В прочем, что значит «почему-то»? Просто так уж случилось, что Татьянин день у дореволюционного московского студенчества совпадал с началом зимних каникул. И сей радостный момент студиозы отмечали вдохновенно и буйно. Хозяева огромного ресторана в саду «Эрмитаж», как бы сейчас сказали, инвестировали в будущее России бесплатную закуску и выпивку, и ликующие толпы, неся на плечах профессоров и доцентов, стекались со всех концов Первопрестольной к «Эрмитажу». Москва тот день запоминала с дрожью.
Советское время поставило железный шлагбаум на ангельских маршрутах, и, если они все-таки умудрялись навещать своих Федоров, Прокопов и Пелагей, то делали это скромно, незаметно, по-домашнему. И только к Татьянам ангел прилетал в свой день чуть ли не через виповский зал, потому что, как и десятки лет назад, день этот упрямо совпадал с первым днем студенческих каникул. А у советских студентов, как пелось в популярной песне, горячая кровь. Так и стало 25 января и праздником всех Татьян, и неофициальным Днем молодежи. Когда еще все впереди, когда у надежды – огромные крылья, у веры – дерзкая воля, а весь мир озаряет любовь.
На праздник принято дарить подарки. И вот ровно двадцать пять лет назад популярный композитор Юрий Саульский преподнес Татьянам песню. Так, по случаю, на один день. «Татьянин день». А она осталась навсегда.
– Юрий Сергеевич, как все-таки родилась идея этой удивительной песни? Лично я убежден, что вначале наверняка была та самая Татьяна и романтическая история любви, которую вы пронесли через годы. Через этот талый снег, истоптанный асфальт, через бесшабашную молодость, как самое светлое воспоминание ушедшей юности?
– Конечно, вы правы. Насчет бесшабашной юности, когда я, студент Московской консерватории, во всю лабал на фоно и аккордеоне в популярнейшем тогда «Шестиграннике» в парке Горького и моднючем «Коктейль-холле» на Тверской. И, конечно, я немерено влюблялся, был немерено любим и, вы будете смеяться, сохранил в памяти до седых волос все имена своих любимых женщин. Но вы будете смеяться еще больше, потому что Татьян среди них никогда не было.
А было все намного проще. Где-то в году 72-м на стихи поэта Наума Олева я написал музыку к симпатичному спектаклю одного словацкого драматурга «Загадочный нищий», который шел на сцене театра имени Ермоловой. И там звучала эта мелодия, но совсем на другие слова. И эту мелодию замечательно мурлыкал в пьесе народный артист Всеволод Якут. Пьеса успешно шла несколько лет, но музыка из зала никуда не выходила. Пока однажды ко мне домой не влетел Наум Олев. Глаза горят, а губы шепчут на мелодию той самой песни довольно странные слова: Татьянин день, Татьянин день, Татьянин день. Оказывается, накануне он был на именинах своей новой пассии и, поздравляя ее, вдруг неожиданно для себя пропел вот эти строчки. И Наума озарило.
– Юрка, я напишу новые слова, и мы посвятим нашу песню Татьянам. А то обидно: про Светлану есть, про Катюшу есть, даже про Мурку есть, а Танькам и спеть нечего. Нехорошо.
– Нехорошо, Юрий Сергеевич, одну мелодию два раза использовать.
– Пути мелодий неисповедимы. Например, в опере «Иван Сусанин» есть известнейшая ария Антониды. Вы думаете, Глинка ее заново написал. Ничего подобного. Взял свой же популярный романс «Не осенний мелкий дождичек» и вставил в оперу. И ничего. Почти два века поют. А очень известная в семидесятые песня Колмановского и Евтушенко «Вальс о вальсе». Это тоже музыка из спектакля театра имени Пушкина из какой-то испанской жизни и совсем на другие слова. Просто хорошая мелодия с заданным пьесой текстом чаще всего так и умирает вместе со спектаклем. А жалко. Она радует только зрителей театра, а могла бы миллионы.
