ВИТАЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ АРНОЛЬД

4.10.1968 - 4.01.2017

 Учитель информатики гимназии №1543 с 1991 по 2017 год

 

 

Тексты

  ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ЗАВЕЛЬСКИЙ

АЛЕКСАНДР ВЯЧЕСЛАВОВИЧ ХАЧАТУРЯН

ДМИТРИЙ ЮРЬЕВИЧ КОРОЛЕВ

МАРГАРИТА АМИНАДОВНА ГИНЗБУРГ

ЕЛЕНА ДМИТРИЕВНА ВОЛЖИНА

ЛЕОНИД АЛЕКСАНДРОВИЧ КАЦВА

 

СЕРГЕЙ ТИТОВ, XX

АЛЕКСЕЙ ПОДОБРЯЕВ, XX

СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВ, XXI

ИВАН КОРОВЧИНСКИЙ, XXI

ЗОЯ ПЕРЛОВА, XXXIII

 

ЕЛИЗАВЕТА ПАРЕМУЗОВА, XXV

ТАТЬЯНА ДОВГАЛЮК, VI

АНДРЕЙ ЗЛОБИН, II

ВЛАДИМИР СПЕРАНТОВ, XIX

ОЛЬГА ЛИТКЕНС, XXXII

АРИНА БАННИКОВА, XXXI

АЛЕКСАНДРА БАССЕЛЬ, XXXIII

 

НАСТЯ КАЙГОРОДОВА, XXXIX

ВЛАДИСЛАВ РЫБАКОВ, XXXIX

ИВАН КАРЕЛИН, XXXIX

ИГОРЬ НИКИТИН, XXXVIII

ТАТЬЯНА КРЕМЕНЧУГСКАЯ, XXXVII

НАСТЯ БРАВИЧЕВА, XL

ЕЛИЗАВЕТА СЕНАТОРОВА, XL

 

ГЕРМАН БАРОЯН, XL

ТАМАРА ФЕЙГИНА, XLIII

АНЯ ЗУБКОВА, XLI

 

ЛАРИСА АМОСОВА

В.В.МУРАШОВ

НЕКРОЛОГ ОТ МАНДЕЛЬШТАМОВСКОГО ОБЩЕСТВА

 

ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА ГЕЙДЕР

СЕРГЕЙ ПАВЛОВСКИЙ, XX

 

МАРГАРИТА КРЫСАНОВА, XXV

КОНСТАНТИН КУКУШКИН, XVII

 

 

Фотографии

Ретро /начало 90х годов/

Учительские капустники /1995-1997/

В своем компьютерном кабинете

Поход по Белому морю с биоклассом /1996/. 
Фотографии из архива С.М.Глаголева

Портрет для выпускного альбома /2008 год/

Альбом фотографий Google (48 штук)

40-летие гимназии 1543 /2015 год/

Последняя фотография - ДГ-2016

 

Видеозаписи

 

1. "Я должен здесь работать" 

     Ролик о Виталии Дмитриевиче в 1543

     Урок информатики, интервью, 40летие гимназии

     Съемка - Сергей Павловский,2015, Соня Кокартис,2016

     Монтаж - Сергей Павловский

     17 минут

 

2.  "Крым-1997"

     Поход с матклассом 1543

     Съемка и монтаж - Борис Феликсон

     5 минут

 

3. "Песни в плацкартном вагоне" 

     Поход со школьниками 1543

     Съемка и монтаж - одноклассники В.Д. по 57 школе

     5 минут

 

4. "Гитарная школа" 

     Байки В.Д. на гитарной школе и несколько песен

     + "История одной байки" (рассказ о Луферове)

     Съемка - Борис Феликсон, 1997-2016

     Монтаж - Сергей Павловский

     7 минут

 

5. Урок информатики

     Урок в 9г 2.10.2015

     Съемка - Сергей Павловский

     34 минуты

 

6. Интервью для фильма "Школа его мечты"

     23.10.2015

     Съемка - Сергей Павловский

     32 минуты

 

7. Фрагменты вечера памяти 11.02.2017 

     Съемка - Сергей Павловский

     12 минут

 

8. Вечер памяти 11.02.2017 

     Съемка - Борис Феликсон

     3 часа 40 минут

 

9. Вечер памяти на гитарной школе 13.01.2017 

     Съемка - Борис Феликсон

     5 часов 15 минут

 

10. О встрече выпускников 57 школы

     23.06.2005

     3 минуты

 

 

 

 

Ссылки и другие страницы памяти

Статья в газете "POLIT.RU"

Статья в газете "Вечерняя Москва"

Статья об аварии в газете Великих Лук

Страница памяти на сайте олимпиад

Страница памяти на сайте МЦНМО

 

Домашняя страница

ДОМАШНЯЯ СТРАНИЦА ВИТАЛИЯ АРНОЛЬДА

 

 

 

Некролог гимназии 1543:

 

4 января 2017 года в автокатастрофе на 512-ом километре Новорижского шоссе трагически погиб Виталий Дмитриевич Арнольд, учитель информатики нашей гимназии, наш коллега и друг. 

Виталий Дмитриевич – один из создателей Московского центра непрерывного математического образования, Летней школы в Дубне, известный организатор олимпиад школьников и внешкольного математического обучения.

Виталий Дмитриевич – подвижник, просветитель, фанат своего дела. Он был Учителем для детей, другом для многих коллег, всегда умел поддержать, рассказать что-то веселое. Принципиальный и бескомпромиссный, он твердо отстаивал истину. К нему всегда можно было прийти за советом, за помощью, за критикой.

Когда Виталий Дмитриевич делал что-то хорошее (а сколько же хорошего он делал!), он говорил: «Это вот этими теплыми руками сделано!». 

Жизнерадостный и открытый, он ушел из жизни внезапно и трагически. И теперь нет больше его теплых рук, нет его большого сердца, нет человека, готового днем и ночью прийти на помощь. 

Светлая ему память.

Глубокие соболезнования семье, родным и близким.

 


 

 

ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ЗАВЕЛЬСКИЙ /речь на прощании/:

 

Я многих провожал в последний путь, но говорить перед этим гробом мне особенно трудно, страшно трудно. Это просто что-то непонятное, непредсказуемое, абсурдное. 

Виталик проработал в нашей гимназии 25 лет, и за это время он стал совершенно своим, дорогим мне человеком. И хотя наши отношения за эти годы не были всегда безоблачными, тем не менее, в нем я видел своего сына… Ведь мне почти 90, а ему вдвое меньше… Я не могу понять, что происходит…

25 лет назад его привел в нашу гимназию Борис Петрович Гейдман, и за эти годы он стал в 1543 по-своему знаковой фигурой. Кто-то обижался на него, кто-то сердился, кто-то его безумно любил… Что помогло ему стать такой фигурой, человеком, от которого так много зависело? Это произошло потому, что Виталику никогда не было безразлично то, что происходит в этой жизни вообще и на его работе в частности. Никогда. Его все касалось! Он всем интересовался! За все он болел. И таким он остался. До конца. 

Вот, например, мы два года назад строили новый корпус гимназии. Проходит от стройки, наверное, месяц, и он приносит мне бумагу – что с его точки зрения надо в этом корпусе переделать. Это касалось не только кабинета информатики, это касалось вообще всего. Каждый уголок, каждый кабинет, каждую стенку – все он осмотрел. А кто-то еще пришел? Больше никто. Я их не осуждаю, просто они другие. И таких все-таки большинство, а таких, как он, увы, меньшинство. 
Вот таким он был и с людьми. И знаете, мне кажется, в его жизни и в его характере многое определял его темперамент, страстность. Его отношения с людьми были абсолютно разными. Но он никогда не был равнодушен к людям. И с ребятами он был таким был. За 25 лет хоть бы кто-нибудь из родителей, из выпускников пришел ко мне жаловаться на Арнольда лично, на его грубость – никогда этого не было в жизни. Жаловались на программы, на оценки, что не могут сдать зачеты, но никогда ни одного ученика он не оскорбил, ни одного не унизил. И это так здорово, так важно. 

Наступит завтрашний день, завтра вторник. У него по расписанию уроки. И мне не верится, что я буду идти по коридору, а он по длиннющему коридору второго этажа не выйдет мне навстречу своим широким шагом, всегда устремленным вперед, с вечно приложенным к уху мобильным телефоном. Этого больше в жизни никогда не будет. И как это жаль! Как это жаль…

Виталий, прощай, мальчик. Прощай! Мы будем помнить тебя долго, очень долго. Пока мы сами живы. Как жаль, что все это произошло. Прощай и прости нас. 

                                                                       / 9 января 2017 г. ЦКБ /

 


 

 

 

 

  

АЛЕКСАНДР ВЯЧЕСЛАВОВИЧ ХАЧАТУРЯН:

 

 Не могу поверить, что нет Виталика Арнольда, не могу представить себе даже размеры той пустоты, которая образовалась. Он всегда был настолько естественно рядом, что даже в голову не могли прийти страшные мысли, это как за себя самого не боишься. Я читал его правки к обзору, который я написал, в тот момент, когда позвонил Серёжа и сказал про это.

Когда Виталик хвастался, сделав что-то хорошее (а сколько же хорошего он делал!), он говорил "Это вот этими тёплыми руками сделано!" И теперь нет тёплых рук, нет его большого сердца, нет человека, готового днём и ночью прийти на помощь. 

Я признаюсь, - что уж теперь, - я ведь часто прятался за его спину. Он лишь на год старше меня, но умнее и опытнее, и так было хорошо, что есть такой как бы старший брат, который всегда рядом, когда трудно. А вот всё теперь одному. Всё одному. 

 


 

  

ДМИТРИЙ ЮРЬЕВИЧ КОРОЛЕВ:

 

 Я как-то раз горел в палатке. Это было давно, палатка была брезентовая, армейская... Я в этот момент был военнослужащим СА и отужинав и пройдя вечернюю поверку почивал. За брезентом было минус 18-20, январь. Я спал на двухъярусной койке сверху и проснулся первым. Меня разбудил снег, падавший на лицо. Я открыл глаза и увидел, как надо мной раскрывается черная бездна, окаймлённая игривыми огоньками. Это горела палатка. Расползалось пятно новолуния, с чёрным небом и невероятно выразительными звёздами. 

