43-я школа - это и есть мое ощущение России
Слово Максима Галкина на сорокалетии гимназии 1543
Честно и откровенно скажу: я не подготовился. А не подготовился потому, что, наверное, немного самоуверенно, но, мне кажется, справедливо считаю, что, даже если меня ночью разбудить, то я смогу толкнуть речь про родную школу. У каждого человека складываются свои отношения со школой, которая его выпустила. Кто-то ее старается забыть, кто-то помнит и ненавидит свою школу. И, наверное, именно по этой причине только люди, которые никогда не входили в двери 43-й школы, а ныне гимназии 1543, когда узнавали, куда я сегодня днём иду, спрашивали, зачем тебе это?. А я не знаю, как ответить на этот вопрос. Не понимаю, как на него отвечать.
Вот Юрий Владимирович в своей речи сказал, что нас объединяет и должна продолжаться традиция гуманных отношений между людьми. И в нынешнее время, когда наша страна объединяется в поисках внутреннего и внешнего врага, и единение в основном идёт по этому признаку, и по этому же признаку идёт определение патриотизма, мне всё больше хочется припасть, так сказать, к истокам и найти единение в том, в чём всегда была общность людей, которые работали, выпускались, поступали в этот замечательный храм науки – это, мне кажется, любовь, и в первую очередь – любовь к детям и желание передать им свои знания. Мне кажется, что если меня спросят, что для меня Родина, из каких конкретных вещей это понятие состоит, то сразу после родителей, я назову свою 43-ю школу. Я думаю, что для вас это будет так же справедливо. Я может, слишком серьёзно начал, но то ощущение тревоги, которое сейчас есть в нашем обществе, может компенсироваться только ощущением вот этого крепкого, извините за такое немножко бытовое слово, тыла. Ощущение теплоты и любви, которое давали нам в школе наши учителя, очень помогает сейчас жить, помогает смотреть вперёд.
В нашей школе потрясающие учителя! Знаете, когда Юрий Владимирович нас выпускал, то процитировал Альберта Эйнштейна, который сказал, что образование – это то, что остаётся у вас в голове, после того как вы забыли всё, чему вас учили. Вот я сегодня видел Ольгу Игоревну, она абсолютно не меняется – с тех пор, как она учила нас тригонометрии, она все так же выглядит. Видимо, синусы и косинусы как-то в этом помогают. Она поставила меня в пример молодым ученицам, а я-то боюсь признаться, что уже не помню точно, что такое синус, что такое косинус (уже не говорю о тангенсе и котангенсе). Но хотя бы названия эти помню! Что то главное, что мне дала школа? Это, безусловно, тяга к знаниям, это вообще желание чему-то учиться и способность как-то поддерживать в себе этот огонь.
Еще сегодня встретил Александра Юльевича, и говорю: "Я сейчас расскажу со сцены, как мы контрольные Вам сдавали". Он на это: "Вот видишь, а я про тебя всегда только хорошее говорил." (В зале смех и аплодисменты). Ну разве можно забыть, как мы сдавали эти контрольные?! Мне всегда казалось, что Александр Юльевич, уходя в лаборантскую, тихо над нами издевается. Потому что он нам давал ровно пять минут, чтобы кто-то успевал списать или вытащить шпаргалку, а потом грозно появлялся. А до этого он делал такую процедуру, я никогда не забуду. (Голос из зала подсказывает, что за процедура). Возможно, в разных параллелях бывало по-разному, я это понял, пообщавшись с выпускниками предыдущих лет. Вот как сказали ведущие нашего замечательного вечера, что учителя в 43 школе всегда были немножко мазохистами. Да, наверное, но и немножко садистами. (В зале смех). И я понял, что за эти сорок лет садизм плавно убывал и сменялся мазохизмом. Так, например, прежним выпускам Александр Юльевич показывал броуновское движение на телах людей, он выстраивал учеников, толкал их, они падали, были ушибы, какие-то травмы и т.