«МАРШ МИЛЛИОНОВ». СТИХИЯ ТОЛПЫ.
Болотная площадь 6 мая 2012 года глазами очевидца.
Сила (количество движения) есть произведение массы на скорость. В военном деле сила войска есть также произведение массы на что-то такое, на какое-то неизвестное X. Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в вооружении, то в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами. А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность для того, чтобы отыскать этот неизвестный X.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Л.Н.Толстой "Война и Мир"
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. С испуганно-болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
- Что это? Кто? За что? - спрашивал он. Но вниманье толпы - чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках - так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, -- для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
- Повар чей-то княжеский...
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что-то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. При виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, он окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию.24-го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью переменил лошадей в Перхушкове, а на рассвете он уже подъезжал к Можайску.
Л.Н.Толстой "Война и Мир"
За последние дни было множество информационных сообщений на эту тему, много споров, мнений, гипотез о том, как и почему произошло то, что произошло. Мои одноклассники попросили меня рассказать то, что я видел в этот день своими глазами. Для этого надо попытаться выбросить из головы чужие слова и вернуться мыслями в тот день. Мне есть, что рассказать, потому что, волею случая, я оказался одним из свидетелей кульминационного момента – когда перед кинотеатром «Ударник» Сергей Удальцов призвал людей садиться на асфальт, я находился в 15 метрах от него и был среди первых пятидесяти опустившихся на землю. Что видел своими глазами и что слышал своими ушами – за то ручаюсь, а вот мысли и ощущения – это личное. Итак, по порядку.
Как и все, я был уверен, что 6 мая придет только 5-10 тысяч. Мы пройдем по Якиманке, как шли зимой, послушаем все те же приевшиеся речи на Болотной все тех же «лидеров» и мирно разойдемся – на все про все часика два и можно будет спокойно ехать на дачу, сажать огурцы. Пошел, сам не понимая зачем, просто потому, что не нашлось серьезного повода не пойти. Когда водитель маршрутки объявил в салон, что не может подъехать вплотную к метро «Октябрьская», потому что «там что-то перекрыли», я по реакции пассажиров понял, что ни один из них даже не слышал об акции. В печали брел я пустынной Октябрьской площадью, замечая, что и милицейских машин тут гораздо меньше, чем зимой, а стало быть, народу будет совсем-совсем немного. Только оцепленный металлическими загородками памятник Ленину, вернее даже не столько сам Ленин, сколько скульптурная композиция под ним, напоминали о народе, готовом подняться на защиту самих себя от самих же себя…
Все резко изменилось, едва я дошел до рамок при входе на территорию митинга. Рамок было раза в полтора меньше, чем зимой (не ждали), а очереди перед ними втрое длиннее. Но дело не в количестве людей, которое еще сложно было оценить, дело было в настроении! С первых же минут, уже в очереди перед рамками я ощутил, что состояние людей иное, чем на всех зимних митингах. Не было вовсе никакой веселой дурацкой атрибутики вроде презервативов-удавов и пр. Вместо этого было что-то новое – толпа жила, она дышала. Не требовались ораторы, чтобы повторять за ними лозунги, эти лозунги носились из края в край очереди совершенно самостоятельно. Можно сказать, что на декабрьских классических митингах люди знакомились, присматривались друг к другу, а сейчас это уже не нужно, они уже все поняли друг про друга, им больше не нужны плакаты, они уже не «множество», а «единое целое». Толпа. Хоть слово это в русском языке имеет четко выраженный негативный оттенок, но я не знаю других слов, чтобы описать это явление. Да, это была настоящая Толпа со всеми известными законами толпы – подчинением личной воли общей сумме воль всех ее участников, некоему «интегралу толпы». Это очень важно для дальнейшего.
Я прошел рамки около 15-00, и было еще много времени до начала шествия, чтобы присмотреться к людям вокруг. Вот ребята из Ульяновска: «Мы с родины Ленина к вам приехали!» Вот большая колонна из Питера, которая раз в 3 минуты рождала новый лозунг: «Жулики и Воры! У нас есть Аврора!», «Путин – позор Питера!», «Москва за Питер и Питер за Москву!». Все это радостно подхватывалось остальными. Вот жиденькая колонна «Студенты МГУ» с надрывающимся мегафоном «Нет реформе образования», «Нет России в ВТО», «Свободу политзаключенным» и пр. Этих лозунгов никто не поддерживал, и они таяли. Толпа самоорганизовывалась, сама отбирая, что ей кричать, а что нет. Наблюдать за этим было очень интересно.