Мы проводили Виталия Дмитриевича Арнольда. Мы проводили его хорошо и достойно. Я сквозь туман горя и шока было невозможно видеть знакомые и любимые лица. Мы с Виталиком учили одних и тех же, так бывало. Мы говорили о них "наши общие дети". И они пришли... 
Размеры чёрной дыры, что расползается над каждым, станут понятны не сразу. Ужас должен сковать того, что поймёт всю тяжесть нашей потери... 

Нет. Нет. Не замирайте в ступоре... Он не хотел бы этого. Все его проекты и дела. Не смогите не продолжить. Насколько сможите, настолько Виталик и жив. 

Это очень эмоциональная писанина, но... 

Факт, все кто общался с Виталием Дмитриевичем, уходили, унося больше, чем принесли. Все, кто знал Виталия, остались ему должны...

 

 


 

 

МАРГАРИТА АМИНАДОВНА ГИНЗБУРГ:

 

В 2015 году во время празднования 40-летия школы перед нашими глазами на экране прошли дорогие лица учителей и не менее дорогих учеников, ушедших от нас в разные годы. Мне так захотелось, чтобы список умерших на этом остановился. Но судьба распорядилась иначе: 2017 год начался горькой потерей. Нельзя смириться ни с какой утратой в коллективе гимназии, но с уходом этого человека образовалась такая брешь, что многие из нас не могут прийти в себя. Виталий Арнольд почти в два раза моложе меня. Как жаль, что уходят такие молодые, талантливые, как Виталий. Я многого не знала о нем, о его семье, родных. За эти дни появилось много статей о его жизни, спасибо близким людям за эти сведения. Тем больнее пережить эту утрату. Я не была близка с ним и с его друзьями, но во мне все восстает, когда я подумаю, как был дорог Виталий коллективу гимназии, а значит и мне. Больно, аж жуть!

Память о Виталии будет жить в наших сердцах столько, сколько мы будем живы, Он с нами всегда: его шутки, его участие в учительских капустниках, его бардовские песни, его безотказная помощь нам всем, его веселые встречи с многочисленными друзьями в компьюторном кабинете. Трудно представить себе, кем его заменить. Некем! Осиротела без тебя гимназия!

Дорогие мои коллеги и ученики гимназии 1543 будьте все здоровы и благополучны! 

 


 

 

ЕЛЕНА ДМИТРИЕВНА ВОЛЖИНА /речь на прощании/:

 

Если бы Виталик увидел тысячу человек вокруг себя и услышал звучащего Альбинони, он бы произнес: "Перебор, Елена Дмитриевна".

Он не любил чрезмерности в достижении эмоций, это казалось ему пошлостью. А он был врагом всяческой претензии на значимость и значительность. Вот почему он не терпел праздничные речи, самодеятельность и редко сидел на школьных спектаклях.

Но сегодня, Виталик, тебе придется услышать кое-что о себе чрезмерное.

Прости нас за то, что недодали тебе любви – вечному шумному подростку, не идущему на компромиссы, не способному на сговор и заговор.

Мы недодали тебе восхищения. А ведь ты из тех мальчиков Достоевского, о которых сказано: "Дайте им карту звездного неба, и наутро они вернут ее исправленной".

Все твои проекты – это исправление карты звездного неба: от уроков информатики с текстами Ходасевича до мемуаров ушедших шестидесятников, которые некому, кроме тебя, редактировать и издавать.

Ты не получил от нас положенного тепла, хотя сам грел – улыбкой, вопросом, анекдотом...

Ты во все вникал "до самой сути", пуская корни в детскую судьбу и математический проект, принимая все, кроме халтуры и мещанства. А мы все время иронизировали над тобой, удивляясь немодному максимализму и тяжелой неуступчивости.

Почему мы вели себя так?

Потому что обыватель разрешает себе испытывать чувство превосходство над Чудаками. Гениальными Чудаками – как "Председатель Земного Шара" Хлебников с наволочкой стихов, школьный учитель Циолковский на велосипеде среди калужских обывателей, религиозный философ и поэт Владимир Соловьев, лечивший себя скипидаром от всех болезней. Они устраивали жизнь человечеству, презирая свой быт и прочую материю.

Ты был последним Чудаком, не тратящим себя на пустяки – ты доходил "до основанья, до корней, до сердцевины". Я будто слышу тебя сейчас: "Не факт, что Там что-то есть, но эксперимент интересный". Теперь многое без тебя станет иным.

 

                                                                       / 9 января 2017 г. ЦКБ /

 


 

 

   

 

 

 

  

НАСТЯ КАЙГОРОДОВА, XXXIX /маткласс/:

 

 Я все никак не решалась написать, но каждый день начинается с одной и той же мысли: "Страшный, дурной сон, бред, такого просто не может быть, не верю." 

Наверное, и не поверю никогда. Ведь невозможно представить 1543 без Виталия Дмитриевича, без света в коридоре второго этажа в любое время суток, без кофе и печенья на столе в его кабинете, без его добрых и честных глаз, без его шуток и многочисленных высказываний, которые так часто использовали в школьных КВНах и коридорах. Вспоминая его уроки, я все не могу с точностью определить, что же самое важное из того, чему научил Виталий Дмитриевич? А научил он, безусловно, многому. И все же, мне кажется, что никто не пытался так часто и серьёзно говорить со мной о жизни. Он мог обойтись всего парой фраз, но они так точно и достоверно описывали ситуацию, что продолжения и не требовалось. А ещё Виталий Дмитриевич умел отвечать вопросом на вопрос и задавать его так, что, задумавшись, человек сам находил для себя правильный ответ, удивляясь, почему же не додумался до этого раньше. Он всегда слушал с огромным вниманием и создавалось ощущение, что в данный момент больше всего его действительно интересует то, о чем говорит собеседник. Словом, он умел слушать, как никто другой, а это уже многое. Кажется, в школе не было человека, который бы хоть раз не обратился бы к нему с просьбой, а он никому не отказывал, помогал всем, советовал и всегда говорил то, что думал и делал то, что казалось ему правильным. 

Последний раз я столкнулась с Виталием Дмитриевичем в том самом коридоре второго этажа, он куда-то спешил, и, как обычно, улыбнулся мне своей широкой, доброй улыбкой. 

Я подумала тогда, что уж точно зайду к нему после Нового Года, ведь он всегда в школе, всегда за работой, всегда готов выслушать и поговорить... вот только жизнь порой несправедлива и жестока.
Но я запомню его именно таким: улыбающимся, счастливым, идущим мне навстречу по длиннющему коридору... И буду помнить всегда, ведь таких невозможно забыть.

Спасибо за все, Виталий Дмитриевич!

Светлая память.

 


 

 

ИГОРЬ НИКИТИН, XXXVIII /маткласс/:

 

Трудно, невозможно!! поверить, что Виталия Дмитриевича больше нет. Как (?!) нет того Арнольда, с которым мы скоро должны бы как обычно проводить матпраздник, который шугал нас, когда играли в преферанс на Всеросе после отбоя, который проводил такие невыносимо скрупулезные открытия на летней школе в Дубне?... Который даже просто так классно вёл информатику в школе. Умел он, раскопав какую-нибудь рухлядь-софт прошлого века, с горящим взором и коварной улыбкой, показывая магию, приговаривать: "Вот, смотри, оно так умеет. .. Это же гениально!"

Пожалуй, его урок был одним из немногих, где можно было отдохнуть. (В уютной обстановке послушать байки на тему, что-то крутое узнать, а оценки - ну.. это так...) И речь даже скорее не об учебе, а об атмосфере самого кабинета. Уже потом, выпустившись, я каждый раз, заглядывая в школу (а мне почему-то везло оказываться в ней по пятницам), неизменно заходил туда. Не потому, что был там как-то отдельно нужен, или потому, что кого-либо искал. Всё же там всегда сидел теплый ламповый Арнольд, успевавший начать тебя троллить ещё до пересечения границы его обители, Арнольд, который всегда был готов предложить чаю и поболтать. Наверное, именно благодаря Виталию Дмитриевичу я почему-то привык, что со знакомыми людьми гораздо проще. Он всегда помогал даже в каких-то мелочах (и неважно, что я упирался: мол, да не надо, сам сделаю) - можно подумать, дел у него было меньше..

Увы, не месяц и не полгода назад я последний раз видел одного из действительно потрясающих учителей. А теперь уже и нет ни того кабинета, ни того прекрасного, вечно плавного и немного улыбающегося Виталия Дмитриевича Арнольда, под чьим невероятным влиянием я находился почти всю свою осознанную жизнь и которого некогда имел удовольствие так часто встречать.

Виталий Дмитриевич, нам будет Вас безумно не хватать..

 


 

 

ВЛАДИСЛАВ РЫБАКОВ, XXXIX:

 

Виталий Дмитриевич! 

Спасибо за гигабайты шуток и забавных историй, некоторые из них, видимо, останутся со мной на всю жизнь (вроде «Я пассивный курильщик со стажем»). 

Спасибо за пару советов о том, как не доставлять проблем себе и другим. Спасибо за то, что знакомили с хорошими произведениями (кажется, благодаря Вам я выучил «Петербургский романс» Галича). 

Спасибо за то, что учили думать (хотя и не уверен, что я оказался обучаем). 

Буду помнить. 

 

 


 

 

ИВАН КАРЕЛИН, XXXIX:

 

Мне довелось немного поучиться у него в своё время. Не могу сказать, что его уроки были чем-то сверхъестественным или увлекательным, вовсе нет, наоборот, наши личности как-то сразу не нашли точек соприкосновения, ну как линуксоид-кодер может найти общий язык с мелкомягким юзером?!

Мы сидели и кодили в доисторических программах, убивая глаза о скудный пиксельный интерфейс. Но пост, собственно, не об этом.

Я думаю, я надеюсь, что в этих программах мы сидели не только лишь из-за постулата "Раньше трава была зеленее, вот, и сидите в прародителях экселя и ворда", а ещё и для того, чтобы на своей шкуре ощутить все блага современной цивилизации, сравнив их с благами тех лет. Это была машина времени, туда, назад на 30-40 лет. Его уроки позволили мне ощутить, какие же мы счастливчики, что имеем 2016 офис на ПК, позволили почти соприкоснуться с кодерством, когда интерфейса почти нет и всё происходит в твоём воображении. Есть только ты, формулы и машина, и вот выкручивайся как хочешь, здесь нет скрепочки, которая тебе всё поможет и сделает за тебя.