д. (В зале смех). У нас уже такого не было, нам уже больше как-то словами объясняли. Так вот, Александр Юльевич делал так: перед контрольной он раздавал чистые листки, или у нас были свои, а так как темы были известны, то был большой искус заранее написать все ответы своим почерком и тихо бумажку подложить. Что он делал, чтобы этого не допустить? Он подходил к Асе Ивановой, которая сидела всегда на первой парте. Ей привезли тогда из Японии очень много красивых фломастеров, которые были только у неё. Александр Юльевич подходил к Асе, выбирал самый экзотический цвет фломастера, которого больше не могло быть ни у кого, и этим фломастером делал какую-то странную загогулину на наших чистых листках. И уже по этой загогулине мы писали контрольную, то есть шанса подложить домашнюю заготовку не было. Но, что он делал? Он ставил всем загогулины, а потом отдавал Асе фломастер и шёл в лаборантскую! (Аплодисменты и смех). Мне всегда хотелось узнать, есть ли там глазок или какая-то щель? Потому что как только за ним закрывалась дверь лаборантской, начиналась такая истерия в нашем классе, что "Пусть говорят!" – это просто тихий совет на дому по сравнению с тем, что там было. Все кричали: "Ася, дай фломастер!" Я сидел на последней парте, и мне этот фломастер доставался последнему. Поэтому закорючку я ставил уже тогда, когда Александр Юльевич появлялся из лаборантской, и она у меня никогда не получалась. Было сразу ясно, что это не его рука! (Аплодисменты). Но пока мы переписывали собственные шпаргалки, пока мы писали их дома, мы запоминали эту физику, и если сейчас устроить конкурс, кто в Москве по прошествии двадцати двух лет лучше помнит физику, я думаю, что школа 1543 займёт первое место. Потому что это незабываемо!
Конечно же, я не могу не вспомнить потрясающую Галину Петровну Лазаренко, которая, к сожалению, не дожила до сегодняшнего дня. Вы знаете, это человек, который меня научил (я надеюсь, что научил) писать по-русски, говорить по-русски и, главное, любить русский язык. Я мало знаю людей, кто был бы так влюблен в русский язык, как она. На её открытых уроках всегда сидели гости из самых далеких уголков Советского Союза.
При этом в нашей школе всегда были самые разные взгляды, самые разные течения. Я надеюсь, это сохранилось. Это была самая настоящая демократия, а среди педагогов было много несогласных, и они всегда имели возможность с чем-то в школе спорить. То есть, это был коллектив единомышленников только в одном – в любви к детям, но не в методах преподавания, не в том, что преподавать и как преподавать.
А еще, мы выступали на сцене актового зала. Вот здесь сидит Мира Иосифовна, я играл Лжедмитрия в ее постановке. Знаете, хочу сказать, что я двадцать один год выступаю, но до сих пор список моих ролей в школе не уступает тому, что я сыграл на большой сцене. (Аплодисменты). Более того, если его произносить, не вдаваясь в подробности, как я это играл, он звучит даже более внушительно. Я сыграл собаку. Ну, сначала мне дали играть только собаку. Театр в школе это, знаете, такая секта, туда просто так на большие роли сразу не войдёшь, сначала побегай собакой. Так что сначала я играл собаку (загибает палец). Правда, ничего не вру – собаку, без слов! Через полгода мне дали сыграть собаку со словами. Потом у меня была уже эпизодическая роль, роль ветерана. Серьёзная роль, там я плакал, просил трёшку на водку. Серьёзное было проживание для шестого класса. Также я играл Остапа Бендера. Кто бы мне сейчас предложил такую замечательную роль! Потом я играл в водевиле принца с бельмом, хохлом и горбом. Но это всё ещё продолжалась, так сказать, дедовщина. Я играл царя Соломона. Ну где ещё царя Соломона играть, как не в 43-й школе? (В зале смех). Играл Лжедмитрия. Ну и, конечно же, моя самая удачная роль – это роль Юрия Владимировича Завельского. (Аплодисменты).
