Второй
Мастер
/ о романе М.А.Булгакова
"Мастер и Маргарита" /
"Рукописи не горят", иллюстрация А.Т.Фоменко к роману М.А.Булгакова
Не так давно понял, что роман «Мастер и Маргарита» написан двумя пациентами психиатрической лечебницы. «Внутренний роман» о Понтии Пилате написана Мастером, а биография самого Мастера, похождения свиты Воланда, полет Маргариты, Бал у Сатаны и т. д., то есть «внешний роман», написан учеником Мастера Иваном Бездомным. Он единственный не карикатурный свидетель этих событий, который остается в Москве в живых после отлета свиты Воланда. И он единственный из оставшихся, кто видел и понимал эти события именно так, как они описаны. Булгаков и не скрывает, что именно Иван Бездомный – автор внешнего романа. Это прямо сказано в сцене прощания коллег-мастеров в лечебнице:
– Это хорошо, что вы сюда залетели. Я ведь слово свое сдержу, стишков больше писать не буду. Меня другое теперь интересует, – Иванушка улыбнулся и безумными глазами поглядел куда то мимо мастера, – я другое хочу написать. Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял.
Мастер взволновался от этих слов и заговорил, присаживаясь на край постели:
– А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нем продолжение напишите!
– А вы сами не будете разве? – тут он поник головой и задумчиво добавил: – Ах да... Что же это я спрашиваю.
– Прощай, ученик, – чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе. Он исчез, с ним вместе исчезла и Маргарита. Балконная решетка закрылась.
В 15 лет булгаковский роман завораживает псевдоевангельским фэнтези, яркими фразами и парадоксальными выводами. В самом деле, Дьявол Булгакова красноречив не менее, чем карамазовский Чёрт, и романтичен не менее, чем лермонтовский Демон, и от того весьма соблазнителен, как ему и положено. С годами все эти «осетрины второй свежести» приедаются и «чистый спирт» выдыхается. Да и про то, как люди в 30е годы пропадали из московских «нехороших квартир», страшнее читать в документальных произведениях, чем в художественных. К тому же, роман так ярко написан, что кажется, будто помнишь его дословно. Так есть ли смысл перечитать? Оказалось, что есть. Сама структура этого текста не менее занимательна, чем его содержание, но ее не так просто было уловить в 15 лет.
Среди множества всех книг есть некое «авторефлексирующее подмножество» – книги, посвященные написанию книг. Их текст возникает как бы на страницах самой книги, то есть читателю представлен автор того текста, который он сейчас читает. Начало, видимо, следует искать в Библии. Из современников – это «Граф Т» Пелевина. Ну и по пути – «Коты Муры» Гофмана, Печорин, гоголевский Сумасшедший и т.д. У Булгакова не только центральные герои являются писателями по профессии, не только рассматриваются трагические судьбы непубликуемых авторов и пошлость жизни публикуемых – их квартиры, их сборища, их дачи, их ресторан ЦДЛ, но и сам текст из того же подмножества «авторефлексирующих».
1. КЛЮЧЕВОЙ ВОПРОС О РЕАЛЬНОСТИ
Роман начинается с ключевой дискуссии двух писателей о самой природе художественного текста. Это вымысел или реальность? Опытный редактор Берлиоз ставит в вину начинающему автору Ивану Бездомному, что тот плохо справился с поставленной руководством задачей, поскольку изобразил отрицательного Иисуса Христа, а надо было показать, что никакого Христа не существовало вовсе. Цитата – «Очертил Бездомный Иисуса очень черными красками. В его изображении он получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж». Отсюда, между прочим, следует, что Иван Бездомный вовсе не бездарен, и книги писать умеет. (Этот «не привлекающий к себе Христос», о котором вскользь упомянуто в первой главе, возможно, является прототипом будущего героя большого романа Ивана Бездомного по имени «Мастер»).