Короче, через пару дней Олев принес новые стихи – те самые: «Была зима, шел первый день каникул…», и Лева Лещенко записал ее на радио. Но мы еще долго не выпускали песню в эфир – театр возражал категорически. И только когда спектакль благополучно скончался, 25 января 1975 года Лева по радио впервые поздравил всех Татьян страны новой песней.
– И все Татьяны, как я помню, просто обалдели от такого замечательного подарка.
– Обалдеть не обалдели, но в «Утреннюю почту» хлынул поток писем от Татьян. Ни до, ни после ни одна моя песня не собирала такой обильной почты – вот что значит адресная песня. «Откуда вы узнали мою историю», «Хочу такого же Сергея, нас судьба не разведет», а одна Марина под влиянием песни даже сменила имя на Татьяну. Вообще-то, мы не ожидали такого шумного успеха, но в те прелестные годы застоя народ так устал от помпезных официальных праздников, что веселый студенческий разгильдяй на Татьянин день вновь вернулся в жизнь. Праздник нуждался в своей песне, и просто она появилась вовремя.
– Юрий Сергеевич, вообще-то, я так понимаю, что Олев писал стихи все-таки для своей Татьяны, откуда же в песне появился Сергей?
– Вопрос, конечно, интересный. А вы бы хотели, чтобы в те годы на Всесоюзном радио звучало: «Татьяна плюс Наум равняется любовь»? И кто бы ее тогда услышал?
Самое интересное, что через короткое время я заскочил по делам в журнал «Эстрада и цирк» – у меня в нем шла статья о джазе, и молодая редакторша попросила что-то согласовать.
– Татьяна, – представилась она. Я заглянул в ее огромные, лучистые глаза и задохнулся от восторга. «Татьянин день, Татьянин день, Татьянин день», – запело вдруг стареющее сердце. И так хрипит уже двадцать два года – ровно столько мы женаты. И столько лет мой каждый день – Татьянин.
– Вот видите, вам песня строить и жить помогает!
– Именно так говорил Роберт Рождественский, когда строил свою дачу. Мне же, увы, одна моя песенка столько крови попортила, что врагу не пожелаю. Может быть, помните эту жуткую историю про невезучего черного кота, которого неизвестно за что вдруг возненавидел весь дом? Вот, говорят, не повезет, если черный кот дорогу перейдет. Мне и не повезло. Вместе с поэтом Михаилом Таничем. И черт нас дернул связаться с этим проклятым черным котом! А ведь как все хорошо начиналось. Мы только что с Мишей написала заказную советскую халтуру ко Дню Военно-морского флота «Зачехленные дула могучих орудий и глаза загорелых ребят…» Стало немножко совестно, и Танич мне и говорит: «Давай напишем что-нибудь приличное». И вскорости приносит трагическую историю печальной жизни черного кота. Я сел к роялю и очень быстро набросал мелодию первого советского твиста. На радио нам сказали: ребята, это фантастический шлягер, вас ждет невиданный успех, а посему – держите карманы шире.
Только, как там у нас в песне: а пока – наоборот. Непритязательная в принципе песня вдруг подверглась жуткой, уничижительной критике в прессе. Кому наш кот перешел дорогу в ЦК, я и по сей день не знаю, но не было газеты, чтобы ему не прищемила хвост. Пошлятина, мещанство и чуть ли, вообще, не антисоветчина. Мол, если весь дом ненавидит кота, значит, есть на то у советских людей причина. Значит, не наш кот, а чужой и, может быть, даже заграничный. Песню поют во всех кабаках страны: под нее танцуют твист в Польше и Чехословакии, а мы, как нашкодившие коты, сидим с поджатыми хвостами и не понимаем: в чем дело?
Так меня долбали только в конце пятидесятых, когда я руководил молодежным биг-бендом при Центральном доме работников искусств: получил серебряную медаль на международном джазовом конкурсе и был назван в «Комсомольской правде» музыкальным стилягой. После той статьи я два года не мог устроиться на работу. Но там – джаз, «музыка толстых», как обозвал его великий пролетарский писатель Максим Горький, а здесь-то что? Простой черный кот. Однако бедного кота на долгие годы выкинули из эфира. Хорошо еще без авторов, одного, и вернулся он, полностью реабилитированный, только во время перестройки. При Горбачеве. Но в исполнении Жанны Агузаровой и группы «Браво» это было не несчастное создание, каким делала его Тамара Миансарова, а наглая, лоснящаяся котяра. Ну просто новый русский, в натуре.