ДУХОВОЙ ОРКЕСТР
А вот духовой оркестр – пятеро молодых ребят с трубами и барабанами. И как только они протащили их через рамки металлоискателей? Ребятам лет по 20-22, но они удивительно верно нащупали недостающее на митингах звено! У колонны «Левых сил» (Удальцов) была колоночка, из которой время от времени раздавались запланированные «Смело, товарищи, в ногу», «Варшавянка» и прочие песни революционной эпохи, которые были приятны, наверное, слуху «левых», но никак не могли завести всю Толпу. Толпа их отсеивала, пропускала мимо ушей, не подхватывала, не реагировала. А вот когда эти пятеро никому неизвестных трубачей заиграли «Священную войну» и пошли вперед, Толпа ахнула, подхватила, подбежали десятки корреспондентов, народ запел «Вставай, страна огромная», и в этом не было в тот момент ни капли кощунства и неуместности. Напротив, эта великая песня удивительно подошла к настроению собравшихся людей. Заиграли «День Победы». Вышло из-за туч солнце, заблестело на меди, осветило лица радостью и решимостью. «Этот день мы приближали, как могли» Было удивительное ощущение большого Праздника, настоящего Мая, майской демонстрации из далекого и, возможно, не с тобой даже бывшего, советского детства. Люди вокруг просили «Прощание Славянки», «Любимый город». Ребята играли. А народ расступался перед ними, и они шли сквозь толпу, разрезая ее. И было в этом что-то от Великой Французской Революции – мальчишка с трубой, идущий впереди бунтующей колонны на баррикады. Марсельеза. Я же, зачарованный звуками военного оркестра, шел следом за ними, ни на шаг не отставая. Так мы дошли с оркестром до самого начала самой первой колонны, дальше прохода не было, так как шествие все никак не начиналось, хотя давно уже был пятый час. Что-то задерживалось.
Это была колонна Левых сил, Левого фронта. Оркестрик уперся в передовой транспорант, а я, вслед за ним, оказался в третьем ряду, в десяти шагах от Удальцова, который ходил перед колонной с мегафоном в руках. Движение не началось ни в 16-00, ни в 16-10, ни в 16-15. Было жарко и томительно. От нечего делать я стал изучать этого человека – Сергея Удальцова, про которого не имел никакого мнения до этого дня. Он казался растерянным. С одной стороны, к нему все время подходили люди, что-то говорившие ему, после чего он упрашивал Толпу потерпеть еще 5 минут, и вот «сейчас начнем», «сейчас-сейчас, через пять минут уже пойдем». А с другой стороны, время от времени бросал в эту же Толпу очередную речевку «Россия без Путина!», «Путин – вор!», «Нет полицейскому государству». В таком поочередном то подогревании, то охлаждении Толпы прошло еще полчаса. Мы то начинали идти, но пройдя 50-100 шагов снова вынуждены были останавливаться. Это начинало злить, и было жарко. Шествие задержалось почти на целый час.
ЯКИМАНКА
Как потом выяснилось, власть, оценив количество пришедших, слегка запаниковала. Принялась стягивать новые силы к Болотной площади, в особенности к Каменному мосту – пути на Кремль. Около пяти мы, наконец, двинулись полным ходом. Так как я шел практически в первых рядах, то видел, какое же огромное количество перед колонной демонстрантов и по обеим сторонам Якиманки журналистов, блоггеров и прочего народа с камерами и фотоаппаратами – сотни! Люди махали из окон. В небе появился полицейский вертолет. В голове мелькнула мысль – «он голубой, а в нем, наверное, Чуров». Тут же, как отклик на эту мысль, гитарист Левых через колонку затянул «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете…» И я снова убедился, как же быстро пробегают от человека к человеку эти электроны-мысли, если ментальное поле Толпы такого напряжения.
И вот мы дошли до памятника Димитрову, повернули на Полянку и увидели поднимающийся вверх Каменный мост. Мост был целиком, сколько хватало глаз, перекрыт поливальными машинами и грузовиками, а перед ними – десятки черных рядов ощетинившегося ОМОНа. Вздох удивления пробежал по Толпе, и сам собой (его никто не выкрикивал в мегафоны) родился мощный выдох сотен глоток «ТРУ-УСЫ-ЫЫЫ!» Электрический разряд огромной силы, настоящая молния, прошла по Толпе. Такого никто никогда не видел, не ждал, не предполагал увидеть. Это была одна из поворотных точек.
