ВЕРШИНЫ И ДОЛИНЫ КАВКАЗА
Август 2017 года
Сергей
Павловский
ССЫЛКА НА РОЛИК "ЭЛЬБРУС-ЧЕГЕТ"
ССЫЛКА НА РОЛИК "ВОДОПАДЫ КАВКАЗА"
Наш маршрут по Кавказу, наверное, напоминает список летнего чтения по литературе и истории, заданный самим себе. Позади три недели, пять тысяч километров, сотни фотографий и масса впечатлений. Впечатления яркие, сильные, но любое словесное описание кавказских гор после тех, чьи музеи мы посещали, чьими дорогами ходили, чьи стихи читали и песни слушали, в чьи судьбы снова и снова погружались, было бы не только банальным, но и смешным.
Так что о вершинах только фотографии, а вот о долинах будет несколько дорожных впечатлений. Впечатления о тех городах, про которые мы раньше только слышали и читали, а вот теперь побывали сами. Среди них Элиста, Моздок, Владикавказ, Беслан, Пятигорск и другие.
Поехали!
В Дарьяльское ущелье
читаем Пастернака
Колхида
Долина Терскол
Спуск с Чегета (с 3500 на 2500).
Каждые сто метров - новые виды и новые
цветы
Река Баксан, водопады Азау
и Девичьи косы
Прогулка по Эльбрусу в
жаркий августовский полдень от 3500 до 4100
1. ТАМБОВ
В Тамбове помимо строительства сразу нескольких новых соборов удивило наличие Кронштадтской улицы. Где Тамбов, а где Кронштадт! Что их связывает? Два самых известных восстания против Советской власти это Кронштадтское и Тамбовское. Оба в 1921 году. И пусть улицу так назвали за три года до этого, в 1918, но ведь было потом еще 70 лет для поиска названия, которое бы не навевало ненужных параллелей, мешая поскорее забыть неприятный урок истории. Не переименовали. И урок не забыли. Более того – активная часть горожан, оказывается, уже десять лет бьется за право установить памятник участникам антоновского восстания. Остальные против. Посмотрим, кто победит.
2. ВОЛГОГРАД
Памятники Великой Отечественной войны не обязаны быть произведениями искусства, ведь любой самой простой камень или железобетонный обелиск все равно выполняет главную функцию – отмечает точку в пространстве, находясь в которой, ты пытаешься перенестись назад во времени и представить, что же здесь было в прошлом. Да, не обязаны, но очень часто памятники войны – это несомненные произведения искусства – от больших до малых, от гранитных мемориалов до металлических фигур на сельских кладбищах, от монументального Александра Матросова под Великими Луками на месте подвига, до печального солдата со знаменем в полукилометре от него над обычной братской могилой на опушке леса.
Наверное, это от того так, что у советских скульпторов не было такого широкого поля для деятельности, как теперь. Ну сколько можно клепать одного и того же Ильича? Да и тема войны для каждого из них не была навязанной. Евгений Вучетич, главный скульптор мемориала на Мамаевом кургане, добровольцем ушел на фронт и два года воевал, Василий Гроссман, чьи слова выбиты на мемориале, будучи военным корреспондентом во время всей Сталинградской битвы, сражался плечом к плечу с солдатами. Да и время создания мемориала, шестидесятые годы, самое свободное не только в идеологическом, но и в творческом плане, оно тоже запечатлелось в камне.
Мамаев Курган это не только сама Родина-мать, но огромный и цельный архитектурный ансамбль, состоящий из скульптур разного размера, барельефов, надписей, конструкций, арок, резервуаров, лестниц разной формы, скомпонованных так, что камень удивительным образом состоит в непрерывном диалоге с постепенно поднимающимся зрителем. Никакие фотографии разных ракурсов не дают представления об этом мемориале – его нужно увидеть вживую. На Мамаев Курган поднимайтесь молча – с вами будет разговаривать камень, а обсудить все друг с другом можно и на обратном пути. Необязательно знать подробности и детали Сталинградской битвы, камень расскажет вам о главном. Идите и смотрите. На пути будут мощь, отчаяние, подвиг, боль, жажда, слава, скорбь, память. Идите через них, не оборачиваясь. И только когда дойдете до самой вершины кургана, тогда обернитесь. Начиная восхождение, вы оставили за спиной обычную городскую улицу с трамваями, машинами, прохожими и мелкими сувенирами, а теперь перед вами бескрайний простор и Волга. «За Волгой для нас земли нет!» – так говорили они тогда.
На вершине мы читали «Ожившую фреску»:
Как прежде, падали снаряды.
