Cogito Ergo Sum

 

I

“Те, кто легче воздуха, все равно с нами.”

“Маша и Медведь”, A

 

В самом сердце леса, на краю неглубокого оврага, на дне которого весной весело бежит ручеек, а к осени остается только чуть влажный песок, в один из солнечных сентябрьских деньков, когда кажется, что лето никогда не кончится, я появился на свет. Первое, что увидел я в своей жизни - золотой круг солнца на прозрачно-голубом осеннем небе и крохотный березовый листок, слетевший с верхушки огромного дерева как раз в тот момент, когда я выполз из под земли и взглянул наверх. Сперва он приземлился прямо на меня, так что я смог рассмотреть его во всех подробностях, потом ветер снова поднял его и погнал дальше, дальше, на ту сторону оврага. Вот он скрылся за кустом барбариса, вот снова показался, на мгновение застрял в ветвях жимолости, но тут ветер вновь подхватил его. Больше я никогда не видел этот листок, но минуты, которую он провел на моей шляпке, хватило для того, чтобы я помнил его всю свою жизнь. И я помнил, помнил все его трещинки, все прожилки, каждый миллиметр его высохшей поверхности.

“Как это странно, - думал я, - и как печально - мое рождение совпало с его смертью. Неужели в этом мире всегда так - чтобы кто-то родился, кто-то должен умереть, чтобы что-то появилось, что-то должно исчезнуть?” Высоко в небе раздавались пронзительные крики журавлей - стая кружилась над лесом, готовясь к перелету. “Но ведь, если посмотреть с другой стороны, то все наоборот - осенило вдруг меня - его смерть совпала с моим рождением. Его смерть вдохнула в меня жизнь. Ничто не проходит бесследно, ничто не бывает зря. И значит, когда умру я, родится кто-то еще. Кто или что это будет? Я пока не знаю. Тому листку повезло - он успел увидеть меня, надеюсь и я увижу.” Журавли перестали кричать и, собравшись в клин, двинулись в сторону заходящего солнца. Лес погружался в темную тишину.

Последующие две недели своей жизни я познавал мир - я впитывал, как губка, любое его проявление. Соки земли наполняли меня знаниями о ходе времен и природе вещей, дуновения ветра вопили о страсти и шептали о нежности, полуденные лучи демонстрировали единство всех живущих под солнцем, а дождевые капли вливали в меня сострадание и любовь. Поры были открыты днем и ночью любому внешнему воздействию, мудрость леса становилась моей плотью - я делался все заметнее и начинал привлекать к себе окружающих, что было весьма кстати, поскольку накопленный опыт никак не спасал от одиночества.

Первыми появились две здоровые улитки. Моросил дождь, и они ползли друг за другом по жирной от обилия влаги земле. Прошлогодняя хвоя прилипала к их упруго-сиреневатым тельцам.

- Сударыни! - обратился я к ним. Они оторвали рыльца от перегноя. - Как прекрасен мир во время дождя, если смотреть на него из под зонта, не правда ли? У меня уже достаточно широкая шляпка, и под ней вполне сухо и уютно, чтобы переждать непогоду. Если вы не торопитесь, я был бы очень рад общению с вами.

Улитки сначала уставились на меня, а затем молча подползли и принялись за мою ножку. Я вздрогнул от неожиданности, волна омерзения от прикосновения их липких и беззубых ротовых отверстий прошла по всему телу от корня до макушки. Но я сдержался, боясь показаться негостеприимным. Насытившись, они продолжили прерванный путь по скользкой почве. Дождь же не думал прекращаться и всю ночь пробарабанил по моей глупой шляпке.

Через день они вернулись снова, приведя с собою нескольких подруг. Я пытался заговорить с ними, но они все делали молча. Так прошла еще одна неделя. За это время я понял, что для улиток я только деликатес, а не основная пища, и поэтому особого урона они мне не наносят. Я оставался все так же молод и крепок телом, чего не могу сказать о душе. Постепенно мне перестали быть противны прикосновения их склизких языков, я начал понимать, что это моя судьба, мое предназначение, моя роль в биологической экосистеме леса, мое место в вечном круговороте жизни. Я становился мудрее с каждым днем. Я узнал, что после улиток придут черви, и вот тогда от меня действительно ничего не останется. “Ну и что? - успокаивало меня мое мудрое тело, - разве это не то, о чем я думал в свой первый день? Цель жизни - дать жизнь кому-то другому!”

Но судьба распорядилась иначе, все вышло совсем по-другому.