ВИД НА БОЛЬШОЙ КАМЕННЫЙ МОСТ ИЗ ТОЛПЫ
То, что перекрыт и ТАК перекрыт Большой Каменный мост, вызвало удивление и раздражение, но оказалось, что это еще не все. Оказалось, что перекрыта и сама «Болотная площадь», то есть пространство с парком, где мы проходили в предыдущий раз, 4 февраля, а открытой оставлена лишь «Болотная набережная» – четырехполосная дорога, в конце которой, на «Болотной улице», была установлена сцена. И эта «улица» уже наполовину заполнена народом, пришедшим на митинг с другой стороны. Места для 50-тысячного шествия с Якиманки там не было. То ли площадь перекрыли, пока мы шли, то ли так и планировалось изначально, ведь все ждали 5000 человек, которые бы легко уместились на набережной, без площади. Но пришло на порядок больше. Не знаю. Думаю, что второе. Но что места для всех, кто пришел, там не было, это точно.
Наискосок от «Ударника» к углу «Болотной площади» тянулась цепочка ОМОНа – небольшая, всего в два ряда. Основные силы, повторяю, стояли у Каменного моста (т.е. метрах в 500-х далее). Толпа дошла до этой цепочки вплотную, уперлась и остановилась. Мне никогда не приходилось видеть ОМОН, который бы перегораживал мне дорогу. Черная форма, никаких шлемов, только пилотки. Небольшого роста молодые ребята, пара злых лиц, пара калмыков, но большей частью – растерянные русские лица. Мы смотрим на них, они на нас. Проходит 5 минут. Удальцов, который тут же, в 10 шагах впереди, объявляет, что пути на Болотную нет, что площадь уже забита народом, что все идет не так, как договаривались, что раз так, то мы никуда не пойдем дальше, а сядем тут, прямо на асфальт. При этом задние ряды продолжают напирать, Толпа сгущается. Впереди ОМОН. Минутная растерянность. Никто не садится.
Я много слышал про этот момент в позднейших комментариях в теле-радио эфирах. О том, что все это спланированная провокация Удальцова, что никто и не собирался проводить митинг, а специально пошли на обострение и т.д. Сам не знаю, но вполне допускаю, что так и было. Перед предыдущими митингами всегда было известно по крайней мере, кто будет выступать, а сейчас этого не было. Да и что можно говорить, когда давно все сказано? Слушающим надоело слушать, а говорящим и орущим надоело говорить и орать. Все это так. Может быть так. Но только я видел и знаю одно – никакой Удальцов, никакой Навальный не руководили в тот день Толпой. В ней зарождалось какая-то своя, неподвластная никому сила – и когда собирались и общались, и когда обменивались речевками, и когда томились в ожидании на жаре, и когда музыка из глубины истории звала подняться, и когда по Толпе стали пробегать искорки электрических зарядов и, как молния, выдох «Трусы! Они же нас боятся!» Все это и множество-множество других факторов сложились в этот день и в этот час. Толпа была уже заведена настолько, чтобы броситься на ОМОН, прозвучи к этому какой-то внятный сигнал, и снесла бы без вопросов эти два хлипких ряда. В тот момент, когда мы вышли на Полянку, как-то само собой стало очевидно, что нужно идти вперед. И пошли бы – в том и отличие «шествия» от просто «митинга», что у Толпы есть не только потенциальная, но и кинетическая энергия. Движение трудно остановить. Поэтому, когда Удальцов кричал в мегафон «Садитесь на асфальт!» он не подстрекал к неповиновению, а, напротив, сдерживал. Крикни он штурмовать ОМОН, его бы скорее послушали. Кто был на Сахарова 24 декабря, помнят момент, когда Навальный крикнул со сцены «Нас здесь достаточно, чтобы пойти на Кремль……….. но мы туда не пойдем». И этой секундной паузы тогда хватило для осознания того, что Толпа на Кремль не просто не пойдет, но и не хочет идти. Т.е. может кто-то отдельный и хочет, но их ничтожно мало. А 6 мая, через полгода, было обратное. Как это, почему, отчего я так говорю, будто знаю, и откуда мне знать? Ощущение изнутри. Более ничего.
Нехотя люди садились на асфальт. Свидетельствую – нехотя. Во-первых, когда после двух часов топтания на месте идешь в воодушевленной толпе, то уже хочется идти и дальше, а останавливаться, садиться… Сбой ритма. К тому же грязно. К тому же, очень тесно – сидя, колени кладешь на колени соседа. К тому же – опасно, если начнет давить ОМОН или люди сзади, то на тебя просто наступят. А еще – тяжело, ведь там были женщины и пожилые люди. Передо мной старик физически не мог сесть полностью, он остался стоять на одном колене. Удальцов кричал: «Да садитесь же, в ногах правды нет!» Мне от этих слов стало весело, происходящее вдруг стало напоминать революцию в Петушинском районе.
В девятом часу по Гринвичу, в траве у скотного двора, мы
сидели и ждали. Каждому, кто подходил, мы говорили: "Садись,
товарищ, с нами - в ногах правды нет", и каждый оставался
стоять, бряцая оружием и повторяя условную фразу из Антонио
Сальери: "Но правды нет и выше". Шаловлив был этот пароль и
двусмыслен, но нам было не до этого: приближалось девять
ноль-ноль по Гринвичу...
