|
Человек мечты Интервью Ю.В.Завельского 2015 года
ВИДЕОЗАПИСЬ РАЗГОВОРА /76 минут/
ОТКРЫТИЕ ШКОЛЫ Юрий Владимирович, первое — мы просим всех представиться. Как Вас зовут, какую роль в Гимназии выполняете и как давно в 1543 работаете. Я — бессменный директор Гимназии №1543 с 1975 года — уже 40 лет. Зовут меня Юрий Владимирович, фамилия моя Завельский. Вы помните 1 сентября 1975 года? Каким был этот день? Ну как можно его забыть? Конечно, помню. 1 сентября 75-ого года: крыльцо нашей школы №43, Гагаринского района, города Москвы. Я стою на этом крыльце, рядом со мной — мальчик, фамилию которого я до сих пор помню, Калашников. Он держит в руках знамя школы: тогда у каждой организации было свое знамя, и мы им очень дорожили. Когда началась жизнь школы, это знамя часто стояло и на сцене во время праздников, и на крыльце Гимназии во время каких-то акций. Также рядом со мной стояли учителя. Лариса Давыдовна, Александр Юльевич, Валентина Григорьевна, Юлия Романовна и другие. И очень много ребят. И я произносил какие-то слова, которые, разумеется, уже не помню. Но это было очень тёплое напутствие той школе, которую мы открывали. И сейчас, по прошествии сорока лет, те слова и пожелания, думаю, во многом сбылись. Юрий Владимирович, а когда вы больше волновались? Тогда или сейчас, 1 сентября 2015 года? В одинаковой степени, но по-разному. Тогда мы открывали школу. В моей жизни это было первое открытие образовательного учреждения, где я оказался самым главным. А сейчас, спустя 40 лет, когда пристроили новый корпус, я, конечно, тоже волновался, но радость уже была другой. Во-первых, не стоит забывать, что я стал старше на 40 лет — это очень важно. Во-вторых, 40 лет — это не просто жизнь. Это труд, беспокойство, радости и печали. Жизненный опыт придавал мне уверенности, когда я выступал 1 сентября 2015 года. Но всё равно было волнительно, потому что открывался новый корпус: я его долго ждал, боролся за него, мечтал о нём. Мечта моя сбылась. Всякая мечта, которая реализуется, приносит человеку счастье. Принесла и мне. Я был счастлив, безусловно. Сколько нужно времени, чтобы создать хорошую школу? 40 лет — это необходимый срок, или можно быстрее? Для того, чтобы создать хорошую школу, необходимо 15-20 лет. А что за этот временной промежуток должно произойти? Рождение традиций и, что самое главное, становление и детского, и учительского коллектива. Для того, чтобы создать стабильный, работоспособный, творческий педагогический коллектив, нужно примерно 20 лет. За это время кто-то уходит, кто-то приходит. Иногда — на всю жизнь, иногда — на какое-то время, и потом мне приходится с ними расставаться. К двадцати годам коллектив достигает той стабильности, которая обеспечивает определённый уровень образовательной деятельности. А после того, как прошло 20 лет, эта стабильность остаётся? Остаётся. Конечно, что-то меняется: не может такого быть, чтобы ничего не менялось в жизни. Кто-то уходит, кто-то приходит, но это уже единичные случаи, и они не имеют решающего влияния на общий дух школы. А вот тогда, когда мы открывали школу в 75-ом году — было очень сложно. Пришло очень много совершенно случайных людей, которые плохо представляли школу так, как я её представлял. И поэтому приходилось с ними расставаться. А некоторые расставались со мной сами. Помню, мы проводили первый педагогический совет. Он состоялся накануне начала учёбы, 30 августа 1975 года. Как сейчас помню: он был в теперешнем 2-ом кабинете. Я к нему очень долго готовился: продумывал всё то, что должен сказать людям, которые придут на совет. Я должен был чётко сформулировать им идеи, которые будут заложены в основе