Если ваша задумка была такой, Виталий Дмитриевич, то спасибо вам за этот опыт.

 


 

 

НАСТЯ БРАВИЧЕВА, XL:

 

Трудно и невозможно поверить! Невыносимо больно... 

Когда уходят такие люди, как Виталий Дмитриевич, то заканчивается определённая эпоха. О Виталии Дмитриевиче было сказано и написано уже столько прекрасных слов, что собрать воедино все свои мысли и переживания очень сложно. Морально сложно. 

Виталий Дмитриевич преподавал у нас информатику в 10 и 11 классах. Как сейчас помню: зима, пятница, первые два урока - ОИВТ (такое название мне всегда казалось грозным и пугающим), на улице темно и пусто. Идёшь мимо школы и видишь: в кабинете информатики уже горит свет... Это был огонёк, который притягивал своей удивительной силой... И вот ты приходишь на урок, машинально произносишь "доброе утро", а в ответ слышишь целое рассуждение, знакомое многим: "Доброе утро, если оно, конечно, доброе и если это, конечно, утро". И от этого простого высказывания становилось просто хорошо и радостно... 

Виталий Дмитриевич был всегда фантастически интеллигентен с учениками. Его уроки были полны теплоты, заботы и доброты. Кабинет информатики обладал определенной атмосферой. Когда 40 параллель закончила школу, нового корпуса, соединённого с основным зданием, еще не было. Теперь на месте кабинета ОИВТ – длинный коридор. Но для меня кабинет Виталия Дмитриевича остался на своём прежнем месте, а белый коридор – это окно в какой-то другой мир, мне незнакомый... 

Виталий Дмитриевич, спасибо Вам за всё! Спасибо, что заставляли улыбаться и относиться ко многим проблемам легко и по-философски! Спасибо, что научили не бояться компьютеров и текстовых редакторов! Спасибо за поддержку и готовность помочь в любой момент! Благодаря Вам мир становился светлее и ярче... 

Вечная память

 


 

 

ЛЕОНИД АЛЕКСАНДРОВИЧ КАЦВА:

 

Сейчас, после смерти Виталия, много говорят о том, насколько многогранен был этот человек, насколько широки и разнообразны были его интересы и занятия. У каждого, кто с ним общался, был, вероятно, «свой Арнольд». Я хочу вспомнить одну редкую черту, которой отличался Виталий. Он необыкновенно щедро тратил на других людей самое драгоценное, что есть у каждого человека — свое время. Мы, коллеги, постоянно осаждали его с просьбами то разобраться с компьютером (совсем необязательно школьным, нередко — домашним), то что-то распечатать, то выяснить в интернете какие- то вопросы… Это была вечная всеобщая палочка-выручалочка. И как часто бывает в таких случаях, это стало настолько привычным, что люди раздражались и обижались, когда их просьбы выполнялись не сразу. Бывало, приходишь ты к Арнольду по важному делу, не терпящему отлагательств, а он сидит, кофе пьет и о чем-то неторопливо с учеником беседует. Причем о чем-то явно постороннем, к школе никакого отношения не имеющем. Начинаешь медленно закипать. И только потом до тебя доходит, что он-то как раз главным делом занят: с ребенком за жизнь беседует. То есть делает именно то, ради чего школа существует. Воспитанием занимается. Но никогда ребенок этого не осознавал в тот момент. Да и сам Виталий об этом, думаю, не задумывался. Ему было просто интересно с этим ребенком разговаривать. Именно потому, что он действительно был учитель, педагог в высоком смысле этого слова.

 


 

 

   

   

 

  

СЕРГЕЙ ТИТОВ, XX /маткласс/:

 

 Начать следует, конечно, с того, что профессию я выбирал, несомненно, находясь под впечатлением от Арнольда. 

Я - программист. 

Спасибо Вам за это, Виталий Дмитриевич.

Рассуждать о харизме В.Д. - говорить об очевидном. Можно вспомнить, что все время работы в школе, каждый год, хоть один класс, да изображал его в своем капустнике, а можно... Известно, что первоклассники влюбляются в свою первую учительницу. В 4-5 классе для мальчиков наиболее яркой фигурой становится учитель труда - такой могучий, грубоватый мужик. Так было у нас в 43-ей, о том же мне говорили люди, учившиеся в других школах. Когда в 9 классе началась информатика, не для всех, но для трети класса Виталий Дмитриевич надолго стал самым влиятельным преподавателем.

И еще, надо сказать о профессиональном счастье. Год назад я смотрел запись, как американцы сажали вертикально ракету. И вот, когда после 10 лет работы, после череды аварий и неудач ракета все-таки успешно приземлилась, там, в замкнутой стекляшке ЦУПа, я видел самых счастливых людей.

Не мне рассуждать о счастье учителя. Но я видел улыбку писателя, которому, как реальную историю, пересказывают сюжет из его книги. И догадываюсь, что чувствует фотограф, которому по памяти, словами описывают его фотографию. И знаю это удовольствие администратора, когда почти мимоходом посоветуешь что-то, а спустя месяцы случайно узнаешь, что сделали именно так, как ты говорил. 

Право, не счастье ли это, легонько тянуть за ниточку, и видеть, что где-то там, далеко, что-то большое шевелится и работает так, как ты и задумывал?

Узнавая сейчас, каким мотором Виталий Дмитриевич был для олимпиадного движения и летних школ, как решал чужие проблемы, как просто открывал людям неизвестное, я понимаю, что не испытывать этого профессионального счастья он не мог. 

И мне за него радостно.

 


 

 

АЛЕКСЕЙ ПОДОБРЯЕВ, XX /маткласс/:

 

Единственный раз я общался с Виталием Дмитриевичем в неформальной обстановке при следующих обстоятельствах. Летом после девятого класса мы пошли в поход в Подмосковье на три дня, куда-то в район Хотькова, помню в деревню Радонеж заходили. Это было абсолютно неурочное время, начало июля. Компания подобралась спонтанно: Аня Хорошкина, Боб, я, Даша Косолапова (из маткласса на год старше) и Арнольд. 

Виталий Дмитриевич точно не был ни организатором, ни предводителем, ни даже представителем школы, за нас ответственным. Он просто был одним из нас. И вел себя соответственным образом. И было очень душевно. Он очень просто рассказывал про 57 школу, про БП, про то, как служил в армии и учился в институте. Общительный и добрый человек. Видимо, тогда я и видел его настоящего...

Я никогда не испытывал ни малейшего интереса к компьютерам. Они меня всегда раздражали. Я даже в компьютерные игры никогда не играл. Раздражение я испытывал от того, что не понимал как работает помимо меня какой-то черный ящик, связанный со мной. Алгоритмически-дискретная математика мне тоже никогда не нравилась, предпочитаю непрерывную созерцательную.

В.Д. все-таки смог меня научить нескольким вещам, которыми я пользуюсь до сих пор в быту и на производстве.
1. Правильному отношению к этому черному ящику.
2. Программированию я в общем-то худо-бедно научился в школе. С помощью Арнольда, Феликсона и книг Кернигана-Ритчи и Кнута, по-которым нас учили. С тех пор я не узнал ничего особенно нового. Можно считать это моим непрофессионализмом, не спорю. Но по-большому счету, больше ничего и нет.
3. Как в школе научился пользоваться TEX-ом (для гуманитариев - система для набора и верстки формул и вообще красивых книжек) так с тер пор и живу.
4. В том походе, В.Д. научил меня основные узлы на веревках вязать, так до сих пор и пользуюсь в быту этим умением. 

 


 

  

СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВ, XXI:

 

Так вышло, что я узнал о гибели Виталия Дмитриевича по пути на вокзал - я уезжал с сыном в Эстонию - туда же, куда вел последний путь Арнольда. И сегодня, когда с ним прощаются в ЦКБ, я - здесь. А он - там. Там, где оказываются все, кто нам дорог - увы, гораздо быстрее, чем нам хотелось бы. Оставляя нас внизу.

Очень, очень часто уходят те, к уходу которых мы не готовы, не можем быть готовы, уход которых представить невозможно. Казалось, что даже когда все мы помрем от дряхлости, Арнольд будет такой же - может, с чуть более заметным животом, с парой лишних прядок в бородище - но такой же: громкий, быстрый, нарочито чуть нелепый, веселый. Будет тем, что обозначалось максимально емко одним, специально созданным словом - Арнольд.

И вот, теперь нет и его. В этом нет и не может быть смысла. Потому что горе - бессмысленно. Его не должно быть. А Арнольд - должен. Надеюсь, я ещё увижу Вас, Виталий Дмитриевич. До свидания.

 


 

 

ИВАН КОРОВЧИНСКИЙ, XXI:

 

Виталий Дмитриевич, очень больно от того, что Вы так рано и неожиданно ушли от нас. Спасибо Вам за знания, пригодившиеся в жизни, и за умение в нужное время найти нужные и мудрые слова, позволяющие увидеть ситуацию так, как следует, и совершить правильный поступок. Мы редко с Вами виделись после выпуска, но Вы оставались частью моей жизни. Теперь эта часть жизни - невозвратимое прошлое, и это тяжело сознавать. Я всегда буду помнить Вас. Вашим родным и близким и всему коллективу гимназии хочу выразить глубочайшие соболезнования. 

 


 

 

ЗОЯ ПЕРЛОВА, XXXIII:

 

Мы смеялись над его бородой и любовью закинуть одну ногу на крутящийся стул, размахивая локтями под самым носом. Мы боялись каверзных вопросов про мультиэдит и не понимали, нафига нам вообще дос в эру фейсбука. Но лично мне его ехидство и авторитет привили способность разбираться в любом интерфейсе любой программы как бы по волшебству. Вроде тыкаешь, и все получается. Спасибо за это. И за все остальное. Таких людей забыть невозможно.

 


 

 

    

  

ЕЛИЗАВЕТА ПАРЕМУЗОВА, XXV:

 

 «Иногда одиночество тебе нужно гораздо меньше чем тебе кажется»
В.Д. Арнольд

 

То, что я напишу о Виталии Дмитриевиче, мне не хочется называть воспоминаниями. Это скорее описание. Описание человека, который был, есть и будет важен для меня. Человека, с которым мне посчастливилось быть знакомой, моего учителя, моего коллеги, моего собеседника, чьи размышления о жизни и особенный, добрый взгляд на мир сквозь толстые линзы очков всегда со мной.