Венедикт Ерофеев. «Москва – Петушки»
Удальцов в мегафон говорил: «Это исторический день, он войдет в историю. Сядем здесь, и будем сидеть до завтрашней инаугурации. Я требую сюда прямой эфир центральных телеканалов!» Может, это была и не самая плохая идея. И возможно даже, что если бы не вся, но существенная часть 50-тысячной толпы уселась бы на Якиманке на асфальт, вряд ли бы тогда ОМОН что-то мог бы сделать. Если бы это было заранее продумано, сообщено всем, если была бы такая цель и силы эту цель воплотить... А так, эти призывы через мегафон слышали 100-200 человек в эпсилон-окрестности и все. Через какое-то время мегафон сменился микрофоном и колоночкой левых сил, работающей от переносного генераторчика, которая была чуть громче – ее слышали уже человек 500, которые в конечном счете и уселись. Но все, кто стояли сзади – те продолжали стоять, не понимая. Очень кратко выступил и Навальный (которого я видел впервые, но мне сказали, что это он и есть) «Передавайте назад! Пусть садятся!» Но нет. 6 мая на Якиманке была все-таки, хоть и очень решительная, но только Толпа, а не Организация. Лишь несколько сотен физически могли услышать этот призыв. Даже смешно – XXI век, нанотехнологии, а способа массово передать информацию – нет. Мощная звуковая техника только на сцене, до которой мы не дошли. Затея устроить мирную забастовку обречена была на провал.
Когда садились, у меня был момент колебания – ОМОН всего в пяти шагах, даже ближе, чем Удальцов, а сзади толпа. Что-то может начаться. Вот прямо тут и очень скоро. Очень тесно. Страшен ли мне ОМОН? Я смотрю в эти растерянные лица и не верю, что они могут причинить мне сознательное зло. Но Толпа. Давка. Ведь если сяду, а все куда-то одновременно побегут – могу и не успеть встать. И липкий страх сквозь асфальт, сквозь подошвы проникает в тело, поднимается по ногам, все ближе к сердцу. Я озираюсь назад, налево, направо. Всюду море народа. Может, выбраться, пока не поздно? Оглядываюсь снова – передо мной уже сидят трое ребят 15-ти лет, обрывок телефонного разговора «Мам, да не волнуйся, все будет нормально! Мам, ну что ты плачешь? Ничего со мной не случится». Я беру себя в руки и сажусь рядом с ними. Так уже было 15 лет назад на реке Воньге на пороге Вяккер, где струя после падения с метровой ступени тут же, через четыре шага ударяется о гранитную скалу, и нужно, не перевернувшись на этой ступени, успеть после падения развернуть байдарку направо, чтобы не влететь в скалу, а на граните прикреплена металлическая дощечка с именем человека, который не успел этого сделать… За спиной уже три реки и десяток порогов, но тут впервые такая дощечка и поэтому ступор. И тут с налета, без всякого осмотра, в порог вваливается флотилия из десятка легких каяков и байдарок с 12-14 летними детьми! И больше никаких сомнений. Вперед и…. как, оказывается, все это просто.
Потом будут говорить – «сидячую забастовку устроил Удальцов и его сторонники из Левого фронта». Ерунда. Свидетельствую, что это не так. К этому моменту уже все успело смешаться. Была вокруг пара красных флагов, но люди были разные. Тетки с термосами, бабушка лет под 70, старик, который не мог сесть, эта веселая компания 15-летних парней, с которыми мы болтали. Один – веселый красавчик с напускной циничностью – «Ну хорошо, посидеть можно, а вот если ссать захотим?» (ни вперед ни назад уже не выбраться).. Другой – восторженный, романтический: «Ну ничего себе! Я думал, что никогда такого не увижу! Вокруг меня настоящие люди, мои сограждане, а вовсе не быдло. Я горд за мою страну!» - почти кричал он, не обращаясь ни к кому конкретно и сразу ко всем. А я ловил себя на мысли, что эти слова из этих уст мне важнее всех-всех речей всех-всех политиков на все-всех предыдущих митингах.
