраться, открыть окно. У меня фантазия богатая. Я всегда внимательно слежу за своими сорванцами, ведь если я взяла их в путешествие, я отвечаю за их жизнь перед их родителями. Американская учительница спокойно отдыхает, а дети галдят в закрытых купе и никому не дают спать. Это менталитет детей Америки и Израиля. Они везде чувствуют себя свободно, не задумываясь об окружающих. И никто не имеет права сделать им замечание. Наутро экскурсовода они, конечно, не слушали – в лучшем случае спали или всю дорогу болтали. Я надрывала голос, чтобы донести до них свой перевод. Все напрасно. В Зимнем дворце, вместо того, чтобы восхищаться убранством залов и шедеврами живописи и скульптуры, они стали кататься на искусно инкрустированном паркете, как по льду катка. Экскурсовод встала оцепенев. Узнав, что это американские дети, она успокоилась. Наши в восторге смотрели на всю эту роскошь. Так что, наши гости не сумели оценить, то, чем мы можем гордиться, и что нам очень хотелось показать. Наше пребывание в Питере сопровождалось вспышками недовольства некоторых из них. В музеях им делали замечания экскурсоводы, в кафе они не были удовлетворены едой. По дороге они часто уставали и останавливались, садясь на холодные скамейки. Петербург нас встретил холодными ветрами, мокрым снегом и дождем. Американские девочки не признают режим дня. Они встают с большим опозданием, принимают душ и выходят на улицу с мокрыми волосами, с которых капает вода. Волосы сразу же превращаются в сосульки. И так они ходят по морозу без головных уборов. Меня все это бесило. Слава Богу, никто из них в Москве не заболел. Но я нажила себе врагов среди них. И мы расстались врагами. 

 

51. ПРОЩАНИЕ С РОССИЕЙ

В последние годы я работала в старших классах учителем и одновременно выполняла роль заведующей кафедрой иностранных языков. Работать становилось все труднее и труднее. Мне приходилось посещать уроки других учителей, заботиться о повышении их квалификации, проводить олимпиады по всем классам, приемные экзамены и набор новых учителей, что отнимало много дополнительного времени. Я пыталась одновременно поднять и свой разряд: писала разработки к новому учебнику, давала открытые уроки. Сказывался мой возраст и постоянные проблемы с дочерью и ее здоровьем.

Моя дочь Маша с большим трудом закончила школу. Врачи наперебой давали ей всевозможные лекарства, которые мало помогали, но зато несравненно ухудшали ее память. Представляю себе, как тяжело ей было осознавать свою несостоятельность. Я по возможности занималась с ней гуманитарными предметами, а учитель математики Татьяна Ильинична Данилова проводила с ней дополнительные занятия, постоянно помогала Маше по химии Валентина Анатольевна Руднева, огромную помощь оказала ей Наталья Викторовна Шаронова по физике. Мы безмерно благодарны им за это.

Нам грустно было прощаться со школой. Это всегда и для всех волнительное событие, а для нас в тот год он был окончанием целой эпохи. На Выпускную ночь родительский комитет заказал для учащихся и учителей речной катер подходящей вместимости, разместили на палубе столы с всевозможными яствами, пригласили джаз и продумали всевозможные веселые мероприятия. Представьте себе ночь, за бортом плещется вода, на небе звезды. Мы тихо плывем по Москва-реке мимо электрических огней и высоких зданий, которые сказочно отражаются в воде. Я сижу на корме и не могу оторваться от этой красоты. Мы проплывали мимо храма Христа Спасителя, я засмотрелась в водоворот речной излучины под мостом, и тут произошло чудо – храм поднялся и поплыл над рекой, как сказочный дворец. Я не смогла удержаться от восторженного восклицания. Так мы плавали до шести часов утра. 

Пришла пора думать об учебе и трудоустройстве дочери. Врачебная комиссия определила ей II разряд инвалидности без права работы и учебы. Никакие доводы не помогали. Разрешить ей учиться даже в самых элементарных учебных заведениях, чтобы получить хоть простейшую профессию, врачи не желали. И после многих мытарств и безысходности однажды ночью при полной бессоннице мне в голову пришла шальная мысль – уехать из России в другую страну, где нас примут. После долгих разговоров мы определили свой выбор – Израиль. Не буду рассказывать здесь, как трудно было нам с сестрой решиться на такой шаг. Это другая песня. 

Сборы, оформление документов и отъезд может быть сравним со стихийным бедствием. Все мы были как в угаре. За день до нашего отлета умерла Ирина Николаевна Деева. Так начались для меня тяжелые потери близких друзей. Вся ночь прошла в сборах. Настроение было муторное. Утром пришли друзья, несколько учеников, кто-то плакал. Погода была сумрачная. Лил дождь со снегом. До меня мало что доходило. В аэропорту мы лихорадочно прощались. Прощай Россия! Не поминай лихом!

Мне было очень жаль, что наши дети не проникнуться любовью к этой стране, особенно мой племянник Илья, ведь ему всего 10 лет. Впоследствии он скажет, что мы его тогда увезли, не спросив. Сейчас, мне кажется, он не жалеет: окончил школу, отслужил в армии и поступил в Университет в Тель-Авиве. А моя дочь, Маша, выбрала себе учебное заведение, получила профессию и работает в министерстве. Скучает по снегу. Как-то ее спросили, что тебе привести из Москвы в Израиль? Она расплакалась и сказала «Школу». 

 

 

 



"Мне снятся уроки в 43 школе" - интервью М.А.Гинзбург

 

www.1543.ru