II

“Напомни мне, если я пел об этом раньше,
и я спою это снова.
Я не знаю ничего другого”

то же самое

 

Это случилось в один из последних солнечных воскресных дней. Торжественную пустоту октябрьского леса внезапно нарушило суетливое вторжение человека. Известие о появлении людей тотчас же разнеслось по всему лесу, наполнив его, как обычно, смутными предчувствиями и тайными страхами. Мне было уже все равно - ни страха, ни радости от того, что меня могут заметить, я не испытывал - во-первых, люди не слишком-то внимательны, а во-вторых, большинство также немы, как и улитки.

“Единственное, что они научились хорошо выговаривать - это их нелепый дифтонг “ау”, которым они с утра до ночи заполняют пространство вокруг себя. - Снобистски ворчу я, не замечая, как один из представителей этого племени бредет по краю оврага прямо в мою сторону. - И я еще могу понять необходимость двух рук, но для чего им две ноги? Это крайне неудобно, достаточно вульгарно и малопривлекательно. Короче - mauvais ton. Вот если бы..”

- Ой! Надо же! Смотрите - Белый!

- Зачем же так орать? Я оглохну.

- Извините, я от радости.

Передо мной стояла и разглядывала меня девочка лет шестнадцати в огромных белых кроссовках, стоптанных по внешнему краю, как будто в них долго прыгали на одном месте, и с наполовину отрезанным правым шнурком. “Не ее, у подруги взяла” - подумал я и почему-то этому обрадовался.

- Ну и что же ты делаешь одна в лесу? Небось уроки-то не выучила? - решил позанудствовать я.

- Я не одна - я грибы собираю, потому что у меня каникулы, и вообще, Кацва только пять параграфов на завтра задал.

Я слегка растерялся от столь непривычной мне логики, она же присела рядом и продолжала изучать меня, как будто я был первым Белым грибом в ее жизни. Я тоже продолжал ее разглядывать. Ее - первого и, похоже, последнего человека, которого я увижу. Сразу за синими джинсами начиналась непонятно-пестрая распашонка с кучей ненужных карманов и капюшонов, надетая на эластичную черную майку без рукавов и горла.

- Могла бы и шарф напялить - осень на дворе!

- Лень чего-то, да и зачем - в Булку и обратно, нам не холодно!

- Да-да.. незачем… Чтобы носить шарф и не выглядеть пижоном, нужно быть либо Лордом Байроном, либо Бледной Поганкой. Получается что так, да?

- Ну, не знаю, мы этого еще не проходили. Ну, наверное.

В моей дальнейшей участи сомневаться не приходилось. Но вдруг, вдруг мне удастся отвлечь ее от цели ее прихода в лес? Заговорить, заболтать, чтобы она забыла, зачем пришла. В этих смешных косичках она выглядит такой наивной.

- А у нас до июня мертвый сезон - никто больше не вырастет. Все в спячку и ждем лета.

- Все у вас как-то не так. Ну дык на шаре же параллели параллельны! Хотя да. Не фига они не параллельны. А откуда я должна была это знать? Я, конечно, экстрасенс, телепат, ну не настолько же. Не знаю, че так много. Семь литератур в неделю. От протопопа Аввакума до Жуковского.

- Ты бы видела, какой лес по утрам! Утро - это не время суток. Утро - это состояние души.

- It's all. Simple. Not mysterious, as you think.

- Зря вы так. Говорить да думать - каждый дурак может..

- Что можем, то и делаем!

- А вот двигаться, играть, жить на двух ногах. Я вот не умею, мне и не положено, а вы прям крылья опустили и все. Даже и не знаю - как это делается.. Но Гроза! Мокрые волосы! Лето! Повторится ли все это еще раз? Это я так. Это не вопрос. Риторический. Человек, развиваясь в человеческом обществе всегда "что-то знает", ему всегда есть "о чем думать".

- Ну значит бывают исключения. Хотя, смотря что знать. Мозги постепенно атрофируются. Мы, гуманитарии, и не такое знаем. У нас мама физик, да и папа тоже, но он на работе... Все с вами ясно. Статистика Ферми-Дирака все это.

- Переучилась умным вещам?

- Да не, какие там умные вещи, каникулы уже неделю длятся. Не, я просто устала.

- Понятно. Ну посиди тут, отдохни.

- Спасибо, а можно спросить - что это у тебя на ножке у самого корня?

- Это? - Я посмотрел вниз, - Это от укусов улиток. Ты не поймешь. Они грызут меня каждый день. Но чтобы объяснить тебе, почему я это терплю, мне пришлось бы рассказать тебе всю мою жизнь, все три недели. Все-все, с самого начала - с того самого березового листочка, который разбудил мое сознание. Но это слишком долго и неинтересно. А почему ты спрашиваешь?

- Да вот, сочинение пишу. Задали, понимаешь, по литре сочинение написать. Свободная тема. А о чем писать - совершенно непонятно. Вот и пишу о том, что вижу.