СИДЕНИЕ ПЕРЕД "УДАРНИКОМ"
ПАРЕНЬ С ВОЛОСАМИ -
ИЗ ТЕХ, ПЯТНАДЦАТИЛЕТНИХ,
КУСОК УХА И БОРОДЫ ПОД ФЛАГОМ - ЭТО Я
Просидели мы минут 15-20. Ожесточение и ярость шествия стали спадать. Время от времени люди кричали: «Полиция с народом – не служи уродам!», но никакого уже желания ломить на ОМОН. Запели песни под гитару – «Перемен» Цоя и «Десантный батальон» Окуджавы. «Одна на всех, мы за ценой не постоим» – это тоже ложилось на настроение. Солнце клонилось к закату, мы сидели на белой полосе посреди улицы Серафимовича, под окнами Дома на Набережной, и от бардовской песни здесь, в этом странном месте, вдруг пахнуло ощущением защитников Белого дома 1991 года. Нас много, мы решительны, мы сидим здесь и не собираемся уходить. Сладкие минуты тихих иллюзий.
Хорошо сидеть было только тем 500-700, которые хотя бы смутно понимали, что происходит. Но толпа сзади, пришедшая с Якиманки, все это время стояла, недоумевала в непогашенном раздражении, давила, диффундировала в нашу сторону. Волны сзади стали ощущаться все сильнее. После одной из этих волн, люди один за другим стали резко вставать – все по той же причине, инстинктивно опасаясь оказаться сидящими, если что-то начнется. Резко вскочили. Нас снова упросили сесть. Но толпа за это время успела сдвинуться еще плотнее, поэтому сели мы уже совсем тяжело, практически друг на друга и очень ненадолго. Становилось очевидно, что сейчас что-то будет. И вот новая волна, и снова все вскакивают на ноги, уже окончательно. «Да садитесь же!» – «Не можем! Тут и стоять-то тесно».
Много говорили потом и представители СМИ, и представители оппозиции, что все начали специальные провокаторы. Это удобное для многих объяснение. «Не мы их били, это они начали» – будет говорить власть, «Мы мирные люди, вышли на митинг поговорить, а это какие-то уроды устроили столкновение, и теперь нам больше не дадут ходить и говорить» – будут говорить многие со стороны оппозиции. Но если человек сам лично был в эти минуты в первых рядах Толпы, и если ему нет необходимости врать, то он знает, как было на самом деле. Были ли провокаторы? Да откуда же мне знать! Может, и были. Наверняка были. Я видел группу здоровых парней с черным флагом (анархисты?) и закрытыми лицами, которые пропихивались сквозь толпу, навстречу ОМОНу, грубо расталкивая нас, едва не наступив на одного из парней рядом со мной. Эти могли вполне. Но их было человек 10-15, не больше. При всем своем желании, они не могли осуществить то, из-за чего все и началось. Я слышал – люди били омоновцев, кидали камни, жгли что-то, но все это было потом, потом. Началось не с этого. Началось все гораздо проще – как и в Кровавое Воскресение 9 января 1905 года, с элементарной давки.
Итак, после очередной волны, мы вскочили на ноги. Сразу бросилось в глаза – впереди уже не две шеренги ОМОНа, а четыре. У подоспевших на подкрепление на лицах шлемы и забрала, закрывающие лица пластиком – те самые «космонавты». Давление сзади усиливается. По Толпе пошли водовороты и завихрения – тебя начинает возить из стороны в сторону, ты теряешь возможность перемещаться самостоятельно, от тех парней, с которыми я разговаривал, меня уже оторвало, а их разметало куда-то. Шеренга ОМОНа сцепляет руки. Давление сзади несет нас вперед все отчетливее, и вдруг, по какой-то команде, ОМОН начинает ответное давление – резко схлопывается последнее жизненное пространство, ты уже не можешь ничего сделать самостоятельно. «Вот оно!» мелькает в голове. «Вот они, похороны Сталина». Почти инстинктивно люди так же, как и ОМОН, продевают руки в руки друг другу, пытаясь образовать структуру в этом хаосе. Помогает, хотя и не сильно – цепочки не продуманы заранее, только по 5-10 человек, поэтому нас продолжает крутить – я то боком к парням в касках, то спиной, то снова лицом. Наша шеренга – вторая. Вдруг парень из первой шеренги ойкает «Ты зачем меня электрошокером? За что??» И глаза в глаза – демонстрант и омоновец. Недоумение и растерянность в глазах обоих. Один не понимает, зачем он сделал больно другому человеку, а тот не понимает – за что ему сделали больно. Но волна уносит меня от этой пары к другой – резкий натиск, и с пилотки омоновца, щуплого калмыцкого парня, слетает кокарда, значок. Толпа на секунду откатывается назад, демонстрант нагибается, среди леса ног поднимает с асфальта упавшую кокарду и протягивает омоновцу – «На, держи, только не бей нас». И снова растерянность на лицах. Снова закручивает, снова давят. Есть ненормальные, которые давят вперед и орут еще какую-то чушь, но таких меньшинство – в основном мы давим назад, сдерживая давление не ОМОНа, а неисчислимой толпы сзади. Когда все началось, то большинство людей на переднем крае, на стыке с ОМОНом оказались случайно, никаких камней, бутылок и прочего. Раз в несколько секунд то здесь, то там раздается истошный женский визг или грубый мужской окрик «Да что вы давите – женщина тут» или «Тут пожилой человек!» Это рассредотачивает толпу, люди переводят дыхание. Обычная давка. Если в кино случится пожар, будет гораздо хуже. Мысль – «Главное не потерять сознание, не упасть. А так, ничего плохого не случится».