Большая часть событий романа «Мастер и Маргарита» фантасмагоричны. Но сам вопрос о реальности пространства художественного текста сформулирован Берлиозом еще до начала всякой чертовщины на вполне реальной московской лавочке у Патриарших прудов. И он задает главную тему книги. Если автором художественного вымысла является настоящий мастер, то написанный им текст обретает плоть и кровь, воплощается и в некотором измерении становится новой реальностью.
Иешуа Га-Ноцри, конечно, никакой не Христос. Слишком они разные. Но в беседе с реально жившим Понтием Пилатом он становится настолько же реальным, насколько реален, к примеру, Андрей Болконский, беседующий с реально жившими Кутузовым и Наполеоном. У Иешуа есть прототип, и у Болконского есть прототип, и у Григория Мелехова, и у Петра Гринева. Задача автора не в том, чтобы литературный герой походил на прототип, а в том, чтобы героя оживить.
Но кто может достоверно подтвердить, что герой получился живой, реальный? Каждый читатель и только он один может решить этот вопрос для самого себя. Но когда литература формализуется, как в советском Союзе Писателей, когда формулируются четкие критерии, что такое хорошая книга, что плохая, то вопрос писательского мастерства и, соответственно, реальности литературного героя требует документального подтверждения. Вспомним диалог на входе в писательский ресторан, когда у Коровьева потребовали удостоверение в том, что он писатель: «Чтобы убедиться в том, что Достоевский – писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Возьмите любые пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем!» – «Но вы не Достоевский!» Организация со страшным названием МАССОЛЛИТ – оплот этого формализованного взгляда на литературу. А глава МАССОЛИТа, Берлиоз – персонификация этого подхода. Поэтому доказательства реальности художественного текста (и, соответственно, талантливости его автора) должны быть предъявляны именно ему.
Кем предъявлены? А кого критикует редактор Берлиоз в начале романа? Ивана. Внешне Иван с ним совершенно не спорит – кивает, одуревает от жары и пьет ситро, развалившись на лавочке. Но внутренне в этот момент он готовит Берлиозу самый жесткий ответ. Он выдумывает Воланда. В самом деле, кто может формально доказать реальность художественного текста? Кто отправится в далекое прошлое, проникнет в тайные щели, подслушать самые секретные разговоры? Только нечистый дух. Вездесущий и всезнающий Воланд не пересказывает Берлиозу прочитанный роман Мастера, он впервые его прочтет только после бала, когда Бегемот протянет ему ту самую рукопись, которая «не горит». Нет, Воланд пересказывает то, что видел своими дьявольскими глазами. А где он мог это видеть? Да вот в той самой реальности, которую создал Мастер! Она живет, она работает, в ней можно оказаться!
2. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ВНЕШНЕГО И ВНУТРЕННЕГО РОМАНОВ
Роман Мастера в текст основного романа вставлен не просто так, а органично, каждый раз это внятно объясняется. 1) Воланд пересказывает на Патриарших, 2) Ивану Бездомному снится сон после встречи с Мастером, 3) Маргарита в слезах читает обугленную тетрадь. Таким образом подчеркивается, что у «внутреннего» текста есть и автор, и рассказчик. Но кто же автор внешнего, основного текста «Мастер и Маргариты»?
А ведь он должен быть! Внешний роман начинается вполне самостоятельно, как бы сам по себе, но по ходу действия постепенно подчиняется структуре и образности внутреннего романа. Все эти переклички грозы над Ершалаимом и грозы в Москве. Кто их провел, кто их отметил? Автор внешнего текста по ходу действия (и одновременно с нами, с читателями) сам читает внутренний роман и чем дальше, тем все чаще и отчетливее начинает на него ссылаться. Вот, например, фрагмент главы «Последние похождения»: «Коровьев и Бегемот направились прямо к стыку гастрономического и кондитерского отделений. Здесь было очень просторно. Продавец в чистом белом халате и синей шапочке обслуживал сиреневого клиента. Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный Левием Матвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру.»