- Да. Я, похоже, делаю то же самое. “Почуяв серого так близко забияку", "Когда бы наверх подняла ты рыло!", "Ты все пела? это дело!", "Ты попробуй - это вкусно, будто лист жуешь капустный." Да еще бледное на синем.

- Не, а у меня голубым по черному, не то что у тебя. Лучше. Вот. Лучше, чем черным по белому. Ну вот есть там такое, и вообще много всего умного.

- Ты пишешь в каком-то странном времени. Вообще ничего не понятно. Разговаривать с грибами вместо того, чтобы раз их, и в корзинку. А потом уже птички, синички, мороз и солнце, первый снег, капель и лошади в ночном. Все понятно, все довольны.

- Ну и классно. Хаос. Романтизм. Я сама уже ничего не понимаю.

- Музыка. Луна. Страсть. Стихия. Иррационализм. Принцип Двоемирия. И все такое. Крошка Цахес и его золотой горшок. Можно подумать, когда человек становится писателем, он кому-то обещает следовать каким-то правилам!

- Да не, просто по-другому не может быть. Ну, может конечно, но..

- Издержки гуманитарного образования. Пишет-то человек! И каждый раз это другой человек.

- Ну да, он естественно не думает ни о какой композиции, завязке, развязке, кульминации, но в любом произведении можно найти то, что походит на композицию, завязку, кульминацию. Исключения бывают редко. Очень редко. Да не, не бывает. Или мы не проходим.

Похоже, мой замысел удался. Я выиграл, сбил ее с толку. С помощью словесной игры реальная охота человека за грибами свелась к описанию этой охоты. Вместо того, чтобы рвать меня, уткнулась в свою тетрадочку и пишет. Нет, мне все-таки повезло, что попалась юная романтическая девочка, а не опытный грибник - я просто перемещусь из леса на страницы ее сочинения и буду медленно доживать свой век уже на бумаге, на листочках в линеечку, в зеленой тетрадке…

Но радости от такой перспективы почему-то не было.

Я посмотрел на нее. Она лежала рядом, в густой траве, среди желтых одуванчиков и белых зонтиков, заложив руки за голову, лениво щурясь от яркого июньского солнца. Писк комара, звучный хлопок по голой коленке, резинка слетает, и волосы веером рассыпаются по траве, задевая меня и щекоча мне нервы.

- Нет, я так больше не могу! Гнить среди сосновых шишек или на книжной полке - да какая разница-то?! Или это называется “жить вечно”? Но мне не нужна такая вечная жизнь на пожелтевших страницах! Мой друг - березовый листок показал мне, зачем стоит жить.

Она продолжала лежать, лениво жуя травинку и делая вид, что не слышит меня. Я и сам понимал, что слишком поздно для романтических выходок, для криков, поз и ныряний за кувшинами. Что-то другое переполняло меня. Уже не инстинкт самосохранения, а все подавленное рассудком и мудрой слизью улиток бессознательное, все мое грибное либидо рвалось наружу.

- Я родился грибом и должен умереть, как гриб. Съешь меня. Съешь меня, Алиса! Откуси от правого края шляпки - станешь большой и разумной, откуси от левого - станешь как я, и увидишь лес изнутри!

- Wieder du schreibst das, - сонно прошептала она.

- Je ne tu comprends pas!

Нет, мы все еще говорим на разных языках. Мне не объяснить ей мое состояние, я сам не понимаю, что со мной. Надо как-то по-другому заставить ее вернуться в реальность и сорвать меня.

- Послушайте, юная леди! Вы все здорово придумали - воскресная электричка, осенний лес, писклявое “ау”, желто-коричневый мир грибов и опавших листьев, мокрая земля и диалог с Белым грибом. Учительница литературы, безусловно, оценит вашу оригинальную идею, построение композиции и стиль. У вас красивые пейзажи и натюрморты, интересная завязка, накал страстей к кульминации, но где же финал?! Где разрешение конфликта?! Нет, милая барышня, сколько вы тут не выдумывайте про “крушение образа идеального гриба” и “поднос обшитый черным бархатом”, а только без финала “пять” вам все равно никто не поставит. От силы “пять с минусом”, но не больше. А ты ведь хочешь получить высший бал? Тебе же нравится быть лучше всех, не правда ли?

- Да нет, ты все неправильно понял. Ну, это долго объяснять. Объяснять то, что мы проходили, и то, что я тебе могу на это сказать, слишком долго. А нам уже пора - мама зовет. Так что ты уж извини…

Ее рука приблизилась ко мне, сквозь пальцы сверкнул металл, и острая боль от тупого лезвия мгновенно разнеслась от корня по всему телу, заполняя собой весь миллион трубочек моей шляпки, ударяясь в темно-коричневую кожицу на макушке и вливаясь обратно в белую мякоть ножки. Я потерял связь с миром.