Становится полегче – видимо, часть народу прорвала заслон и оказалась за оцеплением, а нам стало без них свободнее. И тут ОМОН, озлобляясь, начинает действовать более решительно – прорванные первые ряды растерянных лиц отходят назад, а вперед выходят «космонавты», которые уже лупят и выхватывают из толпы мужчин покрупнее, поагрессивнее, или если кто с флагом. При мне саданули здорового бугая, народ расступился, тот быстро поднялся с земли, оставив на ней части своей одежды, или портмоне, я не понял, и с перекошенным мщением лицом сам кинулся на ряды ОМОНа, его обработали дубинками пятеро, заломили руки и утащили. Вот кто это был? Опасный провокатор, который повел народ на ОМОН, что-то в них кинул такое? Или просто один из нас, который подвернулся под горячую руку, а на удар, по природе своей, привык отвечать ударом, и в запале драки саданул мента, и ему теперь за это светит десятка? Я не знаю. Были и первые, наверняка были, но тех, кто способен ударом ответить на удар, чувствуя за собой справедливость, было в этот день немало – это точно.
Но вот за рядами ОМОНа розовато вспыхнул дым. Я не сразу понял, что это. Все мгновенно перестали толкаться. ОМОН замер. «Слезоточивый газ». Толпа отступила. Потом будут говорить, что полиция газ не пускала, что это были баллончики, кинутые из толпы. Что я могу на это сказать? Газ подействовал, но не так, чтобы вот уж прямо как-то страшно. Концентрация небольшая, перенести можно. Значит ли это, что баллончик не профессиональный? Не знаю. Газ я видел со стороны ОМОНа, за шеренгой, а не среди людей – то есть, если его кидают, то его кинули из толпы в ОМОН, а не наоборот. Но, с другой стороны, газовые облака (потом уже, когда я наблюдал за происходящим со стороны), вспыхивали над этим местом еще много-много раз. И тогда встает вопрос – что же это за рамки металлоискателей на входе, и какой арсенал можно через них пронести? А самый главный аргумент – после этой вспышки газа шеренга ОМОНа стояла, не шелохнувшись, хоть и без всяких противогазов, а народ, напротив, сразу резко рассосался. Учат их, наверное, на это не реагировать. Поэтому не знаю точно, чей был газ, но работал он точно в интересах ОМОНа.
СХЕМА ИЗ ИНТЕРНЕТА,
ПОЧТИ ВСЕ СОВПАДАЕТ С ТЕМ, ЧТО Я ВИДЕЛ
Так или иначе, но после прорывов цепи и первого пуска газа, плотность давки резко упала, и появилась возможность из нее выбраться. Я протиснулся на Болотную улицу, которая была заполнена наблюдателями столкновения, встал у дерева на берегу канала, откашлялся, отдышался. Давка и газ лишили меня всякого задора и воли к дальнейшим активным действиям. Поэтому, когда ОМОН, очистив часть площади начал первую свою атаку в сторону самой уже Болотной улицы, выдавливая людей вглубь, я махнул рукой, развернулся и отошел на сто метров от места действия. Там присел на бордюр, приходил в себя и узнавал новости. Тут я узнал, что Удальцов выскользнул еще до начала давки, добежал до сцены в конце Болотной улицы (километр от нас), и со сцены, призывая там тоже усесться на землю, был уже взят. Я прислонился к ограждению, за которым стояла цепочка милиционеров. Не омоновцев, а обычных. Там был один рослый и красивый парень, привлекавший внимание всех, кто проходил мимо. По крайней мере, все почему-то именно к нему шли с вопросами «Скажите, где тут туалет?», «А выход где?!», «А расстреливать скоро будете?!», «Что же вы, фашисты делаете?!!!» Мимо прошел парень, держась рукой за голову, голова была залита кровью. Вид крови произвел впечатление. Какая же она алая, если при свете дня и так близко. Кровь. Первая кровь. Они пролили ее…
Болотная улица была заполнена людьми. Плотно ближе к площади у «Ударника», реже в том месте, где был я, но все смотрели только туда, на площадь. Около часа там шли бои. Все эти зверские телевизионные кадры оттуда. Как я понимаю, у следующих колонн после нас уже был выбор – идти к «Ударнику», навстречу ОМОНу, или свернуть на Кадашевскую набережную до моста. Поэтому там были уже не все подряд, не женщины и старики, а те, кто в этот день оказался готов к решительным действиям. Впрочем, я там не был, и не знаю точно. Но, так или иначе, в какой-то момент Толпа расслоилась на активный, молодежный элемент, который продолжал сражаться у «Ударника» и людей средних лет, стариков, женщин и школьников со школьницами, которые наблюдали за всем, что происходило там с обеих небережных канала и с Лужковского моста. Тут ходили оппозиционные депутаты, вокруг которых собирались кружки, какие-то лидеры, к которым сбегались человек по 30-40. Но было совершенно очевидно, что эти люди понимают в происходящем еще меньше нашего, что ходить к ним и о чем-то спрашивать никакого смысла нет, что все, что происходило и происходит – это стихия, у которой нет ни центра, ни фланга.