Высокое, как в дальнем плаваньи,
Ночное небо Сталинграда
Качалось в штукатурном саване.
Как всегда, Пастернак большое и великое соединяет с близким и знакомым, делая и то, и другое доступнее:
А рядом в конном поединке
Сиял над змеем лик Георгия.
И на пруду цвели кувшинки,
И птиц безумствовали оргии.
3. БЕСЛАН
По дороге читали, вспоминая, не только о подробностях самого теракта в Бесланской школе, но и других событий того года – взрывы по всем городам Северного Кавказа, в домах и на рынках Ростова и Волгограда, взрывы в электричках, в поездах, в московском метро, в московском театре, взрывы нескольких самолетов и т.д. – то была настоящая полномасштабная террористическая война, теперь уже давно остановленная и во многом начинающая забываться. В общей памяти остается Беслан как ее кульминация, как самый жестокий ее символ.
Школу мы нашли не сразу, немного запутались в карте и железнодорожных путях, и когда я, перегнувшись через плетень, окликнул пожилого осетина, окапывающего свой небольшой сад: «Простите, вы не подскажете нам, где тут Школа номер один?» – «А вы откуда?» – «Мы из Москвы», то мне не столь важен был его ответ (да нашли бы и сами), сколько его глаза и его речь. Видно, что для него было очень значимо то, что и в этот жаркий июльский полдень, совершенно посторонние случайно проезжающие мимо люди хотят найти Школу номер один.
На мемориале никого. Здание школы, рядом строительство большого православного храма, Осетия – это христианская земля. За школой отдельным корпусом спортзал, где держали заложников, а на углу – памятная доска. Первое, что сразу бросилось в глаза, все здесь – не придуманное, не кем-то утвержденное и затем реализованное, нет – это стихийное, самобытное, местами довольно наивное, но живое и настоящее, все это люди придумали и сделали сами. На мемориале вместо цветов – бутылки с водой. Цветы это привычно и красиво, пластиковые бутылки – странно. Террористы, трое суток удерживающие в заложниках детей, не разрешали им пить. Многие умерли от жажды еще до штурма и взрывов. Когда человек переходит одну грань, потом другую, и так далее, то, видимо, рамок не остается совсем. И он лишается не только жизни, но и чести, и его народ, во имя которого он якобы совершает подвиг самопожертвования, больше не считает таких людей героями. Чтобы война остановилась, она должна закончиться в первую очередь в головах. Беслан стал шоком для всех, и для самих чеченцев тоже. И после Беслана Чеченская война начала останавливаться.
Летний полдень, очень жарко, больше 30 градусов. Мы не знали об особенностях мемориала, у нас в руках бутылка с водой просто потому что очень жарко. Это последняя наша бутылка с водой. Конечно, через 15 минут мы купим другую, но секундное колебание, прежде чем поставить ее рядом с другими у народного мемориала, дало четкое понимание того, что память – это жертва. Если ты действительно хочешь помнить, участвовать в общей памяти, ты должен отдавать не нечто формальное и лишнее, а что-то по-настоящему тебе нужное – время, деньги, силы, слезы, бутылку воды в знойный день.
Обходим здание школы по периметру. Здание красного кирпича постройки начала XX века зияет пустыми окнами, на кирпичах пулевые следы. И тут флешбеком из памяти – музей Сталинградской битвы, рядом здание паровой мельницы, единственное довоенное здание, оставленное как памятник – точно такой же буро-красный кирпич, тоже постройка начала века, и такие же пулевые следы на кирпичах. Очень похожи. Странная, неуместная и кощунственная параллель.
Здание спортзала после взрыва сильно пострадало, и чтобы удержать конструкцию, к стенам приварены металлические опоры, а сверху надставлена новая крыша. Настоящий школьный спортивный зал – шведские стенки, баскетбольные кольца. Здесь держали заложников. На стенах фотографии погибших и послания от людей, приезжающих сюда со всех концов нашей страны. Самые разные – и написанные от руки, и напечатанные, и за стеклом в рамках, и просто приклеенные, и написанные маркером на стенах, и нацарапанные гвоздем. Во всех неподдельная скорбь по невинным жертвам.
Обходим зал, вглядываясь в лица, читая имена. Устойчивое выражение «Дети Беслана». А почему только дети? Половина погибших – взрослые люди, родители и учителя, взятые в заложники на праздничной линейке 1 сентября. Разве взрослых менее жалко? Нет. Даже более. Взрослым людям страшнее умирать, видя, как рядом умирают их дети.