Виталий Дмитриевич, сначала на «вы», а последние лет 10-15 уже и на «ты», но всегда по имени отчеству – для меня был своеобразным волшебником. Бывают такие люди-волшебники. Это отнюдь не означает, что у них ангельский характер или с ними легко. Вспомним хотя бы Гендельфа. В.Д. обладал особым, мало кому доступным, видением мира, с определенной высоты полета и особенного угла. Из этой точки ему, похоже, было открыто понимание того, что другим увидеть было не дано. Но он искренне, похоже всю свою жизнь, верил, что каждый его ученик, каждый его собеседник может смотреть и видеть жизнь с такой же высоты. И он был неостановим в своем стремлении способствовать развитию людей вокруг него. У кого-то, в особенности учеников 11 гуманитарного класса, это не вызывало особенно позитивного отклика. Действительно, зачем будущему гуманитарию решать, как задать формулу, чтобы построился треугольник Паскаля. В.Д. «бросал в воду» своих учеников, как щенков, чтобы они научились плавать. Вода холодная и мокрая, но плавать ты научишься. Главное, что мы тогда в школьные годы не все замечали, что ставя перед нами казалось бы не нужные гуманитариям технические задачи (какой от них практический толк?!), В.Д. на самом деле давал нам намек на наши возможности. Ведь задачи даются по силам. 

Спустя несколько лет после окончания школы я поняла и искренне оценила именно уроки информатики. Произошло это, когда мне довелось монтировать фильм в профессиональной программе. После уроков ОИВТ освоение любой программы и решение любых задач казалось более чем простым. Это ведь не треугольник Паскаля построить за 45 минут!

Десять лет, что я проработала в гимназии, мы много общались с В.Д., обо всем и ни о чем, de tout et de rien. И я могу сказать, что мне очень и очень повезло быть коллегой этого удивительного человека. В.Д. для меня пример удивительной честности, прямолинейной и бескомпромиссной, временами очень неудобной, действенной честности. В.Д. всегда поступал так, что развитие его собеседника было неизбежным. И при этом любые его слова, любые его поступки исходили из доброты, но доброты не мещанско-бытовой, сиюминутной, а просветительской, основанной на гуманизме и вере в то, что каждый человек может быть счастлив.

Я благодарна Виталию Дмитриевичу за многое, особенно за советы «подопытному кролику от опытного». Его трагический уход, в который невозможно поверить, я вижу как знак того, что каждому из нас и лично мне настало время быть добрее и смелее – ведь теперь в нашем материальном мире нет В.Д., но есть многие-многие люди, которые пока что не знают, что одиночество им нужно гораздо меньше, чем им может казаться. И рассказать им об этом теперь нужно нам, друзьям Виталия Арнольда..

 


 

  

ОЛЬГА ЛИТКЕНС, XXXII:

 

Честный. Принципиальный до последнего. Никогда не боявшийся высказать своё мнение, каким бы острым не был вопрос. Прямолинейный. И бесконечно добрый. Не верится, что больше нельзя прийти к нему в кабинет, попить кофе и насладиться общением с ним. Глубиной его мысли, тонкостью его юмора.

 


 

 

ВЛАДИМИР СПЕРАНТОВ, XIX:

 

Погиб Виталий Дмитриевич Арнольд.

Всегда было ощущение, что В.Д. находится в десяти местах одновременно. Всегда – готовность помочь и ободряющие слова, всегда – чувство юмора, всегда – кипучая деятельность и живейший интерес, далеко выходящие за рамки узкой профессии. Всегда - обострённое чувство справедливости. 

И вот так несправедливо. 

Светлая память!

 


 

 

АНДРЕЙ ЗЛОБИН, II:

 

Своими глазами я видел Виталия Дмитриевича Арнольда всего один раз – на премьере фильма «Школа его мечты» летом 2016 года. Да, я не знал Виталия Дмитриевича и одновременно знал его очень хорошо через школьный сайт. Многие годы заходил на сайт 1543, читал странички, смотрел фотографии, интересовался жизнью нашей гимназии. Для меня, окончившего школу 40 лет назад, сайт стал постоянным другом, сохранившим всё то лучшее, что осталось в моей памяти с детских и юношеских лет. И сейчас с волнением читаю, сколько всего сделал В.Д.Арнольд – для всего московского образования, для гимназии 1543, для каждого ученика в отдельности, сделал «своими тёплыми руками». Тепло этих рук чувствуется даже издалека. 

Когда я увидел сообщение о трагедии, меня словно током ударило. «Как дорога вьётся строго …» – невесть откуда возникло в голове. Прочитал некролог Мандельштамовского общества… Математика… Стихи… Обязательно стихи… «Как дорога в дымке тает…» Строчки родились одна за другой. Если кому-то покажется абстрактно, то да, это абстрактно. Но я тоже никогда не пойму, как в тот роковой день могла вдруг изогнуться прямая…


Памяти В.Д.Арнольда

Как дорога вьётся строго...
Как дорога в дымке тает...
Если кто-то едет к дому -
Дом в дороге поминает…

Поминает дом не всуе,
Покидая кров навеки…
Едет к дому - домом грезит
Сквозь опущенные веки…

Соберутся все, кто знает,
Что дорога до порога,
Как прямая изогнулась
Неминуемо и строго.

Почему, зачем, однажды
Путь прямой углом сломался?
Путь от дома - искрой в небе…
К дому путь - навек остался… 

 


 

 

Поход по Белому морю с биоклассом. 1996 год
Фотографии из архива С.М.Глаголева

whitesea_01.jpg
whitesea_01.jpg
whitesea_02.jpg
whitesea_02.jpg
whitesea_03.jpg
whitesea_03.jpg
whitesea_04.jpg
whitesea_04.jpg
whitesea_05.jpg
whitesea_05.jpg
whitesea_06.jpg
whitesea_06.jpg
whitesea_07.jpg
whitesea_07.jpg
whitesea_08.jpg
whitesea_08.jpg
whitesea_09.jpg
whitesea_09.jpg
whitesea_10.jpg
whitesea_10.jpg
whitesea_11.jpg
whitesea_11.jpg
whitesea_12.jpg
whitesea_12.jpg

 

 

ТАТЬЯНА ДОВГАЛЮК, VI:

 

Я не училась у Виталия Дмитриевича. Я познакомилась с ним, когда на сайте гимназии запустился форум. После какой-то дискуссии в 2006 году Арнольд предложил переписываться по электронной почте и написал мне несколько горячих и oчень аргументированных писем. 

Полтора года назад у меня умер папа и я прилетела в Москву на похороны. На следующий день я зашла в школу и в коридоре меня увидел Арнольд. Он подошел ко мне, выразил соболезнования и начал разговаривать со мной обо всем – о жизни, о смерти, о том, что жизнь продолжается, о каких-то простых и смешных случаях из жизни из которых он делал философские обобщения. 

Он был большим, шумным и добрым. Он просто подошел и поддержал меня, совершенно незнакомого ему человека, и после разговора с ним мне стало намного легче. 

Спасибо Виталий Дмитриевич. 

Светлая память.

 


 

 

АРИНА БАННИКОВА, XXXI:

 

Всё ещё не могу осознать до конца, что Виталия Дмитриевича с нами больше нет. Не могу представить школу без него. Ещё 30 декабря мы пили чай в новой лаборантской кафедры информатики, он общался с Дёмой и сокрушался, что нечего нам подарить в честь нового года, что если бы знал о нашем визите, взял бы больше игрушек. Хвастался, что в кабинете появился проигрыватель пластинок, и идёт процесс оцифровки Окуджавы. 

Он постоянно вёл сам или координировал несколько таких вот близких сердцу проектов, нацеленных на сохранение важных, редких, очень правильных вещей. Да, у него была твёрдая позиция по многим вопросам, и бывали конфликты как с детьми, так и с коллегами, но от общения с ним у меня лично всегда оставалось ощущение, как будто кто-то навёл порядок в моей голове. Он умел "возвращать крышу на место", и открывать новые точки зрения на многие жизненные трудности. Не говоря уже о том, сколько чужих проблем он помог решить своими руками. Сколько прекрасного произошло благодаря его поддержке и заботе. Не могу представить Матпраздник без него. Не могу даже подумать о том, как теперь будут проходить олимпиады и летние школы, которые он помогал организовывать, не говоря уже о всей его работе в МЦНМО. Мне очень горько от этой новости. 


 

 

АЛЕКСАНДРА БАССЕЛЬ, XXXIII:

 

Виталий Дмитриевич Арнольд. В младшей школе это имя было чем-то наподобие мема, в средней и страшей – грозным символом кабинета информатики, а в послешкольные годы вызывало широкую и многоуровневую палитру чувств и воспоминаний.

Теплых отношений с логорайтерной черепашкой или трепета перед системой двоичных кодов у меня никогда не было. Зато уроки информатики 10-11го классов мне нравились тем, что Виталий Дмитриевич мог ни с того ни с сего, азартно блеснув очками, спросить: «А как звали дедушку Чацкого?» И тут открывался манящий простор для выявления и обсуждения литературных деталей, подробностей и обстоятельств, до коих Виталий Дмитриевич был большой охотник. Было и что-то неуловимо трогательное в том, что урок об интернете закончился заданием найти на определенном сайте одно из стихотворений Цветаевой.

Виталий Дмитриевич умел связывать и объединять людей, быть катализатором процессов сближения. Я очень любила затягивающиеся за полночь пятничные вечера гитарной школы (многие годы существующей в 1543 благодаря Арнольду), когда после основных занятий все собирались за бесконечно длинным информатическим столом, и оживленный разговор перемежался бардовскими песнями. И тогда я видела совершенно другого, до того не знакомого Арнольда – тихого, лиричного, слегка погруженного в себя, с чуть приподнятыми пением бровями. Помню, как намечая губами слова одной из песен Окуджавы, он заговорщически улыбнулся и кивнул в сторону окна – а там, на подоконнике, в склянке темного стекла стояла засушенная красная роза.

