Мусульманин

 (впечатления от фильма Владимира Хотиненко)

 

Ислам не знаю почти совсем. Помню только несколько эпизодов – покупку Корана в букинистическом магазине МГУ на 1 курсе и тщетные попытки его читать. 

Помню, как в новогоднюю ночь, уже под утро – часа в четыре, у нас открылось «второе сознание» и захотелось какого-то духовного эксперимента над собой. Треть гостей спала, треть бегала за водкой, а мы вчетвером сидели на кухне и часа полтора читали вслух суры Корана. Как будто что-то даже поняли. Отчетливо врезалось в память, что 113 сура называется «Рассвет». В последующие года два в шуточках-для-своих устойчиво жила такая – «ну что, мы уже достигли того состояния, чтобы Коран читать?», «Слышал, вчера пили всю ночь. Коран читали?» Думали продолжить традицию Бхагавад-Гитой. Не сложилось.

Позднее, курсе на 3-4, мне в руки попали изречения исламских суфиев. И, хоть и знал всегда, что все религии говорят об одном и том же разными словами, но все равно был немало удивлен не только параллелями с христианством, которое ислам формально продолжает, но и с идеями Востока, вплоть до японского Дзен-буддизма.

 

Фильм понравился. Но

Он, конечно, совершенно не про ислам. Кроме внешней обрядовости – ничего. Герой Миронова вполне мог приехать австралийским язычником, если бы воевал там. В религиозном аспекте эта, в целом верная, но уже слишком популяризованная и затасканная, идея экуменизма в фильме выражена достаточно прямо и незатейливо. Мысль о том, что лучше Бог с любым именем, чем Сатана с долларами, тоже не нова, и в фильме мне показалась слишком навязчивой. 
Свиное рыло из пруда (когда председатель теряет кейс с деньгами) – ассоциация не столько с гоголевскими «Вечерами» («Красная свитка» или как там), сколько с «Повелителем мух» Голдинга. 

Баксы, плывущие по реке, которые все ломятся собирать, тоже уже миллион раз в кино видели.

По драматургии, - завязка интересна, но потом история сильно разжижается и идет раза три по одному и тому же кругу. «Брат, выпей водки на могиле отца» - «Не могу». Это сильно. «Сын, пойдем воровать комбикорм» - «Не могу» - «Я знаю, что плохо, но мы именно так всю жизнь живем». Это сильно. Но «Брат, целуй икону!» - «Не могу» - хрясь по морде. – Это уже гротеск. В это уже не веришь. В третий раз вместо КОНФЛИКТА – штамп. Причем штамп образца XII века – Борис и Глеб, Святополк, усобицы. Для «Жития Михаила Черниговского» это было нормально (когда он в Орде отказался признать Аллаха), но это не история ветерана Афгана. Ну хорошо, такой разворот истории в обратную сторону через 1000 лет Крещенной Руси. Допустим. Но когда в финальной сцене вновь – «Перекрестись!» - «Не могу» - бах пулю в живот. Это уже слишком. Слишком вычурно. Слишком искусственно.

Больше всего из режиссерских находок понравилось, как незнакомец-убийца пьет портвейн. В гостинице нет стаканов. Администрация выдает баночки. Как для анализов. Он стоит с бутылкой и этой баночкой. Пьет. Но тут замечает за забором – трое алкашей с такой же баночкой. Он не может как все, он не хочет быть как они все, быдло. Он, этот будущий убийца, возвращается в номер и проводит замысловатый технический эксперимент – нагревает вверх бутылки над огнем, потом опускает его в холодную воду – стекло аккуратно лопается, и он пьет из остатка бутылки. То есть, он вроде не как быдло, но пьет при этом тот же самый портвейн. К тому же в одиночку. Вот это сильно. Это надо уметь. Это работа режиссера – показать суть человека без единой объяснительной реплики.

 

Очень резанул образ русской деревни.

Гротескное пьянство. Хотя, конечно, ближе к правде, чем сериал «Участок». Здесь хотя бы по смыслу верно. Но не по форме.

Жуткая сцена в магазине. «Засунь свой поганый язык себе в задницу». Может, ничего особенного – другим нормально, но я вырос в деревне, я знаю, поэтому мне режет. Ругаются, ссорятся, бранятся, словечки ого-го бывают. Но ТАК не говорят. Это чисто городское. 

