Острова истории
Кронштадт и Выборг
1. КРОНШТАДТ
География часто определяет историю. Василий Аксенов в романе "Остров Крым" фантазирует о том, что было бы, будь Крым островом. У красных не хватило бы сил прогнать оттуда Врангеля, и белые могли бы основать там альтернативное русское государство. Аналогично тому, как сделали китайские белые на острове Тайвань.
Роман наполнен всеми идеалами шестидесятых – загорелые мускулистые парни, роскошные машины на стремительных крымских хайвеях, эротические фантазии и антисоветские рассуждения о свободе на открытых верандах в сочетании с татарским пивом – явно в противовес унылому московскому кухонно-диссидентскому чаю с водкой.
Однако заканчивается все удивительно реалистично. География снова побеждает историю. Пусть Крым и был бы островом, да только Чёрное море все равно замерзает, поэтому десантная операция не требуется. Советские войска в глухую январскую ночь переходят Перекопский пролив по льду и прерывают существование альтернативной России.
Здесь аллюзия уже не на Тайвань (там тепло), а на другой остров – Кронштадт. Именно так закончилось самое знаковое антибольшевистское восстание, восстание 1921 года моряков Балтийского флота – тех самых, кто брал Зимний дворец в октябре 1917го. То были не тамбовские крестьяне с вилами, а серьезная сила – военные моряки и боевые крейсеры, линкоры, крепость, артиллерия. Но отряды Красной армии под руководством будущего расстрелянного маршала Тухачевского и будущего освободителя Освенцима и Праги маршала Конева в марте 1921го перешли лёд Финского залива и решили вопрос.
То было первый раз, когда свои били своих, совсем своих – не красные русские белых русских, а уже красные красных. Поэтому так потрясло, так запомнилось. И когда в 1932-ом Эдуард Багрицкий напишет свои знаменитые строки, он ещё не будет знать, что самое главное битьё своими своих у него не позади, а впереди.
Нас водила молодость в сабельный поход
Нас бросала молодость на Кронштадтский лёд
Штурм Кронштадта в марте 1921 года
С другой стороны, именно благодаря этому самому Кронштадтскому льду и началась Россия, превратившись из глухого Московского царства в Европейскую империю. Летом 1703го в ходе Северной войны решительный и дерзкий Петр закладывает в устье шведской Невы город, который назовет своей новой столицей.
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
Но как это возможно, если у Швеции на Балтике серьезный современный флот, а у русских его нет, и за полгода он не возникнет? Небольшая военная крепость – да, но не город же, тем более не столица. Ведь в любой момент шведская эскадра может войти в устье Невы и дать залп по любому строению, включая царский дворец ("Что тебе снится, крейсер Аврора?") Да и не дадут шведы закрепиться русским на Балтике. В 1703 замешкались и не сообразили, не успели, флот ушел в незамерзающий порт Стокгольма, но ничего – вот откроется навигация и весной 1704 шведы разберутся с этой новой крепостью на болотах. У русских же есть только три зимних месяца, лёд Финского залива, много сильных мужиков и безумный деспот, который не даёт никому спокойно жить. Петр приказывает прощупать шестами всю акваторию неглубокого залива, находит единственный возможный для кораблей фарватер – подводное продолжение мощного русла Невы. По одну сторону от него остров, на котором в срочном порядке строится крепость – это будущий Кронштадт. По другую сторону фарватера никакого острова нет. Но если нет, значит, будет. Всю зиму 1703-1704 русские возят по льду подводы с камнями, плетут из прутьев огромные корзины, складывают туда камни и через проруби опускают на дно. Прорубь – это зимнее окно в другой мир. То окно, которое необходимо прорубать.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно
Когда лед сходит и открывается навигация, шведская эскадра выходит из Стокгольма в сторону Невы. Но пройти туда она уже не может. Путь ей преграждают две крепости по обе стороны фарватера, одна из которых находится на непонятно откуда взявшемся новом острове в Финском заливе. С тех пор Кронштадт надежно защищает с моря Санкт-Петербург, город Петра Великого.
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался...
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Кронштадт, памятник Пету Первому, 1913 год
Вот о чем думается, когда впервые попадаешь на остров и бродишь по нему. Оказывается, что у Кронштадта, как и у русской истории, две стороны. Южная – праздничная, нарядная в славе и блеске. Тут светит солнце, тут фарватер, тут у причалов стоят корабли Балтийского флота, тут парады на день ВМФ, тут памятник Петру и красивая отреставрированная набережная. Северный же берег уходит лужами в камыши. Вдоль него длинным унылым рядом обшарпанных кирпичных строений тянется "Улица Восстания".