И вообще Виталий Дмитриевич был мастером создания собственной мифологии. Еле очерчивая ее контуры, без скучной обстоятельности, он в разговоре как будто невзначай касался той или иной подробности своей биографии и, зная, что уже поддел тебя на крючок, как ни в чем не бывало продолжал дальше. Для меня таким крючком были наши регулярные беседы о Мандельштаме. Каким-то таинственным образом Арнольд оказался большим знатоком его поэзии и – что было еще удивительнее – мельчайших деталей ее рецепции. Чуть ли не ежемесячно мы обсуждали его встречи с крупнейшими мандельштамоведами, достоинства и недостатки различных собраний сочинений, незаполненные лакуны жизнеописания. И как только беседа логически подходила к вопросу «А откуда же Вы это все знаете?», Виталий Дмитриевич таинственно и как будто второпях говорил: «Ну, об этом я потом расскажу». И вот это «потом» наступило. Только узнала я о связи семей Арнольдов и Мандельштамов не от моего учителя, коллеги, невероятного собеседника, а из некролога Мандельштамовского общества.

Как же будет теперь не хватать этих мимолетных школьных встреч, посиделок за чашкой кофе, добродушной серьезности, иронии и острот, тянущихся еще с ученических времен, и проникновенного «как дела?», и советов «не брать в голову». И поддержки с авансом доверия. И уже не заглянешь, пробегая по коридору нового корпуса, за серую дверь, за шкаф со стаканами, за стол с печеньем и бутербродами, за экран монитора, за большие очки в толстой оправе и не услышишь шутливой интонации: «Аааа, Александра Викторовна, заходите…».

После похорон 9го января, приехав в школу, мы отперли осиротевший кабинет, расселись вокруг большого черного кресла у стола, заваленного бумагами, написанными его почерком. И мне так и не удалось убедить себя в том, что больше никогда…

 


 

 

        

 

  

ГЕРМАН БАРОЯН, XL:

 

Когда уходят такие люди, как Виталий Дмитриевич, кажется, что изживает себя целая эпоха, явленная в таких великанах мысли и неповторимого образа жизни. Ощущение выбитой из-под ног опоры не покидает меня до сих пор. Потому что это уход и вправду великана в самом теплом и добром смысле этого слова, уход человека, знание о существовании которого делало меня спокойнее во многих смыслах, в том числе мировоззренческом. Ведь если - даже в самом удаленном уголке сознания - есть мысль о том, что люди могут жить так, то и за мир в целом как-то спокойнее, есть ощущение, что каким-то непостижимым образом вновь и вновь на земле появляются, по очень точным словам Елены Дмитриевны, чудаки, у которых буквально аллергия на неправду и подлость. Эта непостижимость была одной из главных черт его образа, который он сам во многом и создавал. Загадочный и непредсказуемый, он, казалось, знал все не только из области приобретаемого знания (о его эрудированности в, казалось бы, противоположных областях всем и без того хорошо известно), но также и все про тебя самого. Он любил подходить или садиться напротив, задавать какой-нибудь, нередко провокационный вопрос и ожидать ответа, смотря на тебя так, будто давно знает все возможные варианты того, что ты скажешь. Ты терялся, пытался ответить что-то достойное под этим пристальным взглядом, и когда он видел, что у тебя действительно рождалась своя мысль (а он всегда это замечал, "по глазам вижу"), он ликовал! В этом было, конечно, много самоуверенности, ощущения, что ты можешь таким вот образом проверять людей, тем самым как бы ставя себя выше. Но если эта самая мысль его собеседника перерастала самое себя, то есть его ожидания, то Виталий Дмитриевич начинал испытывать уже не только ликование, но и подлинный интерес, и непременно обещал "обдумать" и потом обсудить. Самое забавное, что мысли эти могли быть (и зачастую были) не из области чего-нибудь такого о мироздании или чего-нибудь такого прекрасного. Он вообще, кажется, не очень любил впустую теоретизировать. Но главное, что мысли эти были свои. И в этом самым рельефным образом проявилось его стремление к свободе вообще и к освобождению от мелочности и узости взгляда в частности. Виталий Дмитриевич был бесконечно свободен внутренне и учил этому нас. Совершенно нескромно и совершенно правильно думая, что только так и можно. И вот, когда его не стало, ты действительно начинаешь чувствовать себя осиротевшим в мире, где очень трудно найти людей с подобной тягой к такой вот свободе и с таким вот неприятием всего, что ее уничтожает. Кажется, что уходят те самые великаны, без возможности забраться на плечи которых чудные, но слабые карлики многого, очень многого не смогут увидеть. Вечная память.

 


 

 

ТАМАРА ФЕЙГИНА, XLIII /10 класс/:

 

Лаборантская между кабинетами информатики была точно огонёк, зажжённый в ночи: туда слетались в свободную минуту и старшеклассники, и учителя, и выпускники. Дело было в той созданной ВДА атмосфере ненавязчивого уюта, лучше всего выраженной в его любимой фразе “Feel free to do so”, которая давала равное ощущение свободы коллеге-учителю, неторопливо потягивавшему кофе, и робкому девятикласснику, незаметно подслушивавшему чью-то интеллектуальную беседу. Вообще умение Арнольда беседовать с самыми разными людьми было удивительным: о чём бы и с кем бы он ни разговаривал, его время и внимание полностью принадлежали собеседнику; в этот момент казалось, будто его и впрямь интересует исключительно чья-то полугодовая по информатике, творчество Булата Окуджавы или принцип Дирихле. Чёткая, независимая позиция по любому вопросу, широта интересов, талант рассказчика (ах, как же мы любили его байки!), великолепное чувство юмора и иронически-сочувственная проницательность придавали каждому разговору с ним ценность чистой радости общения – и мы невольно тянулись к ВДА, даже если смущались поначалу его ехидными комментариями. 

Учиться у Арнольда значило быть непрерывно включённым в процесс урока, ибо единственным, чего он не терпел в учениках, было нежелание думать и идти на контакт. Причём порой напряжённая мыслительная работа относилась даже не к содержанию занятия, а к загадочным формулировкам ВДА, сочетавшим афористичность с таинственной недоговорённостью. У меня появилась привычка записывать его цитаты (привожу только те, которых нет в группе «Цитаты учителей 1543»):
«Вот Сергей Ефимович без Wordа живёт долго и счастливо … и умирает в один день»
«Если у вас IQ несколько выше платиново-иридиевой табуретки из палаты мер и весов в Париже...» 
«В понятие сравнить входит заставить окружающих мужиков молчать, когда Вы разговариваете»
«Прошу повесить ваши уши на гвоздь внимания»
«Дело ясное, что дело тёмное»
«Ноль целых, хрен десятых»
[Про Word и иже с ним] «Слон с муравьём в пропорции 1:1»
«Трепачи разговорчивые»
«Это уже чуть больше, чем до фига»
[Про наш 10Г] «Больших людей в больших количествах»
«Даня, Вы философ или где»
«Мяу»=«Хнык» 

 


 

 

 

  

НЕКРОЛОГ ОТ МАНДЕЛЬШТАМОВСКОГО ОБЩЕСТВА:

Погиб Виталий Дмитриевич Арнольд. Неистовый, потрясающий Виталий Арнольд, представитель 10-го поколения рода Мандельштам, племянник великого математика Владимира Арнольда. 

Прославленная поэтом фамилия Мандельштам возникла в начале 18-го века. Первый известный носитель этой фамилии рассматривается как родоначальник генеалогического древа Мандельштамов. Поэт Осип Мандельштам является потомком родоначальника в 7-ом поколении. К 7-ому же поколению этого древа относится великий физик Леонид Мандельштам, которому Владимир Арнольд приходится внучатым племянником (по материнской линии). Это уже 9-е поколение.

Виталий Дмитриевич (10 поколение) со школьных лет интересовался историей своей семьи. В одном из интервью он говорил: Действительно, мне повезло, потому что со стороны мамы и папы, бабушки и дедушки есть о чем и знать, и рассказывать: совершенно удивительные ситуации, нетривиальные связи и неожиданные вещи. Есть тут громкие имена или нет, это неважно». Но громкие имена были, и в предыдущих поколениях тоже, и Виталий Дмитриевич знал многое о своих предках и родственниках. 

Он живо откликнулся на просьбу Мандельштамовского общества посмотреть считавшийся почти законченным текст о родословной поэта для сборника Сохрани мою речь. Реакция его была бурной, критика - почти уничтожающей. Правда, потом последовали извинения, и мы плодотворно работали. Но замечания и предложения следовали лавиной. За полтора месяца переписки мы получили от него 42 письма. Невероятно требовательный, придирчивый, въедливый, сомневающийся в самых, казалось бы, бесспорных фактах и датах, он является главным соавтором этой работы. Предоставил хранящиеся в семье Мандельштам - Арнольд бесценные документы, уточнил многие даты и факты, указал на известные в науке и истории (но почти не известные обывателям) имена потомков рода Мандельштам. 

Человек широчайших интересов и знаний, любимый коллегами, учениками, родителями учеников. Без него опустела земля. Светлая память.

 

Долорес Иткина

 

Текст статьи "Неизвестные и известные побеги ствола Мандельштам"

Генеалогическое древо рода Мандельштамов

 


 

 

ЛАРИСА АМОСОВА, мама бывшего ученика гимназии Артёма Амосова:

 

 Я долго думала, имею ли я право писать здесь о Виталии Дмитриевиче. Мы не были друзьями, мы даже были едва знакомы. Но это-то и странно. Странно то, что мы вообще общались, и не один раз, за те три года, что мой сын учился в гимназии. Арнольд никогда не преподавал у Артёма, но настолько велико было его желание помочь всем и каждому, что и мне досталось немного его тепла. И наверное поэтому я думаю о нём практически постоянно с того момента, как узнала о его гибели. Меня не покидает ощущение нереальности происходящего...

Такой человек не должен был уйти так рано! Это чудовищная несправедливость! Я вспоминаю, как первый раз пришла на День открытых дверей и заглянула в кабинет информатики. Нашего учителя не было, но Виталий Дмитриевич встретил меня как старую знакомую, с которой долго не виделся, и даже предложил выпить кофе в качестве компенсации за отсутствие преподавателя. Как это было искренне и невероятно уважительно по отношению к растерянной мамаше, которая ничего и никого гимназии не знала! И впоследствии как-то так получалось, что мы часто обменивались парой слов, и на душе становилось теплее. Это не громкие слова, а чистая правда.