Ну и главное, конечно, это финальная фраза романа. Мастер говорит Бездомному в больничной палате: «Пилат летел к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: «...пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Все читатели хорошо помнят эту фразу, потому что она после этого встретится еще трижды. В первый раз в конце романа Мастера, как он и обещал. Ее, понятно, написал сам Мастер. Во второй раз в финале, когда Мастер и Маргарита уже полетели в свой вечный покой и по дороге встретили Пилата. Воланд говорит, что роман не закончен, поэтому его надо сейчас закончить еще раз. Мастер отпускает своего героя на свободу (как до этого Маргарита освобождала Фриду с платком). Пилат уходит по лунной дорожке, и в конце этой главы снова: «Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Эту фразу снова произносит Мастер, дописывающий таким образом свой роман. Но после этой главы есть еще и эпилог, где рассказывается о событиях в Москве уже после отлета Воланда, где рассказывается и дальнейшая биография Ивана. Мастера в Москве уже нет, этот автор уже выпил яду и умер. Но эпилог снова заканчивается фразой «Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат»! Так кто же пишет эту фразу? А ее обязательно кто-то пишет, раз на этом сделан такой акцент! Ее пишет тот, кто продолжает дело Мастера после его смерти, тот, кто попал под его творческое влияние, тот, кого Мастер в больничной палате назовет «Мой ученик», тот, кто через его сумасшествие сам сошел с ума. Это Иван Бездомный.
3. ИВАН БЕЗДОМНЫЙ
Зная дальнейшую скорбную биографию Ивана, про которого прямо сказано, что он бросил поэзию, сложно предположить, что свой роман он тоже писал в толстых тетрадках, потом носил редактору, получал отказ и сжигал в печи. Нет, не похоже. Этот текст, скорее всего, никогда и не был им записан в материальном мире. Он остался только в его больной голове.
Как Иван Бездомный мог написать о встрече на Патриарших прудах, о своем путешествии с хоругвями по ночной Москве, о разговорах в психиатрической лечебнице – понятно. Историю любви Мастера и Маргариты он знал от него самого. Но как он мог описать Бал у Сатаны или безобразия Коровьева и Бегемота в Торгсине? Так и мог. Точно так же, как Мастер мог описать головную боль Пилата или улыбку Низы, соблазнившей Иуду из Кириафа. Ведь художественный текст, написанный настоящим мастером, становится новой реальностью!
Иван у Булгакова получился куда интереснее Мастера. Иван мятежный, в нем кипят страсти, он готов один идти против целой системы, он меняется по ходу действия. В отличие от пассивного Мастера, который за всю книгу талдычит одну и ту же фразу: «Ах, Марго, оставь меня, со мной ты будешь так несчастна», которая под конец надоедает даже ей. Мастера над Бездомным возвышало в читательским глазах лишь то, что первый написал хороший текст, а второй – бездарь. Но если автор «внешнего романа» это Иван Бездомный, то его текст как минимум не хуже. А значит, он – это «Второй Мастер», ученик Первого.
Имя героя выбрано неслучайно. Именно герой по имени Иван у Достоевского разговаривает с самим Чёртом. Но можно пойти и дальше. Поскольку в тексте так много новозаветных аллюзий, то искать нужно прямо там, в первоисточнике. Заметим, что роман написан не от первого лица, хотя сам автор является его героем. Ровно так написано «Евангелие от Иоанна». Тот нигде не пишет «я», скрываясь под оборотом «самый младший из апостолов» или «любимый ученик» (ученик мастера). А еще, именно Апостол Иоанн написал не только Евангелие – повествование о том, что видел своими глазами. Но и книгу о том, чего не было, но что он предугадывает – книгу «Апокалипсис». Книгу об Антихристе, о Дьяволе. А текст, написанный настоящим мастером, становится новой реальностью.