Вообще, верно передать дух русской деревни конца XX века в кино, наверное, невозможно. Я не видел ни разу. Так и в этом фильме нет ни одного настоящего крестьянина. Нарочитый сосед алкаш – точно нет. Мать (Усатова) хороша. Очень умело передана простота и ум, но неудачно – тоска. Крестьянская тоска. Миронов – не от мира сего, понятно. Балуев – полностью в своей роли, но это «убью!» бывшего зека выдает образованного человека (о Достоевщине потом). Пастух-урод – отличный художественный образ! Только ненастоящий. Все кино. Как, вобщем-то, и должно быть.

Настоящих крестьян в фильме нет, но какая-то верная нота, интонация Хотиненко удалась. Мне никак не пройти мимо Деревни. Это моя вторая Родина. Практически у нас на глазах они тонули по пьяни в озере, угорали по пьяни в банях. И с одной стороны - Дядя Миша, добрейший человек, пастух, знакомый со всей нашей семьей, принятой и дедом, и доверительно общавшийся с матерью, привязанный и ко мне, и к сестрам – по пьяни ссориться с приезжим гостем у соседей, идет домой через всю деревню, берет нож, идет обратно через всю деревню, где играют дети, катаются на велосипедах, рвут смородину, и режет его насмерть. По возвращению из тюрьмы через 6 лет живет точно также, общаясь со всеми – чего в жизни не бывает. А с другой стороны - Дядя Жора. Весельчак и балагур, непросыхающий алкаш, тракторист, золотые руки, помогавший дедушке с бабушкой с новым домом, возивший нас всю жизнь на своем тракторе до станции, пытающийся обучить меня в 14 лет общению с девушками, при этом ворующий у собственного брата канистру с бензином в полпервого ночи – везет по пьяни колхозницу в прицепе в сельсовет, переворачивается вместе с прицепом, и, считая, что убил ее, уходит в лесок за огородами и вешается на собственном ремне. (Колхозница жива и невредима). И эти две истории – Миши и Жоры. Вот они для меня образ Русской Деревни. Со всей ее болью, весельем, хмельным туманом, добротой, совестью и полным безразличием к человеческой жизни.
Так что крюк в потолке, за который цепляют люльку, а потом вешаются по очереди отец и сын, висит в этом фильме на своем месте.

 

Сильная игра главных героев. Хоть крестьян из них не вышло, но это не мешает истории. История, конечно, не про экуменизм, противостояние религий на десятом месте. Главное - взаимоотношение братьев. И вот главный вопрос – А кто они? Ответ пришел сам собой. Началось с брата Федора (Балуев). Я смотрел и думал – кто это? Кого он играет? Что-то же до боли знакомое.. Это пьяное шумное выбегание из дому в распоясанной рубахе с замахиванием топора – Откуда? Да конечно! Вот она – Достоевщина! Вот она – Карамазовщина! Вот он сам – Дмитрий Карамазов. Наследник своего отца. (Отца звали Федор?) Такой же бестолковый, беспутный, отвязный, разнузданный, но на срез – чистый. Он кричал «Убью!», но не он убивал. 
Автоматически встал на место и второй брат. Николай (Миронов, «Мусульманин») – любимый герой, Алеша Карамазов. Светлый, робкий, добрый, наивный, не от мира сего. Также двинутый на религии, только вместо старца Зосимы – афганский моджахед, а вместо монашеской рясы – мусульманский платок. То же смущение, неумелость, неловкость в общении с Женщиной. И любит брат брата и ненавидит брат брата. 

Если немного поразмыслить, то вырисовывается и третий брат – Иван Карамазов. Это тот самый чекист-политрук. Он также, как и Иван, для всех чужой в этой деревне. На своей «девятке». Он самый рациональный, образованный и здравомыслящий. Ну а его последний монолог у костра о Новом Завете – прямая аллюзия с «Великим Инквизитором». Та же гордыня. Желание понять Христа рациональным умом. И черная бездна, от осознания того, что это невозможно.

 

Вот так. Можно любить Достоевского, можно не любить, но нельзя пройти мимо того факта, что прошло более ста лет, а он как стоял в основании отечественной культуры, так и стоит. А образы, вышедшие из под его пера – толи так точно угаданы, что действительно лежат в основе русской души, толи так хорошо усвоены, что современные авторы не могут придумать никаких других.