Вспоминаю, как мы сидели в новом кабинете Галины Владимировны, и Виталий Дмитриевич привёл заблудившуюся маму из нашего класса. Это абсолютно в его характере: увидев человека, которому нужна помощь, немедленно её предложить. И самое главное: узнав от Галины Владимировны о том, что моему подопечному ребёнку по фонду "Подари Жизнь" нужна помощь, которую он мог оказать, он предложил помочь. Тогда мы с ним вступили в переписку, и он узнал моё имя. Хотя к тому моменту уже здоровался со мной, как с близким человеком, почти три года. Думаю, в этом была суть его отношения к людям: он всех любил и всем стремился помочь. Независимо от статуса человека, его полезности лично для него (ну какую пользу он мог извлечь из помощи девочке из Владикавказа, пять лет боровшейся с тяжёлой болезнью?)

Последнее время я видела Виталия Дмитриевича только в ЦПМ. Раза два или три. И каждый раз он здоровался со мной как с самым близким и родным человеком. Это удивительно, потому что я даже не уверена, что он знал моё имя: наша переписка и редкие встречи в коридорах гимназии шли параллельно и так и не пересеклись. И сейчас, когда я читаю воспоминания действительно близких ему людей, мне очень жаль, что мы ни разу не были с ним вместе в семейных лагерях, не пели песни под гитару, не вели задушевные разговоры. Что мой сын не учился у него и тоже совсем мало с ним общался. Это огромная потеря для всех нас... 

Думать о том, что переживает сейчас его семья, я не могу: это что-то запредельное. Но есть память. Это не может служить утешением, но человек жив, пока о нём помнят. О Виталии Арнольде помнят столько людей, что он просто не может умереть, и его дети, конечно, запомнят его таким: добрым, заботливым, постоянно кому-то помогающим. 

Вечная память прекрасному человеку и замечательному учителю Виталию Дмитриевичу Арнольду!

 


 

 

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ МУРАШОВ, математик-юрист, Москва-Тольятти

 

Виталия Дмитриевича знал, добрый, умный, чуткий человек. Интеллигент духа. Рад, что был с ним знаком. Очень ужаснулся, что его не стало. Нелепо и трагично. Несправедливо это.

Примите слова сочувствия. Горечь утраты вместе с вами разделяют очень многие.

Случайна эта смерть, или неслучайна — решить трудно. Но то, что дорога его не сохранила - это точно так.

Непросто принять, что дорогие тебе люди, единомышленники и моральный компас многих уходят и не возвращаются. Но от человека всегда остается след в душе. 

От Vitar доброе чувство не исчезнет никогда, при жизни часто о нем вспоминал, по смерти воспоминания не оставляют и им рад — свет его души греет и вселяет веру в то, что все, что он делал, еще не раз вернется его идее чистотой и справедливостью людей, которым он был рад, заботился о них и в их счастье было счастье и его.

Благородный человек, редкость и ориентир.

Предлагал ему помощь в развитии новых (старых) идей образования, в Поволжье. При необходимости можно опираться на меня, помогу чем смогу.

 


 

 


 

 

Последняя фотография. 
На Дне Гимназии 2016 года Виталий Дмитриевич проводит игру для 7-8 классов.

 

  

ТАТЬЯНА КРЕМЕНЧУГСКАЯ, XXXVII:

 

 Я бы никогда не сказала, что мне повезло, что теперь мы нечасто видимся с Виталием Дмитриевичем. Но именно из-за этого еще какое-то время будет иллюзия, что ничего не случилось. С одним из самых полных жизни людей, которых я встречала, ничего этого произойти не могло.

Так много рассказов и про уроки, на которых приходилось по-настоящему шевелить мозгами, и про фирменные, такие узнаваемые словечки и шуточки, и про изумительную эрудицию (игра в "Что? Где? Когда?" по вопросам Арнольда точно была самой яркой и разноплановой из тех, в которых я участвовала)...

Арнольд вел информатику у нашего биокласса, временами сетуя на то, что решая генетические задачи, теорию вероятности мы не освоили, объяснить, что делаем, не можем и лепим чушь, и вот переучивай нас теперь. Потом, когда уже в университете у нас был курс теорвера и статистики, освоить его мне было гораздо проще большинства однокурсников.

Наш последний год пришелся на 2011-2012 год, ну и, конечно же, часть из нас принимала участие в тех событиях. За несколько дней до первого большого митинга на Болотной у нас был урок информатики. И вдруг после урока Виталий Дмитриевич попросил меня с подругой задержаться. Мы были удивлены - все задания, хоть и со скрипом, были выполнены, что это вдруг?

Он сел, хитро посмотрел на нас снизу вверх и даже не спросил, а скорее решительно объявил:
– Ну вы две на митинг, конечно, пойдете?
– Да, – сказали мы.
– И родителям, конечно, не сказали?
– Нет, – тут мы дружно потупились. 
Ждали, разумеется, что сейчас начнутся разговоры, о том, что так делать нехорошо, а нам придется кивать и врать, что теперь мы, конечно, обсудим это с родителями и все такое, а Виталий Дмитриевич ведь из тех людей, которым врать невозможно, невозможно противно...
–...Запишите тогда мой мобильный телефон. Если вдруг будут проблемы, вас задержат или ещё что – вы только мне сразу позвоните.

Это все не пригодилось, но навсегда осталось напоминанием о том, как поступил мой учитель. Когда я кому-то рассказываю о том, как мне повезло учиться у замечательных людей не только школьной программе, но и тому, что ею никак не регламентировано, чему-то, что гораздо больше и важнее, я всегда рассказываю эту историю.

 


 

 

ЕЛИЗАВЕТА СЕНАТОРОВА, XL:

 

Арнольд писал некрологи. Но некролог ему не смог бы написать один человек. Только мы все вместе взятые. 

Виталий Дмитриевич был человеком неравнодушным. И человеком, к которому были неравнодушны все, кому с ним довелось общаться. Кто-то его откровенно не любил, кто-то беспамятно обожал, но каждый так или иначе испытывал к нему какое-то чувство. 

Помню, когда снимали фильм про гимназию, мне задали вопрос, кому из учителей я благодарна больше всего. Ответом была именно его фамилия.

Арнольд учил экспериментировать, пробовать, не бояться. Он был честен с собой и требовал того же от других. И не терпел, когда люди полагались на случайность. Помню, когда я ему сдавала работу в MultiEdit, он взял кубик и сказал: «Значит так, Лиза, если выпадет число нечетное, я ставлю тебе три, если четное – четыре». Я согласилась. 

Все грани кубика были нечетными.

Но он все-таки поставил четверку.

Для меня он был не просто учителем, но наставником, эдаким Вергилием, который, когда я сижу и пью с ним кофе, рассказывает мне о девяти кругах. Не ада, но жизни, наполненной байками, реальными историями, анекдотами, вопросами и иногда ответами. А еще он был очень хорошим другом. Мы говорили о разном, и простые на первый взгляд вещи приобретали глубинные смыслы, а сложное и пугающее становилось абсолютно тривиальным и ясным. 

Помню, в последние встречи речь заходила о поколениях, об уходящих из школы учителях, о том, что будет после. Тогда он сказал мне, что учителей в гимназии можно разделить на младшее поколение и старшее. Себя он отнес к последним. Вероятно, из-за своего мироощущения.

В средних классах при упоминании имени Арнольда возникал страх и бессознательное уважение. Через какое-то время к этому чувству стала примешиваться гордость. За себя, конечно, потому что я знала этого человека, а он меня не очень. Она появлялась, когда на Хамовническом валу я проходила мимо кабинета с табличкой, на которой были его инициалы. Или когда он вел у меня игру «Что? Где? Когда?» на слете гимназистов. 

В 11 классе уважение стало сознательным. Прежние ощущения ушли, и осталось только чувство влюбленности, преданности и безграничной заинтересованности. Наверно, в моей жизни это был и есть один из самых ярких персонажей, за которым хотелось безостановочно наблюдать, рядом с которым хотелось беспрестанно находиться. В его кабинете я обычно сидела дольше всего. И не потому, что сдавала долги, а потому, что просто хотела там сидеть. 

Иногда Виталий Дмитриевич, когда я искала его по вторникам и пятницам в гимназии, находился сразу. Когда я встречала его, он крепко брал меня за предплечья своими большими руками, пододвигал к себе и прикасался к моему лбу и носу своими. В этом, как мне казалось, выражалось какое-то отцовское отношение ко мне. Было неловко поначалу. Позже стало приятно и уютно. Такой обряд подразумевал интимность отношений, искренность и честность. Общаясь, мы были как будто на одном уровне, хотя я всегда знала, что он умнее, мудрее и интереснее меня, а потому и выше. Но он все равно не давал почувствовать себя глупцом, только когда это было в воспитательных целях. 

А иногда бывали моменты, когда я часами ходила по гимназии, обходила всех учителей и нигде не могла его найти. И, когда уже было пора уходить, он внезапно появлялся, и я понимала, что задержусь еще минимум часа на полтора. Это было хорошо. Он всегда находился.

 

В апреле прошлого года он сказал мне: «Смерть близких – неизбежный этап взросления».

Он был первым другом, с которым я простилась навсегда. Теперь его удастся найти только в воспоминаниях. 

 


 

 

АНЯ ЗУБКОВА, XLI:

 

Картинка в голове - ЛЛШ, Виталий Дмитриевич с улыбающейся длинноволосой дочкой Женей на плечах...

Не могу представить, как приду в школу - а его там не будет. Просто невозможно представить! Человек, поражавший своей эрудицией, кругозором, разносторонностью...

Да, мы не любили информатику, но когда он что-то рассказывал - это всегда было безумно интересно. Он делился с нами радостью познания, как бы банально это ни звучало; во время своих 'лекций' он всегда старался вовлечь нас, чтобы мы сами думали, догадывались...

Пожалуй, он все время словно испытывал нас: на сообразительность, на выдержку, на чувство юмора - и собственного достоинства...

И я отчетливо помню это ощущение его вездесущности: 'фантастика, Арнольд правда везде!' - в гимназии, в переписке по поводу олимпиадных неурядиц, на летней лингвистической школе...

Такой ни на кого не похожий, один из тех 'лиц', личностей нашей школы, которых пародируют в капустниках как самых ярких и узнаваемых; всегда в своем стиле, со своими принципами, которые старался передать и нам, ценивший честность, в чем-то резкий и бескомпромиссный; такой чудесный папа, каким я видела его на ЛЛШ...
Так хорошо помню, как я говорила с ним, - наверно, это был последний раз - когда-то летом, я искала какие-то вещи в гардеробе, а он ходил по коридору и, естественно, говорил по телефону... Потом я нашла вещи, а он договорил и сказал: 'Привет!' и, после обмена несколькими репликами, - ожидаемый вопрос: 'Аня, а Вы кем будете через пару месяцев? Лингвистом? Филологом?' Я сказала: 'Наверно, никем' и объяснила, что да, я, скорее всего, не буду никуда поступать в этом году и хотела бы еще немножко подумать. Он сказал: 'Это шаг, не знаю, правильный или нет ('Да, я тоже' - сказала я смеясь), - но это шаг'.