нового образовательного учреждения. Я должен был изложить свою личную концепцию, философию той работы, которую мы с ними начинали. Я пришёл в кабинет — там сидело человек 40-45, может, чуть больше. Я никого не знал, за исключением некоторых. Как они воспримут то, что я им скажу? И вот, через 10-15 минут после педсовета ко мне в кабинет пришли две учительницы и сказали: «Юрий Владимирович, вы очень хорошо говорили. Мы вас поняли, но работать с вами не хотим, потому что чувствуем, что подняться до уровня тех задач, которые вы перед нами поставили, мы не можем.» Я поблагодарил их за честность, выдал трудовые книжки и расстался с ними. Это было 30 августа 1975 года — через сутки должна была открыться школа! Одна была учительницей биологии, другая — английского языка, мне срочно нужны были такие учителя. Я нашёл замену. Они недолго проработали, год-два, и тоже ушли. В первые годы очень много народу ушло. Когда закончился первый год работы школы №43, я долго думал: как мы работали, чего мы достигли, в какой степени, хоть в мизерной, мы реализовали то, о чём говорили на педсовете. Я понял, что многие не соответствуют моим представлениям об учителе и его работе. И 12 человек мне пришлось уволить. Это было очень тяжёлое для меня испытание, но я должен был его пройти, потому что дал себе обещание: реализовать то, о чём мы на педсовете говорили. Я был молодым директором, мне было тогда 48 лет. Многие в Москве меня не знали: я работал здесь всего 20 лет, с 1955 года. Не то что сейчас, когда любой человек на мою просьбу откликнется и меня поддержит. Тогда было значительно труднее. Я позвонил в Московский городской отдел народного образования и сказал, что мне пришлось уволить 12 учителей. Что они мне сказали в ответ на это — я не буду говорить, потому что там были неприличные слова. Но я их проглотил. Единственное, я сказал Георгию Леонидовичу Асееву, заведующему Московским городским отделом народного образования: «Я постараюсь создать в Москве хорошую, приличную школу. Я приложу для этого максимум усилий. То, что я сделал сейчас — это своеобразный промежуточный шаг к достижению цели. Вы меня должны понять, и, если вы хотите, чтобы в Москве была такая школа, поддержите меня. Многие учителя, о которых идёт речь, будут жаловаться на меня, писать письма, придут к вам на приём, но я знаю, что я делаю. Поддержите меня.» И, надо отдать должное Георгию Леонидовичу, — с ним я потом, кстати говоря, очень подружился, — он меня тогда поддержал. И удивительно, но никто из тех учителей, которых я уволил, ни одной письменной, телефонной или устной жалобы не сделал — и я это очень ценю. Может быть, они поняли меня. Первые два-три года в школе были ужасно тяжкими. Ведь нужно было работать не только с учителями, но и с детьми. А они были такие трудные! Когда я пришёл в школу №43, за моей спиной было где-то 25 лет работы — у меня набрался, скажем так, не бедный опыт. Тем не менее, ребята были трудные, и их было очень много. Вот Москва, район Тропарёво-Никулино, в нём много разных школ, и в каждой учатся разные ребята. И с большими способностями, и со скромными. Есть те, кто ходят в школу, чтобы получить хорошее образование, а есть те, кто ходят потому, что это необходимо или просто потому, что деваться некуда. Есть, наконец, и такие, которые открыто говорят, что не хотят учиться — и это постоянные срывы дисциплины на уроках, это постоянные приводы кого-то в милицию, это инспекция по делам несовершеннолетних, которые не дают мне покоя. В школу тогда попало очень много интересных и интеллигентных ребят — я их всех помню. Но ещё лучше я запомнил других — тех, на которых мне пришлось