ОДНОКЛАССНИК   ДИРЕКТОРА

 

         Зимой 2003 года Юрий Владимирович Завельский, директор Московской Гимназии  №1543, дал свое первое интервью для только что открывшегося гимназического сайта, где рассказал о своем однокласснике Юзике Саксаковском. В 2011 году эта история получила свое продолжение. Вот тот первый рассказ:

          

Тридцатые годы...  Теперь, когда  уже давно обо всем известно, когда этому времени даны оценки, я иногда думаю – как мы могли все это пережить?! А в те годы мы не отдавали себе отчета в том, что происходит. Почему? Молодость! В молодости смотришь на жизнь иначе. А потом, увы, мы многому верили. Верили в то, что люди, которых называют "врагами народа", действительно являются такими, они нехорошие люди, они хотят плохого нашей стране, они против нашего народа и поэтому как хорошо, что их (страшно об этом говорить!) уничтожают, преследуют, сажают в тюрьмы и так далее. Ну ладно мы были молодыми, но ведь многие люди зрелого возраста с огромным жизненным опытом, даже люди выдающиеся, тоже ведь верили. Это был массовый психоз! Например, учительница на уроке истории говорила нам: "Ребята, откроем сейчас страницу номер такую-то. Мы должны будем эту страницу ликвидировать. Вырвать ее из учебника." А на этой странице, допустим, был Блюхер Василий Константинович... Учительница объясняла, что Блюхер тоже оказался "врагом народа", что он был связан с большим количеством иностранных военных разведок, что он является шпионом, что он хотел реставрации в нашей стране буржуазного строя... И во всю эту ерунду, которую она говорила, в которую она сама, может быть, верила, естественно, верили и мы.

Помню наш актовый зал в школе. На одном из стендов были показаны так называемые "Ежовы рукавицы". Там были "враги народа" – жалкие, ничтожные, мелкие, противные, склизкие какие-то, и  нарком внутренних дел, Ежов, у которого вместо рук изображены колючие "ежовые" рукавицы, и он этими рукавицами их всех давит. Я очень хорошо помню этот плакат.

Помню и более страшный случай. В 6 классе у меня был друг, Юзик Саксаковский, поляк по национальности. Его папа был героем Гражданской войны, и, как сейчас приглашают в школу ветеранов Великой Отечественной войны, тогда приглашали замечательных, доблестных воинов, командиров, которые отличились в боях Гражданской войны. Он часто приходил к нам в школу. Я помню два ордена Боевого Красного Знамени с алым бантом у него на груди. Это считалось высочайшей наградой! Он рассказывал нам о Гражданской войне, и мы слушали его рассказы, затаив дыхание.

3 класс 50-й Харьковской школы. 2 января 1938 года. 
Королевич Елисей (слева) - Юра Завельский, 
Царь Салтан (второй справа) - Юзик Сак-Саковский

Я часто бывал у Юзика дома. У него была большая квартира. Его папа был тогда крупным военачальником, он был, по-моему, командармом то ли 1-го, то ли 2-го ранга. И вот, однажды Юзик не пришел в школу. Нашу учительницу звали Лидия Николаевна Рыкова, она была, кстати, двоюродной сестрой Алексея Ивановича Рыкова (Председатель СНК СССР после В.И.Ленина, расстрелян в 1938 году). Это была наша с Юзиком первая учительница и тоже потом пропала... Так вот, она пришла в класс и сказала «Юзик больше не будет учиться здесь». Мы начали что-то кричать, спрашивать – почему? Что случилось? Громче всех кричал я, потому что я с ним дружил. Она так ничего внятно и не сказала. Я подошел к ней на перемене уже один, но она говорила что-то невразумительное. 

Я не придал этому значения, решил, что он заболел, и после школы  позвонил ему по телефону, но телефон не отвечал... Я второй раз позвонил по телефону – телефон не отвечал. Наступил следующий день – Юзика нет, и я после уроков помчался к нему домой. А придя к нему домой, увидел на дверях его квартиры большую сургучная печать. Я никак не мог понять – что это означает? И только потом мне мой папа объяснил все. И я понял, что у Юзика Саксаковского папу "забрали", как тогда принято было говорить, что он тоже оказался "врагом народа". Но я в это никак не мог поверить, потому что я же его хорошо знал, я видел его много раз у него дома, и когда он приходил к нам в школу. Я в это никак не мог поверить, и был ужасно расстроен. 