Я в первый раз был на митинге совершенно один. Оказалось, что это не только не скучно, но напротив – гораздо интереснее, чем быть в компании знакомых. Я мог идти туда, куда хотелось идти, мог сидеть, мог стоять, а главное – мог спокойно общаться со всеми, кто подходил ко мне, или к кому подходил я. А общаться хотелось всем. Это удивительное состояние, когда ты ходишь по центру своего города и можешь совершенно свободно заговорить с любым встречным человеком. Так бывает в деревне, так бывает в маленьких городках, но я не представлял себе такого в Москве. В общей сложности я провел на улице шесть часов – от 15-00 до 21-00, поговорив с двумя-тремя десятками людей, и это было намного интереснее, чем слушать два часа чьи-то речи со сцены. Я ходил по Болотной улице, здесь уже не было ощущения Толпы, здесь было просто много-много людей. Молодежи стало гораздо больше, чем зимой. Но по-прежнему тут были люди всех возрастов, по-прежнему большинство здесь было с умными и серьезными лицами. С милиционером в фуражке, который стоял в оцеплении между набережной и парком, куда нас не пускали, у нас завязались вполне доверительные отношения. Говорили мы мало, но всякий раз, когда очередной перевозбужденный товарищ словесно срывал на нем свою ярость от того, что происходит, он лишь улыбался и разводил руками – «Ну почему все вопросы ко мне?». Я понимающе ему кивал. «Такая уж у полиции репутация. Чего же вы хотите после всех историй последних месяцев». – «Ну не все же в полиции плохие люди» - «Это да. Но скажите – зачем вашего министра тайно наградили орденом? Если он заслужил, то почему это сделали тайно?» - «Да, я и сам не понимаю…» За ограждением на траве валялась чья-то белая ленточка. Мне никогда не нравился этот символ, и ни разу за всю зиму я его не надевал, но тут решил, что нехорошо, что она валяется на земле. Было в этом что-то от упавшего в бою знамени. «Можете достать?» - «Нет-нет» - «Боитесь даже прикоснуться? Думаете с работы уволят?» Милиционер улыбнулся, я через ограду достал ленточку сам. Кто-то раздавал листовки с какой-то чепухой. Милиция листовок не брала, но когда им читали вслух, слушали. Впрочем, ничего интересного там не было. В какой-то момент у парня в фуражке раздался звонок на мобильный. «Але. Да, мама. Ничего страшного, тут все в порядке, не волнуйся. Вечером буду»
Так прошло еще около часа. Столкновения у «Ударника» продолжались. Когда начиналась новая атака, все шеи вытягивались в ту сторону, разговоры замирали, на металлическое ограждения ставили ноги и мы, и милиция, чтобы подпрыгнуть и получше рассмотреть. Потом будут говорить различные наблюдатели от общественных движений и системные лидеры «несистемной оппозиции», лишившиеся в этот день славы (типа Митрохина), что потасовку затеяли радикалы, а большинство людей, которые пришли на мирный митинг были не просто против, а что эти-то «радикалы» и сорвали тот самый митинг, на который пришло «мирное большинство». Так вот, это неправда. В водовороте давки и столкновения я пробыл всего минут десять, а все остальное время провел именно среди «мирных», общался и прислушивался к чужим разговорам. Не знаю, кто дрался у «Ударника». Если есть такие люди – «радикалы», то без сомнения они были именно там. Но я не думаю, что этих «радикалов» уж так много, чтобы московский ОМОН не мог с ними справиться больше часа. Как-то раньше Триумфальные площади и пр. зачищали за несколько минут. Впрочем, даже если все, кто там дрался, и были «радикалами», то симпатии десятков тысяч «мирных людей», наблюдающих за ними со всех набережных, были целиком на их стороне. Ни один человек, из тех, что я видел, не сокрушался от того, что сорвался митинг, и он лишился удовольствия послушать в стопервый раз Навального или Дугина. Да, люди в большинстве не готовы были переть туда на передовую, но и уходить с площади добровольно они не собирались. Полиции пришлось зачистить все перед «Ударником», а потом постепенно выдавливать и остальных с Болотной и Кадашевской набережных, с Лужковского