Он всегда говорил что-нибудь неожиданное, не то, что сказали бы другие; наверно, поэтому с ним было так интересно говорить; он общался с тобой как со взрослым, как с равным... Он многому нас научил.

И мне хотелось бы, чтобы можно было вот сейчас зайти к нему и просто о чем-нибудь поговорить, - а это невозможно, и так больно думать об этом.

Спасибо Вам, Виталий Дмитриевич

Мы будем помнить Вас

Вечная память

 


 

 

  

ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА ГЕЙДЕР:

 

 До недавнего времени ровно один телефонный номер хранился у меня и в памяти телефона (на случай  — симка сдохнет), и на симке (на случай  — сдохнут телефон или аккумулятор); это был номер Виталика. Теперь на такой "всякий пожарный" там пара других номеров, но это не так надёжно как тот один.

А ещё Виталик был щедр на всё, что имел,  — знания, опыт и пр. И очень любил этим делиться. Мне от него достались LaTeX (на практике с 10В в 2012 году), создание странички про ГеоГебру (это мой должок, надо доделать)  — это из измеряемых материальных знаний. И плюс к тому  — немеряно неизмеряемых.

Сорок дней. Это такой важный момент в нашей жизни после смерти. Никуда от этого не спрячешься, даже в "атеизм". Виталик ушёл из этой жизни, оставив в ней невероятное количество благодарных ему людей,  — с этим ему и стоять перед Богом. И те из нас, кто верит в наличие Бога, и те, кто верит в Его отсутствие; и те, кто верит в вечную жизнь, и те, кто верит в небытие после смерти,  — все мы вольно или невольно являемся теперь "ходатаями" перед Богом за нашего Виталика: если попробовать конвертировать все наши просьбы типа "Виталик, сделай"– "Виталик, подскажи"– "Виталик, помоги" и т.п. в просьбы (у нас, верующих, это называется молитвы) к Богу о Виталике… это ж у Бога накопится целая толстенная книга. И, наверное, все эти просьбы-молитвы сведутся к простому: к благодарности, что он жил с нами, и к надежде на встречу.

 


 

 

 

 

  

СЕРГЕЙ ПАВЛОВСКИЙ, XX:

  

"МИНУС НА МИНУС"

Я никогда не был любимым учеником Арнольда. Как впрочем, и он никогда не был моим любимым учителем. Но, странное дело, оглядываясь назад, на все 25 лет нашего непрерывного общения, столкновений, споров, совместной работы, подколок, случайных и неслучайных встреч, прихожу к выводу, что в нас было больше общего, чем различного. «У тебя тяжелый характер, Сережа» – «Да и у Вас-то, Виталий Дмитриевич, не сахар». Минус на минус. Два отрицательных заряда отталкиваются. 

Я учился в те благословенные времена, когда компьютеров почти ни у кого дома не было, про Интернет мы и не слышали, MiltiEdit и ChiWriter были еще не рудиментами прекрасной эпохи, а последними разработками программного обеспечения, а черепашки LogoWriter’а, если уже и были взращены, то еще только медленно ползли в сторону молодой гимназии на Юго-Западе. Поэтому информатика (которая тогда была только у матклассов) воспринималась не как школьный предмет, а как какая-то невозможная награда, неслыханная роскошь – другие классы параллели нам завидовали, пока мы толклись на перемене в темной рекреации второго этажа перед 26 кабинетом. Входить на перемене в компьютерный класс было запрещено, бегать или повышать голос – тоже, в кабинет входили, как в музей фарфора или хрусталя, боясь случайно задеть эти волшебные сверкающие машины. Сейчас, если их откопать, они покажутся угловатым железным хламом, а тогда были чудом. И поэтому платить за возможность провести хоть полчаса за ними изучением систем счислений, Pascal, С++, алгоритмов сортировки и рекурсии – это была такая смешная цена, что информатику всегда любили. 

Тем более, что этот предмет вел такой необычный человек, как Виталий Дмитриевич Арнольд. Который совсем не воспринимался тогда нами как школьный учитель. Отчасти в силу возраста – всего на десять лет старше. Отчасти в силу самого характера предмета – как учитель труда или физкультуры, он был в наших глазах скорее хозяином этого мира-пространства, чем учителем. «Супервизором», как он сам себя называл. Он был с одной стороны младше почти всех своих коллег, а с другой – все они довольно быстро после его прихода в 43 школу стали зависеть от него, стали нуждаться в его помощи, потому что он знал компьютер, а они нет. А компьютеры в начале 90х стремительно входили в жизнь общества, без них было уже не обойтись. Арнольд в те годы в школе был кем-то вроде главного героя «Понедельника» Стругацких, к которому круглосуточно, наступая друг другу на пятки, стоят в очереди магистры всех наук, а он также круглосуточно решает их проблемы. Школьники, конечно, все это замечали. И, конечно, им льстило то, что они понимают в компьютерах больше своих учителей, они-то с Арнольдом на одной волне – ага, легкое подмигивание – «ну, да, помоги Марь-Ванне разобраться с МультиЭдитом». Так что еще и по этой причине Арнольд не был тогда для нас «школьным учителем».

Мои одноклассники его, конечно, всегда ценили. Его шутки цитировали. Мы не делали на него театральных пародий, как многие поколения младше нас, но мы писали про него какие-то дурацкие стишки: «Работал Боря у Арнольда, он с супервизором дружил…» и т.д., которые, конечно, давали читать ему, он смеялся, но говорил: «Но это же топорно, господа! Вы можете куда лучше…» Его слушали всегда очень внимательно. А уроки он вел так, что скучно не было никогда – то мы сядем, то мы куда-то пересядем, то куда-то пойдем, то он что-то притащит интересное, то вдруг возьмет и перейдет среди урока на английский язык. А как он любил производить впечатление! Поставить, например, на стол закрытый системный блок и полчаса допытываться у класса, что в нем занимает больше всего места? И только, когда все уже по три раза перечислят все узлы, из которых хотя бы в теории может состоять компьютер, в безнадежной попытке угадать, что же больше всего занимает там места, он, с довольным видом обманувшего всех фокусника, откидывает крышку, и с полубуддийским прищуром произносит: «Пустота! Пустого места больше всего внутри компьютера!». Тогда еще никто не видел ноутбуков или планшетов, никто даже не знал таких слов.

Он всегда был артистом. Всегда очень умело играл голосом – от самого тихого до пронзительного. И всегда был просветителем. Помню, как почти заставлял наш класс прочитать «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», которая для многих стала первым художественным текстом, прочитанным с компьютерного монитора. Всегда был просветителем. Просто я этого тогда почти не замечал. Только через много лет могу наконец понять, как ему, совершенно гуманитарному, на самом-то деле, человеку, который вырос, сформировался, жил и работал внутри математической среды, было бы невозможно душно только преподавать информатику или только проводить математические олимпиады. Его неудержимо тянуло во все стороны разом, как человека эпохи Возрождения. И он нашел для себя способ жить именно так, как ему хочется, быть свободным. Я этого тогда совсем не понимал, но, возможно, что-то почувствовал, и в итоге, благодаря именно урокам Арнольда, я не стал программистом, как почти все мои одноклассники. Минус на минус. 

Отчасти из-за этого, а отчасти из-за обычного школярского снобизма и пижонства я в старших классах вошел в какую-то контру с Арнольдом. Повод был смешной: «Павловский, исправь три ошибки» – «Какие?» – «В верхней одежде нельзя садиться за машину» – «Но это только шарф» – «Все равно, это верхняя одежда! Для кого тут висит инструкция?» – «Понял. Но шарф не сниму» – «За машину не сядешь» – «Ну, значит, не сяду». Не было бы этого повода, нашелся бы другой. Мне надоело плыть по течению и перестало нравиться то, что нравилось большинству, в том числе и программирование. Так что я последние полгода своего обучения информатике вообще ни разу больше не садился за компьютер, к которому прежде так стремился. И, что показательно, Арнольд и тогда повел себя совершенно не как классический «школьный учитель»! Он не стал меня гнуть и ломать, не стал на меня никому жаловаться, даже классному руководителю, и, что самое поразительное, не стал мне мстить – в полугодиях и аттестатах я имел свою обычную «4». Скандала не было, а было какое-то джентельменское соглашение, каким образом я аттестуюсь по его предмету. И весь класс сидел за компами, а я в своем шарфе – у длинного центрального стола и писал на бумаге какие-то задания. Так что и простились мы в 11ом классе по-джентельменски холодно: «Я рад, Виталий Дмитриевич, что Ваши уроки информатики в нашем классе закончились, и я Вас больше не увижу» – «Взаимно, Сережа, я тоже этому рад». Минус на минус. Однако при всей нескрываемой взаимной неприязни не уважать его я уже не мог. Настолько в моих глазах необычайно терпеливо и по-джентельменски он тогда поступил. 

В студенческие годы мы часто заходили в школу. Когда появился Интернет, заходили и в информатику – написать письма уехавшим в Америку одноклассникам и учителям. Но бывали там очень редко. Кабинет информатики в конце девяностых все больше и больше становился тусовочным местом – уже давно было можно ходить там и в верхней одежде, и кидать рюкзаки, где попало, и пить чай среди нагромождений чашек и сухарей, что немыслимо было в строгое «наше» время, было полно знакомых и незнакомых людей, бесконечных друзей Арнольда – нас никогда не тянуло в этот мир. Не знаю, но мы не раз про себя отмечали, что тот особый сленг, на котором говорит и шутит Арнольлд, органично звучит только в его исполнении. И что всякий, кто пытается его повторять и копировать, выглядит всегда глуповато. 