потратить много энергии и сил — одним словом, здоровья. Например. В семь утра, максимум, в полвосьмого ночной сторож открывал школу, когда я приходил, а сам уходил. Тогда у нас не было никакой вахты и охранников. И в один день, видимо, трое ребят пришли раньше меня, прошли мимо сторожа Михал Иваныча и оказались в школе одни. И когда я пришёл, а за мной и учителя, то оказалось, что мы ни в один кабинет не можем попасть, потому что во все замочные скважины дверей воткнуты булавки. И ни один человек ключ вставить не может. Сейчас я говорю об этом со смехом, но тогда мне было не до улыбки. Кабинеты нельзя было открыть, на этажах собралось огромное количество ребят, учителя не знали, что делать, уроки мы не могли начать. Но это было второе полугодие первого учебного года, и я уже знал кого-то из тех, кто мог это сделать. Я вызвал двух и сказал: «Пятнадцать минут я даю вам на то, чтобы все эти булавки вытащить из замочных скважин.» Миша Андросов ответил: «Юрий Владимирович, будет сделано!» Ладно отказал бы! Я думал, он дурака валяет, но нет. Я сказал ему: «Миша, я не знаю, кто это сделал, и у тебя спрашивать не буду,» – хотя я знал, что он знает, а может и сам это сделал, – «но ты должен выполнить задание.» За пятнадцать минут они не управились – прошло где-то сорок минут, прежде чем мы открыли двери. Потом я узнал, кто это сделал. Эти ребята пришли ко мне и рассказали. Я потом очень долго сидел в том же кабинете, где я и сейчас сижу, и думал: «Вот как быть, как работать дальше с ними?» И я понял, что без взаимного доверия с ними всё равно не справиться. Я и до этого многое им доверял, но, наверное, недостаточно. И из-за того, что я им доверял, они в какой-то степени поверили в меня. Только поэтому я в тот день смог решить эту проблему. Мишу Андросова мы сделали секретарём комсомольской организации школы. Что со мной делали учителя, что они мне говорили!… Это отдельный разговор. Но я понял, что я должен это сделать, должен попробовать. Миша потом доверия всё-таки не оправдал, но многие другие ребята почувствовали наше взаимное доверие. И не только моё: я и учителям сказал, что только на взаимном доверии мы сможем выстроить свою работу. Ничем другим. Никакие наказания, – это всё ерунда, - не помогут нам. И, наверное, наше доверие ребятам и их доверие к нам в определённой степени помогли. Так и прошли первые два-три года, очень тяжкие. Об этом можно много говорить… Знаете, надписи были разные, там упоминались многие учителя, в том числе и я. Больше всего писали обо мне. Никогда в жизни я не искал того, кто эти надписи сделал. Я думаю, ребята постепенно почувствовали, что я человек, у которого есть то, что мы называем чувством собственного достоинства. И это чувство я хотел воспитать в наших детях всегда, всю жизнь. Особенно в тех, которые были у нас тогда. А ещё ведь были школьные дискотеки, куда приходило много ребят из района? Конечно, много ребят приходило, и не только на дискотеки. Вот, допустим, выпускной вечер. Сейчас у нас неторжественная часть выпускного вечера обычно проходит где-то в ресторане, а раньше выпускной вечер полностью проходил в стенах школы: и торжественная, и неторжественная часть. И я помню, сколько было народу с улицы. Они садились за столы, что-то там ели, пили. Запретить это было опасно. Но нужно было объяснить им, что так нельзя: «Если вы хотите прийти на вечер, то вы должны попросить разрешения, и вам, думаю, не откажут. А вот так приходить, садиться за стол – нехорошо, неинтеллигентно». Но это было… Тем, кто приходили, многое, что они у нас видели, нравилось, и они потом переходили ко мне устраиваться. Вот Андрюшка Большаков, например.
СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ Юрий Владимирович, в 75-ом году, когда вы открывали 1543, у вас, наверное, в голове была модель школы вашей мечты. Насколько 1543 соответствует этой мечте сегодня? В моей мечте была не какая-то конкретная школа, а собирательный образ. Ведь всё-таки к тому времени, когда я пришёл в 43-ю школу, я проработал на Украине пять лет, потом у меня была 37-ая школа на Плющихе, потом была 589-ая, и последней школой, откуда я пришёл в директором в 43, была 194-ая, в ней я работал по совместительству. Ну и ещё была 31-ая, но не та, которая сейчас, а другая, которая была в 7-ом Ростовском переулке на Плющихе. Значит, было примерно пять школ. Какое-то представление о каждой у меня было. Многое в них нравилось, что-то не нравилось, а что-то вызывало жуткое отторжение. И вот, у меня примерно за 25 лет, к 75-ому году сложился образ не идеальной школы, нет, но школы, которая в большей степени импонирует мне. И я хотел создать такую школу. За эти 25 лет работы до 43-ей у меня был достаточно большой опыт, который давал возможность представить себе ту школу, которой бы я руководил, и тех учителей, которыми я был бы окружен, и тех детей, которые тоже всегда были бы рядом со мной. А из чего этот образ складывался? Я помню тех детей, которые были рядом со мной, когда я был классным руководителем. Это была мужская школа. Мне дали пятый класс. Точнее, не дали, а я попросил. Тогда я переехал с Украины и пришёл к Дмитрию Дмитриевичу Фомину, моему первому московскому директору, попросился к нему на работу. Он страшно не хотел меня брать. Но я сказал ему фразу, которую запомнил на всю жизнь: «Дмитрий Дмитриевич, возьмите меня к себе, вы не пожалеете!» Она была сказана от отчаяния, ведь я приехал в Москву и не мог найти работу. Его эти слова, как он сказал мне позже, очень подкупили, своей детской непосредственностью – и он меня взял. Я просил, чтобы только классное руководство дали. Его тогда вели на общественных началах, оплата этого труда была просто смехотворна. Дмитрий Дмитриевич странно на меня посмотрел, когда я попросил о руководстве. Он, видимо, счёл меня неадекватным человеком: всех надо уговаривать чуть не силком, а этот пришёл и просит – ну явно с большим приветом человек! Он снова усомнился в том, правильно ли сделал, что взял меня на работу. Но было поздно. И вот я работал с тем классом до их выпуска. Это было самое счастливое время в моей жизни! Произошло слияние школ, в класс пришли девочки… Какие ребята были, как мы работали, как мы дружили, как мы жили вместе! Очень интересно было. Вы уже тогда думали о модели школы? О том, что бы вы сделали, если бы были директором? Нет, конечно, я тогда даже и не думал о директорстве. Скажите, насколько образ школы, который у вас был в 75-ом году, отличается от нашей школы сейчас? Что из того, о чём вы тогда думали, было осуществлено, а что вы отбросили в сторону? Трудный вопрос – и вот почему. Во-первых, если мне что-то не нравится в нашей гимназии сейчас, то это потому, что далеко не каждый учитель понимает так, как я, смысл, который я вкладываю в понятие педагогика. Я не хочу называть фамилии и имена, но собрать коллектив в сто человек… Это разные люди. Кто-то час ведёт, кто-то – два. И объединить их всех, пускай очень увлекательной и красивой идеей… Вы сами понимаете – это трудно. Даже практически невозможно. Когда я создавал образ будущей школы, педагогический коллектив представлялся мне как своеобразный оркестр. Вот у нас в учительской висит та фотография, где я в роли дирижёра. Это красивая картина, но вы сами понимаете, что за ней стоит не та жизнь, которая там выражена. Это мечта, романтика. Создать такую школу очень трудно. Но всё же что-то получилось? Да, конечно, получилось. А что? Думаю, самое главное. Что самое главное в школьном коллективе? Отношения между детьми, между учителями, между учителями и учениками, отношение родителей к школе – вот из этого комплекса складывается дух школы. Та атмосфера, тот воздух, который нам так знаком. Я не могу сказать, что эти отношения у нас идеальны. Разное бывает. И когда учитель ведёт себя не так, как следовало бы в той или иной ситуации. И когда ученик