4. НОЧНАЯ ГОРНАЯ ДОРОГА
У кавказских народов сложная история взаимоотношений, поэтому нет прямых дорог. Вернее, одна есть – это федеральная трасса. А если нужно проехать, скажем, из Моздока во Владикавказ, то это не так просто, хотя по карте и прямо. Дело в том, что часть дороги между этими городами Северной Осетии проходит по спорной с Ингушетией территории, где в начале 90х тоже назревал серьезный вооруженный конфликт. Не зная этого, можно испытать некоторое количество не самых приятных ощущений.
В тот день выехали около 6 утра, много проехали, много чего увидели и, когда солнце было на закате, до гостиницы во Владикавказе оставалась всего сотня километров. В Моздоке пересекли Терек, после чего дорога стала резко хуже и безлюдней. Предчувствуя недоброе, подъезжаем к очередному КПП с бетонными укреплениями и шлагбаумом. Пятеро с автоматами: – Куда путь держите? – Во Владикавказ – А дальше дороги нет – Ну как же нет, когда вот тут нарисовано, что есть – Мало ли что нарисовано, это закрытая дорога, только для местных жителей – Что же нам делать? – Разворачиваться и ехать обратно по федеральной трассе через Минводы – Это же сколько выйдет до Владикавказа? – 320 километров – Вместо 90? – Да – Скажите, а иначе никак не нельзя? – Ну видите, тут же знак «проезда нет», если только штраф оплатите – А сколько штраф? – 2000 – Ну что делать…
Разговор был бы вполне привычным для всех тех, кому доводилось рулить по России 90х годов, нервозности добавляли только автоматные дула, стремительно заходящее солнце и контуры кавказских предгорий в той стороне, куда лежал путь. – Скажите, а дальше до Владикавказа уже точно не будет КПП, где придется штраф платить? – Не будет.
Рассчитавшись, стартуем. Разметки тут, наверное, никогда и не было, а вот асфальт когда-то, видимо, был, потому что то, что от него осталось, очень мешает ехать. Ну а чего, нам ведь сказали «дальше дороги нет» – не обманули. Объезжать каждую яму не представляется возможным, жалеть машину поздно, надо торопиться. Со страшным ревом нас обгоняет классическая кавказская белая 31-ая Волга. «Дорога только для местных». Да-да.
Как только доезжаем до начала серпантина, солнце заходит. Крутой подъем на 500 метров, трещины в асфальте такие, что в них можно оставить колесо, ползу не выше 30 км/ч, в сумерках из-за поворота вылетает огромный тягач-лесовоз без фар, с которым еле расходимся в повороте. И ни огонька вокруг.
Ничего, доедем. Вот и дорога выровнялась, пошла на спад, вот, кажется, внизу мелькнули огни долины. Стоп, что это? КПП! Шлагбаум! Военная форма, автомат, и снова – «Куда путь держите?» И вот тут предохранитель не выдерживает, пружина отчаянного негодования распрямляется, и я прямо из открытого окна машины выпаливаю сразу все – про непонятные местные дороги с ужасным покрытием, про грабеж, про обещание, что больше до Владикавказа не будет КПП, что штраф мы уже оплатили, что ехать сейчас обратно через ночной горный серпантин, разбитую дорогу, Моздок и Минводы на 320 км у меня нет никаких сил, потому что я за рулем с 6 утра и т.д. Человек в военной форме, автомат которого висит ровно напротив моего лица, молча и абсолютно невозмутимо выслушивает эту истерику и произносит: «Вы ведь, наверное, смотрели голливудские фильмы? Знаете, там всегда бывает «добрый полицейский» и «злой полицейский». Так вот, я – добрый полицейский. Злые остались позади. Добро пожаловать в Ингушетию! Счастливой вам дороги!» И улыбается. Улыбается настоящей, по-мужскому сдержанной, но при этом широкой общечеловеческой улыбкой, как Арнольд Шварцнеггер в фильме "Терминатор-2".
С той встречи прошло два года. Никогда раньше не был в Ингушетии и вряд ли буду. Но вот история о том, как всего один человек может составить представление о целом народе, просто улыбнувшись путнику на ночной дороге.
После Эльбруса и Чегета, после чистого воздуха на высоте 4 километров не сразу приходим в себя. В горах нам встречались только молодые энергичные симпатичные приветливые люди, а здесь, на курорте, в основном непрерывно матерящиеся толстые тетки с детьми и в шлепках. В разных местах города течет минеральная вода разного вкуса и запаха. «Провал» мы не видели, его наконец все-таки закрыли на капитальный ремонт (привет Остапу Бендеру). Зато видели Цветник с памятником Воробьянинову. Посреди Пятигорска гора Машук, с вершины которой, если подняться на нее на фуникулере, как говорят, в ясный день видно Кавказский хребет. Место дуэли Лермонтова у подножия горы в парке, туда ведет узкая тупиковая дорога, и желающих сфотографироваться у стелы или погулять в парке так много, что создается ощущение, будто Лермонтов стрелялся на парковке.