Ярче помню в те годы пересечения с Арнольдом вне школы. Например, проведение московской олимпиады на Мехмате, куда надо было прийти к 8 утра, долго сидеть в аудитории со школьниками, потом проверять работы среди десятков веселых и очень интересных людей из олимпиадного мира, а в полвторого ночи Арнольд выводил нас из ГЗ МГУ какими-то окольными тропами. Это давало ощущение причастности к каким-то страшным тайнам. Хотя то, что он совсем не математик, я понял несколько позже. Через год мы с одноклассниками как-то сбежали с мехматовских лекций в Независимый Университет, чтобы посмотреть на живую легенду математического мира, приехавшего ненадолго из Франции – Владимира Игоревича Арнольда, который выступал с популярной лекцией для широкой аудитории. Через 40 минут лекции, насмотревшись на легенду, я понял, что даже к «широкой» математической аудитории, видимо, не принадлежу, и, выбравшись из толп внимающих и даже что-то записывающих, пошел гулять за колоннами, чтобы никому не мешать. Там я встретил ровно одного человека, точно также гуляющего за колоннами, – племянника «живой легенды», который не только не смутился, но напротив, подмигнул и сам первый сказал: «Ну что, Сережа, каков примерно процент слов тебе понятен?» – «Процентов пять. А Вам, Виталий Дмитриевич?» – «Процентов семь», и беззвучно рассмеялся, дружелюбно похлопывая меня по плечу. Он не был злопамятен, и мне это нравилось. 

А в конце 2002-го началась история сайта 1543. Думаю, что даже сам Виталий Дмитриевич при всей своей проницательности очень бы удивился еще за год до этого, скажи ему кто-нибудь, что из сотен его выпускников всех матклассов, с которыми он работал, шутил, дружил, ходил в походы, ездил в летние и зимние школы, пил чай в кабинете, он будет долгих пятнадцать лет своей жизни строить сайт гимназии с этим малоприветливым и хамоватым парнем в шарфе. Он бы удивился. И я бы удивился. Но это тот самый случай, когда минус на минус все-таки, наконец, дал плюс. И, зависнув где-то между математическим и гуманитарным мирами, мы поняли друг друга в главной концепции того, чего мы хотим сделать – концепции исторической памяти. Не дать уйти в небытие всем, кто был здесь прежде, – кто ходил по этим коридорам и лестницам, кто сидел за этими партами, кто стоял перед этими досками. Сохранить имена выпускников, фотографии классов, воспоминания об учителях, записи спектаклей и т.д. Большое начинается с малого. История страны начинается с истории твоей семьи, твоего дома, твоей школы. И эту мысль нужно внушать подрастающему поколению, нужно демонстрировать им разными способами, в том числе и своим примером. Историческая память... Недаром одним из кураторов сайта с первых дней его создания и, что уж тут скрывать, – часто и арбитром между нами, разрешителем наших споров, стал Леонид Александрович Кацва. Директора мы никогда этим не тревожили, понимая, что ему хватает проблем и без нас. Это было тоже негласное джентельменское соглашение. 

А споров было много. Как без этого. Вообще, когда сайт начинался, у нас была команда – человек пять и Арнольд. Между собой мы дружили и ладили, понимали с полуслова, а с ним всегда было сложно, всегда нужно было что-то доказывать, что-то аргументировать, у него всегда было другое мнение. С ним работать было очень непросто. Но постепенно, когда месяц за месяцем и год за годом люди стали отваливаться – то один, то другой, то третий, и остались только мы вдвоем, я стал понимать какую-то очевидную и фундаментальную вещь про устройство этой жизни – что, быть может, и к сожалению, но настоящее дело делается не с теми, с кем тебе приятно, а только с тем человеком, кто сам, как и ты, готов его делать. Если, конечно, по-настоящему делать дело, а не играть в него. И так часто бывает, что делаешь ты это дело с тем, кто тебе совсем не близок. Или кажется неблизким. А с годами понимаешь, что на самом деле очень близок. То ли от того, что общее дело сближает, то ли от того, что просто что-то мешало разглядеть это прежде.

 

Осенью 2016-го, в один из пятничных вечеров, я зашел к нему. «Виталий Дмитриевич, вот исходники к фильму «Школа его мечты», Вы в июне просили их принести, чтобы они в разных местах у нас с Вами хранились» – «Как здорово, что ты все помнишь. Спасибо, Сережа». Была странная пятница – Арнольд на все два полутемных кабинета информатики был совершено один. И пока копировались файлы, мы с ним сидели и перебирали страницы сайта. «Вот это ты здесь хорошо написал, про медаль, но смотри – не перехвали. Испортишь!» – «Да ну ладно Вам, разве в 1543 можно кого-то испортить перехвалением? Ваши коллеги не дадут)» – «Ну да, ну да)) А вот смотри, я тут добавил на страницу вечера Новеллы Матвеевой пару ссылок» – «Ага, здорово! Так давайте я напишу об этом в фб?» – «Да зачем? Кому надо, тот сам зайдет и увидит, а кому не надо – зачем?» – «Какой Вы на самом деле скромный человек, Виталий Дмитриевич…» Я никогда не пытался перейти с ним на ты, а он всегда продолжал со мной общаться как со своим учеником. Это часто бесило, особенно по молодости, когда хочется скорее повзрослеть, но когда уже повзрослел, то понимаешь – как же это классно, когда есть кто-то тебя старший, который бросил все свои дела и просто сидит сейчас рядом с тобой и которому ты почему-то интересен. А ты бросил свои дела и тоже сидишь здесь, потому что тебе с ним интересно и хорошо. Школа пуста, за окном тихо падает снег. И почему к этому мирному вечеру, к этому теплу, которое у большинства, кто пишет теперь в "Книгу памяти", было изначально, почему же я к нему шел так долго – целых 25 лет, четверть века! Но я успел. И я тоже дошел. Успел вернуть все свои долги при жизни.

 

Последний раз я видел Виталия Дмитриевича 27 декабря. За неделю до гибели. Наш одноклассник прилетел из Америки, и мы вчетвером завалились к Арнольду на урок: «Можно мы у вас посидим немного?» – «Конечно!». Это был последний урок у 11В, совсем последний (информатика в 1543 заканчивается первом полугодии 11го класса). Мы четверо, бывшие 22 года назад таким же 11В, и они, нынешние. А все совсем другое – содержание урока, кабинет, компьютеры, доска даже другая, пластиковая, только учитель у доски тот же. Было странное ощущение замыкающегося кольца времени. Арнольд еще потом, при прощании, сделал акцент на слове последний – «Это мой последний урок в этом классе». А у меня в голове все вертелось сказать: «А Вы помните, Виталий Дмитриевич, наш последний урок информатики у Вас? С какой радостью я тогда прощался с Вами?» Подумал, но не сказал. Сдержался. А теперь жалею, что не сказал. Потому что я точно знаю, что он бы не обиделся. Он бы рассмеялся, и тут же произнес бы какую-нибудь ответную колкость, и мы бы оба хохотали, и все окружающие тоже. Ведь Арнольд был сложноустроенным человеком и любил сложные отношения. Поэтому с ним и была возможна эта искра. С ним минус на минус давали плюс. 

 


 

 


Небольшой ролик об Арнольде.
Умном. Нетривиальном. Вездесущем. Бывшем среди нас.

 

 

  

МАРГАРИТА КРЫСАНОВА, XXV:

  

"САМОЕ ГЛАВНОЕ"

Арнольд любил начинать уроки неожиданно. Врывался в класс - и задавал вопрос, никаким боком не относящийся к информатике. Или рассказывал случай из жизни. Помню, как мы все вместе вспоминали все второстепенные члены предложения в первой фразе про Понтия Пилата. ("В белом плаще с кровавым подбоем...") 

А иногда он читал стихи. И первое стихотворение Галича я услышала от него. Он зашел, поставил стул спинкой вперед, сел на него и прочитал "Балладу о черте". В Галича я влюбилась, купила книгу его стихов, а "Балладу о черте" непременно захотела услышать в авторском исполнении. Сейчас это вопрос секунд, а тогда я прошла долгий извилистый путь - и привел он все равно к Арнольду. Мы договорились, что на перемене он даст мне послушать. Я пришла, и Арнольда мне пришлось дожидаться: у него, как обычно, было двадцать дел одновременно, в кабинет заходили люди и что-то от него хотели, и он был сразу во всех точках класса - громкий, смеющийся, деятельный, наполняющий собой пространство. И ближе к концу перемены пришла моя очередь: он сел рядом, поставил "Балладу о черте", а потом сказал, что хочет включить еще одну песню. И рассказал легенду про последнюю песню Галича ("Возвращается ветер"), и поставил запись, и сидел рядом, и тоже слушал. (Кстати, в наш последний большой разговор, через много лет, он рассказал, что легенда про последнюю песню Галича оказалась легендой - и закольцевал сюжет.) 

Звонок на урок прозвенел уже давно, но открыть рот и сказать, что мне надо идти, было невозможно. А следующим уроком у нас была история. От компьютерного класса до 25 идти несколько метров, но это были мучительные несколько метров, наполненные тягостными раздумьями. Я опаздывала безобразно, а Леонид Александрович как раз в это время развязал войну с опоздавшими и обычно на урок не пускал. И, понимая, что сейчас случится, я аккуратно открыла дверь. Леонид Александрович просто кивнул, и я пошла к парте, не веря своему счастью. В тишине прозвучало возмущенное "почему" от моей одноклассницы, которой в прошлый раз за опоздание попало будь здоров. Леонид Александрович ответил: "Виталий Дмитриевич предупредил меня, что задержит." И продолжил урок. 

И я помню, как меня заполнило чистое тепло от понимания, что Арнольд, при всей его невероятной занятости и безумном темпе, не спрашивая, какой у нас сейчас урок, накануне нашел время узнать, сходить и предупредить учителя, что я могу опоздать. И сделать так было для него естественным порывом души. Проявить заботу, о любом человеке, в любой мелочи. Так я поняла о нем, кажется, самое главное. И каждый раз, когда я общалась с Арнольдом, я эту историю помнила. И сейчас вспоминаю очень часто.

 


 

 

КОНСТАНТИН КУКУШКИН "ТАК НАЧИНАЛСЯ КАБИНЕТ ИНФОРМАТИКИ"

 

 

НАПИСАТЬ НАМ МОЖНО НА ПОЧТУ www@1543.ru

 

ДОМАШНЯЯ СТРАНИЦА ВИТАЛИЯ АРНОЛЬДА

СТРАНИЦА ПАМЯТИ УЧИТЕЛЕЙ И ВЫПУСКНИКОВ 1543

ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА САЙТА