Интересное название. Типичный для советской эпохи топоним в Кронштадте звучит двусмысленно. Недосмотр? Издёвка? Троллинг? Так или иначе, но шагая по этой улице невозможно не задуматься – эй, а какое именно "восстание" вы имели в виду, товарищи, советские градостроители? И что, всё-таки, первично – история или география?
Сергей Павловский
июль 2022 г
2. ВЫБОРГ
В Выборге красиво – старые улочки, замки, брусчатка, ратуши, яхты, крендельки. Но радоваться этому трудно, гнетет история этих мест. Эта история про то, что Россия из века в век совершает одни и те же ошибки, ходит по граблям. Грабли отточены остро, до крови.
Выборг брали дважды, даже трижды – в 1710, 1940 и 1944. Как это делали при Петре – уже никто не помнит. Советско-финскую "зимнюю" войну знают лучше. С одной точки зрения агрессивный СССР напал на маленькую героическую Финляндию, отнял у нее Карельский перешеек и тем самым толкнул ее в объятия Гитлера, что обернулось через два года трагедией Ленинградской блокады. Что правда. С другой точки зрения Финляндия в Гражданскую активно помогала белым, вторглась в советскую Карелию, активно вооружалась и иметь такого "доброго" соседа на дистанции артиллерийского удара от второй столицы (граница с Ленинградом проходила по Сестрорецку, Ахматовское Комарово – это была уже Финляндия) накануне мировой войны было опасно. Что тоже правда.
Принято считать, что после молниеносного раздела Польши осенью 1939-го советские военачальники недооценили упорство сопротивления финнов и положили в этой войне более ста тысяч солдат Красной армии. При этом если сегодня самому сесть за руль и проехать весь Карельский перешеек между Балтийским морем и Ладожским озером по треугольнику Петербург-Выборг-Сортавала-Петербург, то без всяких объяснений понятно, что это серьезная территория. И Комаровское кладбище, и санатории Зеленогорска, и дачи Приозерска, и мраморные карьеры Рускеалы, и улочки Выборга, и Валаамский монастырь – вся эта территория была взята всего за три месяца боевых действий. Причем зимних.
Так или иначе, но о той войне в СССР вспоминать не любили и говорили редко. А ведь задуматься есть о чем. И не только о ее необходимости и специфике, но поставить вопрос шире – а как вообще получилось так, что завоёванные русскими солдатами земли оказались в другой стране? Это весьма поучительная история.
Карельский перешеек отошёл к России в 1721 по итогам Северной войны (Ништадский мирный договор). Выборг был необходим в XVIII столетии ровно по той же причине, что и в XX – защита Петербурга с суши. По морю город защищает Кронштадт, по суше – Выборг и Нарва. Но Петр не воевал с Финляндией. Не было такой страны. Петр воевал со Швецией. (А.С.Пушкин "Полтава"). Если Ладога и устье Невы – это возвращение своего, тот самый путь "из варяг в греки", откуда есть пошла русская земля, то Выборг всегда был шведским, с самого своего основания в 1293 году.
Швеция несколько веков росла, росла и к XVIII столетию представляла собой империю, владевшую всеми берегами Балтийского моря. На этих берегах жили разные народы – латыши, финны, эстонцы, карелы. Жили себе спокойно и жили. Государственности не имели и о ней не помышляли. Как финоугорские чудь, меря или чуваши живут на севере Руси и на Волге. После присоединения Карельского перешейка к России он стал называться Выборгской губернией, и финны остались спокойно там жить, как жили при шведах. Выборг стал портовым многонациональным торговым и очень красивым городом.