не ведёт себя должным образом. И не всегда бывает между ними взаимопонимание. И не все родители в одинаковой степени понимают суть той жизни, которой гимназия живёт. Всё это есть. И вместе с тем я думаю, что атмосфера гуманных отношений в очень большой степени отражает суть нашей гимназии. Нам всё-таки удалось наполнить наш дом этим свежим, живительным воздухом. Это, по-моему, самое важное. А какими должны быть отношения между людьми? В отношениях между людьми должны быть интерес друг к другу и любовь. И все, больше ничего. Интерес друг к другу и любовь. Вот из чего складывается этот дух, о котором я сейчас говорил. Юрий Владимирович, когда мы полгода назад обсуждали будущий фильм о 1543, Вы сказали, что считаете, что о школе вообще невозможно снять интересный фильм. Все фильмы о школе - или неправда, или скука. Еще Вы сказали тогда, что знаете только одно исключение – «Доживём до понедельника». Чем же этот фильм так выделяется? Своим романтизмом. Лирическим отношением к жизни и детей, которые показаны в этом фильме, и взрослых. Но особенно тот историк Мельников. Правда, Тихонов позирует. Немножко кокетничает, рисуется – всё это верно. Но как красивы эти отношения детей и учителя! И красота отношений в этом фильме показана лучше, чем в остальных фильмах о школе, которые я видел. Эти тонкие, лирические, – любовные, если хотите, – отношения – они создают эту атмосферу. Когда людям интересно друг с другом, когда я иду в школу, и мне интересно, что сегодня скажет учительница, как она себя поведёт, потому что она по-настоящему интеллигентный человек, и мне с ней приятно, даже если я с ней не общаюсь. Это очень важно. Фильм «Доживём до понедельника» мне очень нравится. Кстати говоря, с сестрой Станислава Ростоцкого я хорошо знаком. Она была директором 171-ой школы на Комсомольском проспекте. Там есть вторая Фрунзенская улица – вот на этой Фрунзенской она и есть. И сейчас есть, очень хорошая школа. Галина Александровна была директором этой школы в течение долгих лет. А я в то время работал в 589-ой на Усачёвке, поэтому школы были недалеко друг от друга. Я часто бывал у неё в 171-ой на совещаниях, поэтому хорошо её знаю. Мне кажется, Ростоцкий поставил прекрасный фильм. Во всяком случае, до сих пор о школе нет лучше сценария, чем тот. Не помню правда, кто его написал – может, сам Ростоцкий, может, кто-то другой… Этот фильм, наверное, не только о школе. Всё-таки было время Оттепели, и там очень хорошо эта мысль читается. Как и любой фильм того времени, фильм «Доживём до понедельника» о свободе. Наверное, ты прав. Идея свободы ведь соотносится с тем, о чём вы говорили. Школа как институт чаще всего очень консервативна. В стране происходят изменения, и школа может быть на гребне этих изменений, а может замкнуться в себе, как крепость. В «Доживём до понедельника» показана именно такая школа: мир меняется, а в ней старые нравы ещё остаются, с которыми борются молодые учителя и ученики, отстаивающие свою свободу. Да. Мне нравится образ этого учителя истории. А чем? Мне не важны его познания об истории – мне понравилась его интеллигентность. На экране показан по-настоящему интеллигентный учитель: он никогда не нахамит ученику, никогда никого не унизит. Он может только иногда над кем-то сыронизировать – вот это я могу себе представить. Но ирония опять-таки идёт от тех же любви и интереса к ребёнку, о которых я говорил. Этими качествами должен обладать каждый учитель. Скажите, вы привели много примеров, как отбирали учителей. Но для того, чтобы создать школу, нужно было отбирать не только учителей, но и выращивать новое поколение учеников, почти как генетик. И дело не только в том, что с 95-ого года разрешили набор, ввели вступительные экзамены. Экзамены существуют уже лет пятнадцать, а дети всё равно меняются. Они становятся более нежные, более внимательные друг к другу. Я же помню своё время – мы были куда жестче и грубее. Как происходят эти перемены? Мне хочется, чтобы в нашей школе работали интеллигентные учителя – это всё. Мы добились этого? В определённой мере да. Мне кажется, основная масса учителей достаточно интеллигентна, хотя срывы есть – и они меня так огорчают! Но что делать? Не хватает