***
Спросил мой друг: Теперь идти куда мне?
Мой взгляд тяжелой, переспелой сливой
Остановился на сухом и пыльном камне.
Жара ли сделала меня такой ленивой?
Я на секунду предпочла не стыд и краску,
А тот недолгий и изнеженный комфорт,
Не закричала, чутко вслушиваясь в ласку:
Ты не туда идешь, вернись! Но поздно. Черт.
Сидела я, печально ковыряя
Меж пальцев ног застрявшие песчинки,
У двери деревянного сарая,
Истока убегающей тропинки.
Страшна не продолжительность пути,
Не то, что он ответа не дождался,
Но просто тот вопрос: куда идти?
Мне лишь послышался, мне только показался.
***
Для чувств ненужных слов я не ищу,
Я их боюсь словами разогнать.
Порой их даже безымянными ращу,
Порой их и не нужно называть.
Порой их надо оставлять в себе,
Пусть даже предназначены другим,
Иль им погибнуть суждено в борьбе
С молчанием, с сомнением моим.
Вот я пишу. Я дверь им открываю.
Зачем они самих себя стыдятся?
А может, это я себя не знаю,
И до конца мне рано раскрываться?
А может, эти пальцы слишком грубы -
Не лепят, не рисуют, не играют?
Бессвязный шепот искажает губы -
Неназванные дети умирают!
К.Б.
Я это называю красотой:
Когда я возвращалась поздно с рынка,
Все затуманил ливень городской
И пела теплая вода в моем ботинке.
Вернувшись, мокрую одежду
Повесила в своей каморке между
Столом и шкафом платяным.
Окно зашторила, закрыла двери глухо -
Здесь, как в шкафу, тепло, темно и сухо,
Играю в прятки с миром остальным.
А чтобы не разрушить свой покой,
Пластинку вальсов тихо завела.
Я это называю красотой,
Я очень тонко все подобрала:
И пенье фортепьяно дополняет
Ван Гога холст на каменной стене,
Мой слух Шопен дурманит и ласкает,
Подсолнух вечным солнцем светит мне.
Но никого сюда я не пущу,
Как в крепости, закроюсь, неприступной.
Да, друга я, конечно же, ищу,
Но красота не может быть доступной.
Щекутино.
Застывшая фигура рыбака...
Немощной старухи тихий труд
Иль гордо-золотые облака
Заброшенное поле не спасут.
Земля бесплодна, только расцвело
На каждый день растянутое зло.
Парадоксален и огромен твой цинизм,
Раз в этих образах увидел ты комизм.
Неестественно привычный мат...
Который год ругаются да пьют!
Ни жить, ни думать не хотят-
Себе же в тягость все еще живут.
Лежит деревня, тихо умирая,
Как будто обреченная больная.
И знает, что уже недолго жить,
И все же просит полечить.
Завянувшие тусклые глаза,
И перила сгнившего моста,
Влажно дышит душная гроза...
Забытая, но все же - красота.
Титры.
Я помню, меня обнимали
Твои теплые, белые руки.
В пьяной ласке они забывали
О неизбежной разлуке.
Счастьем, сомненьем взгляд расколот,
Бегут титры... Конец романа.
В зал на зрителей льется холод,
Холод ревности льется с экрана.
Мы плохие с тобой актеры,
И в момент того острого счастья
Позабыли мы режиссера
С его безграничной властью.
***
Ходила в районе скучно - убогом
По серым, едва освещенным дорогам.
Вдруг мне навстречу - красная лента,
Хранитель свежего недоцемента!
Ленту рукою отодвигаю,
В мокрый цемент почти наступаю
- Что ты творишь, не надо, нельзя!
Если наступишь, измажешься вся!
Крикнул дворник в оранжевой куртке,
Спутник моей бесцельной прогулки.
- Мне захотелось оставить свой след.
Разве на это наложен запрет?
- Ты невменяема, что ли, совсем?
Так объясни хотя бы, зачем?
- Если еще раз мимо пройду,
след на остывшем асфальте найду,
вспомню ваш индустриальный район,
чудно далеким покажется он.
Впрочем, долго спорить не стала,
Может, и лень, может, просто устала.
Дворник со мою долго шел рядом,
Все повторяя: кому это надо?
Может и прав он - кому это надо?
Московского каменноломного ада
Шагом единственным не изменить,
Ну, а прогулку ту стоит забыть.
Но каждый скользящий мимо момент
Ищу еще не засохший цемент!