– Кстати, Юрий Сергеевич, можно ли сознательно написать шлягер или, как теперь говорят, хит. Песню, заранее обреченную на успех?
– Да никогда. Наоборот, если ты пытаешься заранее вычислить успех, химичишь, как алхимик, пытаясь из нот и текста сварить шлягер, – считай, что песню не похвалят. Ну, может быть, при большой раскрутке, а сегодня это умеют, она и продержится два–три месяца. А потом забудут. Причем навсегда. Почему песня становится популярной, к счастью, еще не распознанная тайна. Просто какими-то неожиданными словами, мелодией она вдруг ложится на душу народу, становится ей созвучной и остается с нею навсегда. Как песни Дунаевского, как многие песни военных лет, как песни множества моих товарищей по цеху. Но угадать это созвучие, человеческую потребность – фантастическая удача.
– Так почему же раньше советские композиторы ловили эту удачу? И очень часто уже после первого исполнения их песни становились народными, их пели и на площадях, и за скромным столом, а сегодня вот и закусить и запить – навалом, а запеть – нечем.
– Знаете, я не так давно в вашей же газете прочитал интервью с Давидом Тухмановым. Его никак не заподозришь в тоске по прошлым временам, тем не менее он с горьким сожалением говорил о безвозвратно ушедших художественных советах. Не идеологических, а именно художественных, которые раньше, как фильтр, отделяли все-таки зерна от плевел. Сегодня такого фильтра нет, и песенная шелуха вовсю засоряет эфир и сцену. А жаль. Ведь песня, если хотите, бренд поколений. И по ним тоже потомки создают свой образ предков.
Талантливых композиторов, талантливых поэтов в России меньше не стало. Не перевелись. Просто время такое пришло – неразборчивое. Алчное, агрессивное время неистовой толпы и четырех аккордов. Вы поймите меня правильно – это не брюзжание старика, который не вписался в новую жизнь. У меня, слава богу, работы непочатый край: пишу музыку к театральным постановкам, серьезные джазовые композиции, руковожу московской джазовой ассоциацией, которая с огромным успехом проводит международные джазовые фестивали. Наконец вместе с замечательным поэтом Юрием Энтиным закончил большой мюзикл по сказке Гофмана «Крошка Цахес». Очень, знаете, современный мюзикл. Не в том дело. Меня беспокоит, что наша страна превращается в одну большую дискотеку, где в неуемной пляске затаптываются и мысли и сердца. Это очень опасная тенденция. Мы что, в молодости не оттягивались в танцах? Да еще как! До седьмого пота. Но потом, утеревшись, шли в консерватории, в театры, на поэтические вечера. А сегодня на концертах классической музыки, если только это не супермодный Спиваков, мои ровесники и только.
Я знаю, что говорю. Несколько лет мне довелось работать продюсером и руководителем музыкальных программ на ОРТ. Где и познакомился со страшным господином Рейтингом. Не Березовский, не Гусинский, а именно он сегодня является подлинным хозяином российского телевидения. Специальная социологическая служба каждое утро на ОРТ выносила приговор программам – каков ее рейтинг. И не дай бог, если он оказывался ниже запланированного, – программу закрывали. Но что хорошо для новостных, спортивных передач, ток-шоу или прочих развлекалок, смертельно для серьезной симфонической музыки, оперы, театра, поэзии. Нельзя высокое искусство мерить рейтингом, нельзя.
***
Ладно, Юрий Сергеевич, не все так грустно. Включите сегодня телевизор, любой канал, включите любую радиостанцию, и вы наверняка услышите замечательную песню «Татьянин день». Композитора Саульского. Не Шостакович, конечно, но тоже хорошо.

 

ВАЛЕРИЙ ЛАРИН