Знаете, мне многих приходилось в жизни изображать глаза в глаза, то есть изображать того, кто сидел передо мной. И на это бывали самые разные реакции. Помню, как однажды Виктор Степанович Черномырдин, встретив меня, сказал своей жене: "Давай его убьём по-тихому прямо здесь, пока есть такая возможность" (голосом Черномырдина). С большим чувством юмора был человек, царствие ему небесное. Кто-то меня посылал, как Владимир Вольфович Жириновский: "Давай отсюда!" (голосом Жириновского). Ну, это его образ такой. Кто-то не посылал, как Владимир Владимирович Путин. Я его изображал несколько раз в его присутствии, после этого мы лет семь не виделись... (В зале смех). Так что по-разному было. Но реакция Юрия Владимировича – одна из выдающихся реакций человека, которого изображают. Может быть, сравнимой была реакция только у Беллы Ахмадулиной. Я в 1995-м году Доме литераторов выступал и изобразил Беллу Ахмадулину, не зная, что она в зале. И потом, узнав, что она тут, постарался быстро смыться, чтобы с ней не пересечься. Она меня поймала в фойе: "Скажите, а это вы меня сейчас изображали?" (голосом Ахмадулиной). Я от зажима сказал "Я" (тем же голосом). И она сказала: "Вы зря смущаетесь! — а я начал извиняться. — Вы зря смущаетесь, мне очень понравилось. Дразните меня везде!"
Вот и Юрий Владимирович, когда я выпускался, сказал: "Кого же ты теперь будешь изображать, скажи пожалуйста?" (голосом Завельского) (Аплодисменты). Понимаете, мало того, что он все эти годы "Это всё терпел!" (голосом Завельского), он ещё смирился с тем, что на Дне самоуправления я был директором. Я ведь единственный из присутствующих, кроме самого Юрия Владимировича, кто бы целый день был директором школы номер 43! Понимаете? Я сидел весь день в кабинете Юрия Владимировича, занимался его обязанностями – отчитывал Ларису Давыдовну. (В зале смех). И вот, уже после Выпускного вечера он говорит мне: "Ну, скажи мне, что ты будешь делать теперь? Тебе же кого-то другого надо теперь будет изображать. Кого же? Может, декана?" Собственно, я именно так потом и сделал – изобразил декана. Но образ самого Юрия Владимировича никуда не ушел, и я, каюсь, не раз его использовал на эстраде. Просто невозможно было не воспользоваться его яркой харизмой! И его уроки географии – "Какая река течёт на севере Италии, ну что вы молчите? Река «По»!" И всё, и это "По!" навсегда останется с тобой.
Наша параллель выпустилась давно, в 1993-м году, но сегодня здесь, в этом замечательном зале Академии Наук, где мы собрались, не в школе, вдруг, как по мановению волшебной палочки, ровно по часам, как только началось наше торжественное собрание, воссоздалась атмосфера 43-ей школы. Это говорит о том, что неважно, сколько прошло лет, неважно, где мы сейчас находимся.
Мои потрясающие учителя! Я сегодня был безумно счастлив видеть вас! Вот во втором ряду сидит Маргарита Аминадовна, которая учила меня английскому языку. Прошу прощения, если не всех успел увидеть, но вы все в моём сердце. И вы все – наша Родина. Я очень люблю, когда под какими-то совершенно абстрактными, но до боли родными словами подразумевается что-то конкретное. И вот эта школа, эти наши замечательные учителя и потрясающие ученики, которые и не могли быть другими в такой школе — это и есть моё ощущение России.
Спасибо вам большое! С юбилеем!
(Расшифровал запись Никита Лебедь, XLI
Фотографии Дмитрия Карасева,VII и Кирилла Майорова, XXIV)