В историческом центре оставлен квартал курортного города позапрошлого века с домом, где поэт снимал квартиру, и домом, где происходил тот самый вечер-прием с шуточками, стоившими жизни. Оба дома совсем рядом и объединены в один музейный комплекс. При входе в музей просторный зал, на стенах которого рисунки пятигорских школьников на тему, ярко выведенную на большом ватмане сверху: «Люблю Отчизну я…» Вот прямо так – «Люблю Отчизну я» и многоточие. Саша толкает меня в бок: «Учись, как надо сокращать классиков».
Экскурсовод – яркая тетка, комичная и трогательная одновременно. В ней борются два чувства – искренняя теплая любовь к Михаилу Юрьевичу и верноподданнический трепет перед государем-императором. А те двое между собой не очень ладили, поэтому вести экскурсию ей непросто. Так, например, о первой ссылке за "Смерть поэта" она говорит следующее: «Ну, понимаете, во фразе "Вы, жадною толпой стоящие у трона, // Свободы, гения и славы палачи..." Лермонтов не имел в виду вот прямо все окружение царя, нет. Он имел в виду только всяких таких, как барон Геккерен и его племянник», – и подмигивает правым глазом, давая понять, кого тут на самом деле имел в виду Лермонтов. В общем, экскурсовод шла в фарватере бабушки Арсеньевой, которая теми же доводами пыталась найти понимание у Бенкендорфа и вытащить из ссылки любимого внука.
Но если говорить всерьез, то именно там, в пятигорском музее, где на стенах письма и рисунки поэта, я впервые наконец понял про Лермонтова две простые и, возможно, всем очевидные вещи. Мысль №1 – чем Лермонтов принципиально (не вообще, а принципиально) отличается от Печорина? Да тем, что он никогда не скучал и не сидел без дела. Творческая личность, ему всегда, в каждый момент жизни, было чем заняться.
Мысль №2 – это история дуэли. Как ее иногда у нас понимают? Не только как трагедию, но и как некую нелепость. Ну как же так, пасть на войне от руки своего, от руки знакомого, практически одноклассника! А ведь Лермонтов по-настоящему сражался. Кто еще из первого ряда классической русской литературы? Толстой? Но тот больше из пушек стрелял, а Лермонтов в настоящую сабельную рукопашную атаку ходил. Это когда бьешь по горлу и кровь, и свое горло он подставлял в первых рядах, и командир полка его к ордену за личную(!) храбрость представил, но начальство, испугавшись политической неблагонадежности, орден зажало. И вот в таких боях он не погиб, а погиб от руки друга, ну, не друга – товарища, приятеля. Тщеславного закомплексованного типа, которого так легко обидеть фразой про его «длинный кинжал», сказанной при девушках.
Но в чем же здесь нелепость?! Напротив, все как раз закономерно. Для поэта важно, чтобы его жизнь и его смерть вписывались не в контекст каких-то обывательских понятий, а в контекст его, именно его творчества. А в контекст творчества Лермонтова его смерть вполне вписывается! Потому что, с одной стороны, в его стихах гордые и сильные чеченцы, которые враги, но которых автор «Валерика» без сомнения уважает («Бой длился. Резались жестоко // Как звери, молча, с грудью грудь...»), а с другой – вот такие «друзья» в кавычках. Закомплексованные тщеславные типы с длинными кинжалами. Именно о таких «друзьях» он всю свою недолгую жизнь и писал:
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
* * *
Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?
Хорошо, что Лермонтов не погиб геройски в бою. Ведь с кем бои? Валерик – не Бородино! А за два века общей истории у России и мятежной Чечни хватает взаимных претензий и без того, чтобы еще и один из первейших русских поэтов пал от чеченской пули.
Его гибель на дуэли трагична, высока и поучительна. Так сильно ранить, как могут ранить друзья, мало кто еще умеет.
Над местом дуэли читаем Бальмонта:
Мы убиваем гения стократно,
Когда, рукой его убивши раз,
Вновь затеваем скучный наш рассказ,
Что нам мечта чужда и непонятна.
Есть в мире розы. Дышат ароматно.
Цветут везде. Желают светлых глаз.
Но заняты собой мы каждый час -
Миг встречи душ уходит безвозвратно.