Прошло сто лет. В начале XIX в ходе Наполеоновских войн европейские границы посыпались. Швеция была союзницей Англии, а Россия Франции и, подстрекаемая Наполеоном, напала на Швецию. Войска Багратиона зимой 1808-1809 по льду пересекли Ботнический залив и чуть было даже не взяли Стокгольм. В итоге забрали всю Финляндию. Зачем? Для чего? Непонятно. Если Петербург был необходимым "Окном в Европу", на Балтику, если Выборг был нужен как защита Петербурга, то в чем была необходимость забирать половину Швеции с чужим населением? Необходимости не было. Плохо лежала, можно было взять – взяли. А взяв, принялись оправдываться и задабривать, чтобы народ там не обижался. Никакого крепостного права и прочих русских жёстких порядков, полная автономия – тогда это называлось "великое княжество Финляндское". Ну, раз финны живут – логично. Княжество постепенно начало обрастать элементами государственности – торговые преференции, собственная армия, собственная валюта, религиозная свобода и даже такие вольности как свой парламент и конституция! (А чего? Это свои не доросли, а тут же – почти Европа). Финскую культуру начали изучать и поддерживать (чего никогда не было при шведах), в Великом княжестве ввели два государственных языка – русский и финский, повсеместно открывали финские школы, издавали финские книги. Да, и в качестве особого подарка Выборгскую губернию ("Кемску волость"), завоёваную Петром за век до этого, тоже включили в состав этой новой Финляндии. Ну а чего? Тут финны и там финны – пусть вместе будут. Им веселей, а нам без разницы. Все равно же все в составе единой Российской империи, какая же разница?
Но прошло ещё сто лет, и в начале XX века Российской империи не стало. Рассыпалась. И Финляндия стала отдельной страной по тем админграницам, которые ей нарисовали добрые русские цари, вместе со всей Выборгской губернией – Карельским перешейком. То есть входила Финляндия в состав России с меньшей территорией, чем в итоге из нее вышла. И тут же, обретя независимость, в благодарность за все прошедшее начала политику дерусификации. Русских преследовали, выгоняли с работы, заставляли уезжать, убивали. Русский язык запретили – и использовать, и преподавать. Некогда имперский многонациональный Выборг финские националисты сделали чисто финским. И когда спустя 20 лет в России спохватились, что чего-то слегка переборщили, и попросили часть территории вернуть назад, было уже поздно. Европейские державы помогли Финляндии вооружиться, и закономерно началась война. Жестокая маленькая война накануне войны мировой, глобальной. Сто тысяч жизней...
Ничего не напоминает?
В войне забрать чужую ненужную землю, в качестве оправдания наделить автономией и государственным самосознанием, подарить ей кусок своей собственной территории, потом разом потерять все вместе и долго удивляться, за что же вместо благодарности такая неприязнь? И затем снова воевать, уже забирая свое назад.
Острые кровавые грабли из века в век.
Империя должна четко сознавать свои границы. Если она их не сознаёт, а хватает все подряд – это путь к краху. Хорошо ещё, что Аляску хотя бы вовремя сбросили с рук. Чем бы Русская Аляска обернулась в 1917? Сложно даже представить, где бы сейчас могла быть Чукотка и Дальний Восток.
Но вернёмся к Финской войне 1940 года. Вспоминая ее, невозможно пройти мимо стихотворения Александра Твардовского. В русской поэзии оно единственное на эту тему. Та война была очень непопулярна и быстро забылась, затмилась, заслонилась Великой Отечественной. Но Твардовский помнил. Он был на Финской военным корреспондентом. Он умел не просто помнить, но и напоминать. Напоминать другим. Причем в самый неподходящий, казалось бы, момент. Как это обычно бывает? "Ну чего сейчас об этом говорить? Всем же так хорошо, весело. Соберёмся, устроим вечер памяти, и все скажешь, а сейчас ну как-то не к месту, у всех же праздник". Знакомо? А Твардовский говорил. "Я убит подо Ржевом" написано не в 1942, по горячим следам Ржевской битвы, не к юбилею памятной даты, не к открытию мемориала. Оно написано в 1945. Поперек всего. А стихи про Финскую написаны в 1943. Тоже поперек всего. То есть в разгар всего. В те дни, когда точно никому не было дела до павших на Финской войне.
О чем это стихотворение? Это для современников и потомков возможны разные войны – справедливые, несправедливые, оборонительные, наступательные, правильные, неправильные. А для солдата, который на ней погибает, не бывает разных войн. Война для него только одна – единственная, последняя. Такая, какая выпала на его время, на его судьбу. И то, что этот солдат погиб в том числе и за тебя тоже, необходимо не только помнить, но и напоминать самому себе.
* * *
Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал
Да лед за полу придержал...
Среди большой войны жестокой,
С чего - ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
Александр Твардовский