 

* * *

На самом деле, все что написано выше – сочинение-на-тему, мысли, пришедшие по ходу. Но если спросить – а затронул ли Фильм меня, лично меня чем-то всерьез? Вот чтобы до глубины души. Да, затронул. Чем? Я могу ответить чем – одной строкой в финальном барабане.

Самые сильные кадры в Фильме это молитвы Верующего в чистом поле на берегу Реки. Действие в этих местах замирает – просто «планы натуры». Молитва. И в эти минуты сознание зрителя отвлекается от сюжета и обращается вовнутрь.

Это было в моей жизни. 2001-2002 год. Год разочарований и поиска. В сентябре судьба занесла нас с двумя близкими друзьями в Рязанскую область. (По следам Есенина). Мы заночевали в одной деревне за Касимовым. Потом все вернулись, а я никак не мог выкинуть эти места из головы. С одной стороны, жизнь совершенно не складывалась и не склеивалась. Все, что раньше грело и вселяло надежду, заглохло. Москва опротивела. А с другой – внутри что-то рождалось, кипело, бурлило, как в спящем вулкане, с каждым днем грозясь вырваться наружу. Я чувствовал в себе мощную энергию, но не имея никакого организующего начала, никакого понятия – как дальше жить, справедливо боялся, что она выплеснется дико и хаотично. 

В результате я ездил в тот год в Рязанскую область семь раз. Уже один. Я проводил там все праздники – 7 ноября, Новый год, 8 марта, май. Я бродил в одиночестве по бескрайним просторам Рязанской земли и изучал ее, столь непохожую на мою родную Псковскую. Реки вместо Озер, Поля вместо Лесов. Быт крестьян. Дороги, коров, собак, способы заготовки сена, проводил водопровод – рыл колодец! Пытался обучать 30-летнего увальня английскому языку. Возил ему книги из города. В голове всерьез маячила мысль, что я мог бы здесь жить. Что я мог бы быть полезен здесь. Вот такое было странное время.

Но главное конечно Река. И сама Ока, и ее приток – Мокша. Река, которая не могла не привлечь меня одним своим названием – Moksha на санскрите «Освобождеиие». Одно из ключевых понятий буддизма. (Как тут не вспомнить Гребенщиковское – «ой, Волга, Волга-матушка – буддийская река!») Река совсем не похожая на нашу Великую – узенькой протокой соединяющую Великие озера, ручейком петляющую между корней вязов, весело журчащую по коровьим бродам и задумчиво кружащую в тихих лесных омутах. Нет, это была широченная Река, прямая, как дорога из никуда в ниоткуда. Чужая, незнакомая, манящая. Я верил, что смогу найти в ней свое Освобождение. 

Очень похожая Река в Фильме. Похожие просторы. И очень похожи эти молитвы на берегу. Там Ислам, здесь Буддизм. Мокша течет в Рязанскую область из Мордовии. Оттуда и нерусское название. Посреди русской деревни вдруг возникает что-то нерусское, нехристианское. Иная религия на берегу Реки. И вот здесь, вот очень близко уже ключ к тому – что для меня этот Фильм. Сейчас попытаюсь выразить.

Так бывало. Всего несколько раз в жизни, но бывало. Когда остаешься с природой один на один и, вдруг она теряет все национальные черты. Это легко себе представить на берегу Моря или ночью – под звездами. Когда перед тобой Бездна и ты волей-неволей чувствуешь Бога. Но несколько раз так бывало и в родной средней полосе, когда привитые с детства белые березки, зеленая травка на холме, синяя излучина реки, желтая дорога, голубое небо растворяют в себе русскость, и становятся просто-Природой, в которой растворен просто-Господь, у которого больше нет национальности и имени, потому что они ему не нужны. Это моменты истинного Единства. 

Об этом фильм. Для этого молитвы на фоне природы, а не в храме, мечети. Не в горах, не у моря, не в городе, а именно на фоне родной природы. Для этого Мусульманин. Он мог быть любой религии, это не имеет никакого значения. Он Мусульманин, чтобы подчеркнуть, что конфессия здесь совершенно не важна. 

 

И последнее. Когда фильм закончился, я не выключил, а, без всякой мысли что-либо найти, глядел финальные титры. И в них прочел – 

«Фильм снят в Касимовском районе Рязанской области»

 

 

   21.Ночь.Январь-2005
Сергей Павловский
.

 

 

 

 

другие тексты