За то, что он, кто был и горд, и смел,
Блуждая сам над сумрачною бездной,
Нам в детстве в душу ангела напел,-
Свершим сейчас же сто прекрасных дел:
Он нам блеснет улыбкой многозвездной,
Не покидая вышний свой предел.
6. КИСЛОВОДСК
Соседний с Пятигорском курортный город связан с именем другого важного представителя русской литературы – только не поэта, а писателя, и это не место его гибели, а место рождения. О том, что в Кисловодске сохранился дом, где родился Солженицын, и там недавно открыли его музей, мы с Сашей узнали от Ирины Викторовны Дорожинской, которая ездила туда прошлым летом в составе инспекции от московского музея Солженицына принимать эту работу. О чем я радостно решил сообщить местному экскурсоводу, которую тоже звали Ирина Викторовна: «Ну вот знаете… год назад… у вас была… звали как вас.. .и это мой учитель литературы…». Экскурсовод пытается натянуть улыбку вежливости и что-то мычит, а Саша тихо на ухо: «Ты чего? Она же их тут всех разнесла! Нашла кучу ошибок. Так что вряд ли ты сейчас их тут порадовал». Чтобы скрыть неловкость, мы соглашаемся посидеть 15 минут в отдельной комнатке с телевизором, на котором нам заботливо включают репортаж о вручении Нобелевской премии. Видимо, это считается вершиной писательского признания, и поэтому этим заканчивают экскурсию.
Сам город гораздо приятнее Пятигорска. Необычный, нелинейный, симпатичный. А курортный парк, посаженный в XIX веке отставными солдатами Кавказской войны, ставшими первыми жителями города, таких колоссальных размеров, что его почти невозможно пересечь из конца в конец! Розы, реки, горки, горы, люди, всадники.
7. ЭЛИСТА
Между Волгой и Кавказом бесконечные пустые калмыцкие степи. За полчаса не встретишь ни одной машины, только клочки перекати-поля перебегают дорогу, а за окном плюс сорок.
Впервые в этом буддийском краю мне довелось побывать лет десять назад. Мы проехали тогда 700 километров вне асфальта и на самом краю света, в каком-то очаге цивилизации зашли во что-то пестро-красное, где надо было разуваться и на стенах крутились барабаны с мантрами – все как положено в фильмах про загадочный Тибет. Местный лама был очень приветлив, рассказал про дзогчен и про то, что здесь, в Калмыкии, жить можно только весной, а в остальные, более суровые времена года, он живет вовсе не тут, а... Нет, не в Гималаях, а в высотке на пересечении Ленинского проспекта и улицы Обручева. «Это где Макдональдс на заправке? Знаем, да». Буддизм – вполне земная религия, как и все прочие.
В этот раз мы доехали до самой столицы республики, небольшого поселка городского типа, где на пересечении улицы Ленина и самого Кирсана Илюмжинова возведен шикарный «Хурул». Нам повезло попасть в момент, когда он был полон прихожан – был какой-то престольный праздник. Кажется, «поворот колеса дхармы». Разувшись, вместе с толпой паломников мы обходили по часовой стрелке внутреннее пространство храма, получая благословение от желтых буддийских монахов. Звенели таинственные цимбалы, воскуривались неведомые благовония, кто-то мазал нас маслом, повсюду были портреты Четырнадцатого Далай-ламы. Удивительнее всего было то, что люди вокруг – это наши соотечественники и говорят по-русски.
На выходе я купил красивую книжку о буддизме, в которой вполне достаточно прочитать только эпиграф к предисловию. Меня привлекает в этом учении то, что оно никому не навязывает себя. Оно не утверждает, что оно лучшее, всесильное, истинное. Само понятие истины тут размыто. Вот древняя чань(дзен)-буддийская поговорка: «Когда добрый человек проповедует ложное учение, оно становится истинным. Когда дурной человек проповедует истинное учение, оно становится ложным».
Это противоположно библейской традиции, в которой Слово ценно само по себе, где Слово – это то, что было изначально. Буддисты, напротив, полагают, что словами ничего объяснить нельзя, ими невозможно выразить истину. На нее можно только попробовать указать, ведь для каждого человека возможен только собственный личный опыт. Вот одна классическая притча из той книжки:
Однажды ученики Будды попросили его развернуть перед ними «величественную гирлянду цветов учения».
Но тот вместо проповеди лишь едва заметно указал глазами на цветок, находящийся у него в руке.
Никто не заметил этого.
Только Макашьяпа, близкий ученик Будды, воспринял этот знак учителя.
И едва заметно улыбнулся ему в ответ…
.