 



III

 

“Есть грань, за которой железо уже не ранит”

Очнулся я в тесноте мокрого кармана ее куртки, сдавленный поломанными сыроежками. Я задыхался, но боль прошла и начиналась эйфория - я освободился от земных привязанностей! Сквозь ткань доносился голос моей убийцы и освободительницы - “Вроде да. Порезанные такие, бело-красные. Ну, может, я их увидела, потому что хотела увидеть. Это ж не сон был! Я полностью осознавала то, что видела. Видела то, что хотела видеть. Ну, я ж говорю, не сон это был.” Смысл ее слов, как обычно, ускользал от меня, но я знал, что он есть, и был счастлив.

В кармане я окончательно потерял голову. Вся моя жизнь представлялась прелюдией к сегодняшнему дню. Я вспомнил о березовом листке - наконец я тоже сорвался с ветки, и теперь ветер несет меня. Я не знаю куда, но верю, что Он знает.

Я ощущал себя моложе на целую неделю, в ушах звучал все тот же мотив, впитанный еще из грибницы. Или я сам его только что придумал? А может, это она поет? Она, девочка, свинтившая мне голову, поет, а я слышу и думаю, что всегда знал эту песню? Все перемешалось - прошлое и будущее, настоящее и вымышленное. Все перемешалось, как сыроежки в кармане, но дело в том, что самой песне было совершенно неважно, кто ее поет.

Oh, komm doch,
Komm zu mir,
Du nimmst mir den Verstand.
Oh, komm doch,
Komm zu mir,
Komm gib mir deine Hand.

Дома все найденные в лесу грибы были вывалены на стол - получилась не очень большая, но приличная по московским меркам кучка. Сыроежки и опята, моховики и подберезовики, разломанные и вдавленные друг в друга, с ужасом ожидали своей участи. Нелепо и жалко выглядели эти наивные, но гордые дети леса на белом пластике кухонного стола. Чьи-то руки брали нас по-очереди, гриб за грибом, отрезали ножку, счищали со шляпки грубую кожицу, обнажая нежную белую мякоть, прополаскивали ее в кастрюльке с водой, кромсали на аккуратные прямоугольники, сектора и сегменты и затем вываливали расчлененную плоть на сковородку.

От отвращения меня выворачивало наизнанку, но ни сожаления, ни страха я не испытывал. Я попытался не смотреть на то, что происходит на столе, а сосредоточиться на своих мыслях. В отличие от остальных грибов, я-то знал, зачем я здесь. Я сам захотел сюда попасть. “Все, что я хочу - чтобы она съела меня. Я так устал от шершавых языков липких улиток! Но не перепутает ли она меня с другими грибами?! Да нет, вроде я тут один Белый.” Думать становилось все сложнее, сознание постепенно оставляло меня. Я представлял себе, как попадаю на ее язычок, шестнадцать верхних зубов соединяются с шестнадцатью нижними… Или четырнадцать? Какой же все-таки бред лезет в голову перед смертью! Я лежал на разделочной доске. Агония сопровождалась безумными видениями. Удар ножа. Двадцать три сыроежки. Еще удар. Тридцать подосиновиков. Следующий. Девяносто два масленка. Последний. Двести двадцать четыре березовых листочка…

 


 

Эпилог

 

- Маша, ужин готов, все на столе. Мой руки и приходи. Мы уже начинаем.

- Я не хочу есть, мам, что-то у меня голова болит. Сочинение завтра сдавать, а я еще и не начинала. Опять, блин, ночь не спать.

- Ну вот, как обычно - все надо делать в последний момент. Ну ладно.

- Ладно.

Войдя в свою комнату и закрыв за собой дверь, Marie вставила кассету в магнитофон, нажала ‘play’ и вытащила из ящика стола тетрадку по развитию речи. “Пусть сами и едят свои поганки!” Покопавшись минуту в портфеле, она нашла наконец свою любимую синюю ручку, уселась было на кровать, но, вздохнув, встала, положила тетрадь на письменный стол, придвинула стул, пролистала исписанные синим, черным с легким добавлением красного страницы, и, окончательно решившись, вывела на белом листе первую фразу - “Грибы я не ем.”

Из динамика доносился пронзительный голос модной певицы:

 

Я задыхаюсь от нежности,
От твоей-моей свежести.
Я помню все твои трещинки,
Пою твои-мои песенки.
                     …Но почему?!…                                                                                    

 

 

                                                                  

Сергей Павловский

февраль 2000г.