иногда выдержки, терпения, терпимости – многого нам иногда не хватает, и поэтому приходят срывы. Но я считаю, что наш коллектив – это коллектив интеллигентных единомышленников. А как я отбираю? Не знаю. Я раньше тщательно отбирал, а теперь не настолько, потому что дай Бог, чтобы в школу пришёл человек, который просто владеет своей специальностью и передаст детям знания, которыми богат. А об остальном я уже не думаю. Раньше думал. Принимал на работу учителей, долго сидел с ними, разговаривал, спрашивал о круге их чтения, об их культурном кругозоре: что в последний раз смотрели в театре, когда были в консерватории, какой любимый композитор, что прочитали в журнале… А вдруг я чего-то не знаю! Мне было очень интересно. Сейчас я мало этим занимаюсь, потому что вижу снижение общего уровня интеллигентности в нашей стране. Смотрю, как люди очень часто из-за чепухи теряют своё лицо – и с учителями это бывает. Меня всегда страшно огорчает, когда человек не может удержаться на определённой высоте: чего-то не хватает, что-то не срабатывает. Иногда это ум, воля или характер… Это мне всегда обидно! Вижу – талантливая, способная женщина или талантливый, способный мужчина. Но не может сохранить то, что мы называем честью. Это бывает. Скажите, вы так любите музыку – какая музыка обычно звучит у вас в голове по дороге в школу? По дороге в школу я не слушаю музыку – я читаю стихи. А по дороге из школы? Другие стихи читаю. Хорошо, спрошу так. Какую музыку вы любите? Какую музыку Вы бы хотели услышать, например, на своём девяностом юбилее? Она очень грустная, что вы! Не надо её на моём юбилее играть. Самый мой любимый композитор – Бетховен. Я помню, у меня был Саша Шлянкевич – кажется, третий выпуск, он в Америке живёт сейчас. Он был из интеллигентной семьи, очень хороший мальчишка. В девятом классе это было. Я его очень любил. Однажды я у него спросил: «Бетховен написал девять симфоний. Самые интересные симфонии нечётные, а неинтересные – чётные. Знаешь, почему?» Он не знал. Я сказал ему: «Ну, вот иди думай. Когда придумаешь, вернёшься ко мне.» И в конце дня этот Саша приходит и говорит: «Я понял. Потому что он уставал, и на чётных симфониях у него уже не было тех духовных сил, которые были ему необходимы.» Это просто гениально! И я забыл зачем его вызывал: он что-то там натворил, но я ему всё простил. А у вас был свой ответ? Он был примерно близок к тому, что сказал Саша. Он не мог сказать другого, потому что не знал о личной жизни Бетховена. А она была очень сложной. Поэтому, когда происходили спады, когда наступала депрессия, когда он терял любимую женщину – вот тогда наступал этот период чётных симфоний.
СВОБОДА Во время съемок фильма о школе мы поговорили с сотней учеников и выпускников на самые разные темы. Одна из важнейших, о которой всегда говорили Вы - это тема свободы. Понимать её можно двойственно. Одни говорят, что в 1543 свободы меньше, ведь уроков много, и школьники не могут себя ничему другому посвятить. Другие говорят: вряд ли в мире возможна большая свобода, чем та, что была у нас в 1543. Дело не в школьной форме или правилах, а в свободе выбора, свободе отвечать за свои поступки. Скажите, Юрий Владимирович, для Вас свобода в нашей школе - это была цель или средство для достижения какой-то цели? Трудно ответить. Всё зависит от того, что испытывает каждый человек: кому-то кажется, что свободы мало, кому-то кажется, что свободы в избытке, кому-то кажется, что уровень свободы как раз отвечает его настроению. На этот вопрос так же трудно ответить, как на вопрос о том, что такое счастье. Один человек считает, что он счастлив, и скажет, почему, а другой на тот же вопрос ответит иначе. Счастья на свете столько же, сколько людей. Так же и с понятием свободы. Оно очень сложное. Я думаю, что свобода – это то внутреннее состояние человека, когда он может делать то, что в данную минуту его больше всего волнует, и это не найдёт сопротивления со стороны кого-то другого. А вы чувствуете себя свободным в 1543? В чём-то да. Абсолютной свободы нет на свете. Она всегда чем-то ограничена. И моя свобода, и ваша. Но в рамках этих границ я чувствую себя совершенно свободным человеком. Более того – я