моста. Большинство отступало добровольно, но кто-то сопротивлялся. Меня потрясла седая женщина в пяти шагах от меня, которая вцепилась в металлическое заграждение, не желая уходить. Ее попросили, потом попробовали вытолкнуть, потом двинули всерьез, она разжала руки и упала на асфальт. В ужасе отпрянули омоновцы, сами ее подняли с земли, расцепили ограждение и передали милиционерам, а нас погнали дальше. Женщины вели себя смелее – не шли, верили, что их не тронут. Но под общим натиском бывало всякое, еще несколько женщин на моих глазах упало на асфальт. Если за них вступался мужчина, вот его уже обрабатывали жестко дубинками несколько человек одновременно, выдирали из толпы и выводили за цепь. Наверное, задерживали. Никакой изначальной агрессии у ОМОНа не было, но чем больше эти люди встречали сопротивление, тем более они свирепели. (Нас рассекали и выдавливали не те, что сражались у «Ударника», а вновь подоспевшие свежие отряды). Толпу рассекали на части и затем разгоняли по сторонам. В этот день я понял ложность мысли, что «митинги разгоняют пока на них ходит тысяча человек, а если придут десятки тысяч, то их уже не разгонишь. Ну если только не начать стрелять». Это не так. ОМОН прекрасно справился с поставленной задачей, причем без всяких европейских спецсредств типа водометов и резиновых пуль. Если в толпе женщины, старики, подростки, то семь рядов ОМОНа ее легко разрезают и выталкивают, куда нужно.
МОСКВОРЕЦКИЙ МОСТ
Мы прошли всю Болотную и вышли к Балчугу. Я хотел, как и зимой после митинга, выйти через Москворецкий мост, через свою любимую Варварку к метро. Но и Москворецкий мост в этот раз был полностью перекрыт во всю ширину поливальными машинами, военными Уралами и семью рядами свежих «космонавтов». Уже не раздражение, не ярость, не кураж – от этого за много часов на ногах без воды и еды, с сорванными от криков глотками люди устали, но что-то похожее на любопытство заставляло людей подходить к рядам этих людей, заглядывать им под маски, ища лица. Так мыши крадутся к спящей кошке, чтобы дернуть ее за ус. Кто-то глумился, фоткался на фоне рядов ОМОНа, это было противно. Но я пожалел, что у меня нет фотоаппарата с собой именно в эти минуты, потому что кадр был потрясающий – с той стороны реки кремлевские стены и башни, собор Василия Блаженного, и вся эта величественная панорама перекрыта черными рядами рыцарей дубинки. Интересно было бы найти такую фотку в сети, должны же они быть. Здесь впервые я услышал призывы полиции в мегафон «Граждане, проход закрыт. Просим вас, разойдитесь» Ничего подобного у «Ударника» и на Болотной – там тебя просто гнали и все, не предупреждая.
По Ордынке я дошел до метро, хотел выйти назад к Якиманке – посмотреть, что происходит там, но из всех переулков на Ордынку вытекали группы митингующих, которые говорили, что там все перекрыто и их вытеснили сюда. У метро народ обступил палатки с водой, группками по 5-10 человек кучковался и обсуждал дальнейшие планы. Было ясно, что хоть основная масса спускается в метро, но что-то на поверхности еще продолжится. Как я узнал потом, через 20 минут после того, как я спустился в метро, Ордынку зачистил ОМОН.
Последний, с кем я говорил, был армейский полковник в отставке, 62 года, живет в Апрелевке, настоящий коммунист в прошлом. «Лидера нет, нет нового Ленина. А Зюганов все слил. За него проголосовало 20% – это же каждый пятый житель страны! И где он? Почему мы выходим не под красными флагами, а с этими белыми презервативами!», тут он ткнул меня в белый бант. А я его уверял, что сегодня не поражение, а успех, что молодежь здесь, а значит когда-нибудь что-нибудь переменится. «Хочется верить, – он, прощаясь, протянул руку, – Так куда завтра приходить? Я буду».
P.S.
А я на следующий день не мог быть в Москве, потому что уже сговорился заранее с друзьями и детьми ехать в Бородино. На этом Поле хорошо думается. А подумать было о чем, раз уж случайно оказался здесь. Только вот случайно ли?...
Сергей Павловский
6-10 мая 2012 г.
sp@1543.ru