мечтаю, я борюсь, я пишу об этом в той книжке, которую издал: о том, как важна внутренняя свобода ребёнка. На каждом уроке, каким бы замечательным он ни был, как бы он ни был выстроен и продуман учителем, если нет внутренней свободы человека, который сидит за партой – это плохой урок! А в чём измерить эту внутреннюю свободу? Ничем. Опытный учитель сам чувствует её. А ребёнок может сказать: «На уроке этого учителя я чувствую себя свободнее, чем на другом.» Даже если его обязали что-то делать: вот не хочется, а надо! Даже в этом случае он чувствует себя более свободным, потому что учитель сумел ему объяснить, почему это надо делать. Хочется спросить про преемственность поколений. Например, очень много детей выпускников учатся в 1543, а выпускники приходят сюда работать. Как Вы относитесь к этому явлению? У Вас нет ощущения, что мы варимся в собственном котле, а новой крови не приходит? Всегда ли это хорошо? Может, людям некуда пойти работать, и они возвращаются? Может, родители не знают других школ и отдают детей к нам? Я как-то очень слабо верю в преемственность эту – не знаю, почему. Понимаешь, сосуществовать, вместе работать, вместе творить людям разных поколений – это я понимаю, это можно. Но осуществлять какую-то преемственность? Это невозможно. В конечном итоге до конца я всё равно многого не понимаю в современной молодёжи, как это ни странно, и эта же молодёжь многое не понимает во мне. Так это же естественно! Так должно быть, но это не должно мешать нашему сотрудничеству. Не знаю, от чего оно зависит. От того, насколько старшее поколение доверяет младшему, наверное. Но это очень трудно. Я вспоминаю людей своей молодости – они были во многом другие, и ребята были другие. Как вам сказать… Романтики было больше. Не было этого расчёта, утилитарного подхода. То есть, конечно, мы думали о деньгах, мы же не святым духом питались. Но это не ставилось во главу угла. А сейчас, к сожалению, деньги ставятся иногда на главное место в жизни. Можно ли это преодолеть? Я понимаю молодых людей, которые ищут работу, чтобы много платили. Вот сейчас смотрю – ребята кончают институт, мечтают о зарплате, называют какие-то цифры… Я думаю: «Боже, когда я кончал университет, мне даже в голову не приходило это, да и никому.» Не знаю… Может, плохо тогда было? Может, плохо сейчас? Я на этот вопрос не могу ответить. Юрий Владимирович, как вы считаете, должен ли учитель подавать ребёнку пример? Вот Вы его подаёте? И чем? Я об этом говорил всегда, даже в своей книжице писал. Надо постараться выглядеть перед учеником человеком если не без недостатков, то с недостатками, которые легко простить. А как?.. Трудный это вопрос. То есть, учитель должен скрывать свои недостатки? Безусловно. Человек должен скрывать свои недостатки. Учитель должен быть постоянно обращён к ребёнку своей лучшей стороной. Вы скажете: «А как же быть? Есть же и худшие стороны.» Постараться их скрыть. Да, это игра, я понимаю. Это притворство – я это тоже понимаю. Но если учитель с самого начала приучил себя к этой игре, то через какое-то время эти качества перейдут в его сущность – и он станет таким человеком. Обязательно станет! А что для вас 1543? Сакральная цифра. Цифра, которая несёт людям радость и счастье. Если только ей умело пользоваться, не ошибиться - ну как телефон правильно набирать. Вот тогда это счастье! Мы всем задаем вопрос: что за человек Юрий Владимирович? Давайте мы и у Вас спросим. Юрий Владимирович, что Вы за человек? Я представляю, что они наговорили! Кошмар! Что я за человек? Я думаю, что, прожив долгую жизнь, – мне скоро 90, страшно сказать, – я всё-таки человек мечты. Это относится, кстати говоря, не только к гимназии 1543 и не только к моей педагогической профессии. Я тот человек, который всю жизнь пытался любую мечту, которая его обуревает, превратить в реальность. Иногда мне это удавалось. А в какое время года Вы больше всего любите нашу школу? Я никогда об этом не задумывался. Наверное, осенью. Потому что это начало учебного года, ожидание того, что он принесёт… Опять-таки – мечты. Дети приходят, которых я не видел три месяца. Учителя, которых я не видел, пока они были в отпуске. Осень - это начало! Начало всего.
|