Страшное было время, просто страшное. И вот тогда, с исчезновением Юзика, где-то глубоко в моем сознании образовалась трещина. Я смутно стал догадываться, что во всем, что вокруг происходит, есть какая-то большая ложь. Но разобраться в этом до конца я тогда, разумеется, еще не мог. И я ходил с этим тяжелым настроением очень долго. Но потом, как это обычно бывает в детстве, другая жизнь, новые друзья, новые ощущения... Но о Юзике я вспоминал всегда и вспоминаю до сих пор. 

Но все! Он исчез! Больше я никогда в своей жизни его не видел и ничего о нем не знаю... 

              Ю.В.Завельский,  6 января 2003 года 

 

 

           

У истории оказалось продолжение. В эпоху интернета происходят удивительные встречи. В августе 2011 на адрес сайта нашей гимназии пришло письмо от Сергея Цонева, человека, занимающегося биографией семьи Саксаковских. 

Здравствуйте, Юрий Владимирович!
Занимаясь поисками в интернете материалов о судьбе комбрига Сак-Саковского И.И. случайно увидел Ваше интервью, где Вы вспоминаете Юзика, с которым учились и дружили. Высылаю Вам фото. Если не трудно напишите, об этой семье Вы рассказывали или я ошибаюсь?
С уважением, Сергей Цонев. 

Я ответил, вот его следующее письмо:

Здравствуйте, Сергей! Спасибо большое за ответ, на фотографии изображены тот самый ветеран гражданской войны комполка Сак-Саковский Иосиф Иосифович о котором рассказывает Юрий Владимирович, а также его одноклассник Юзик. Нашел Вас чисто случайно, благодаря письменной расшифровки текста интервью Юрия Владимировича и его воспоминаниях о школе в Харькове в 1937 году, затем Гугл, затем сайт Вашей гимназии, которая звучит не только на всю Россию.
С уважением, Сергей Цонев.
P.S. Высылаю Вам все, что знаю об этой семье. Сам я не родственник. Просто занимались поисками биографии Алексея Сокола, которая тесно переплетена с биографией Сак-Саковских, Брусовых и т.д. 

Завязалась переписка, в ходе которой выяснилась судьба Юзика Сак-Саковского и его семьи. 1 сентября 2011 года я пришел в школу со всеми полученными документами. Шла торжественная линейка, Юрий Владимирович был в ударе. После приветствия пятиклассников, впервые в этот день переступающих порог его школы, после того, как в здание вошли все учащиеся гимназии, он заметил, что перед входом все равно осталась большая (около четверти от того, что было) группа людей – выпускники. И тогда он в воодушевлении приветствовал нас, а мы приветствовали своего Директора с неизменным трепетом и благоговением. Было в этом что-то спонтанное, озорное, то, что нельзя спланировать и рассчитать, не официальная часть в актовом зале, а что-то вроде митинга с крыши броневика. Напоследок, вдохновленный нашим вниманием, Юрий Владимирович прочитал стихи о быстротечности юности:

Майский вечер. Открытая книга. 
В старой лампе шуршит мотылек. 
Льется тихая музыка Грига, 
из вселенной сквозит холодок. 

Впереди ─ быстротечное лето, 
полустанки, грибные дожди, 
окна, полные теплого света, 
все, что было, ─ еще впереди...

             / Игорь Шкляревский /

            Только через два часа я смог переступить порог директорского кабинета, думая о том, что сегодняшний праздничный день не самое удачное время для моей миссии. Хотел просто передать бумаги и уйти, но Юрий Владимирович тут же их открыл и начал читать. Все одиннадцать страниц текста в гробовом молчании. Я смотрел на него и силился представить себе, что можно чувствовать, когда через 73 года внезапно узнаешь о судьбе лучшего друга, с которым расстался в шестом классе...     

 

 

БИОГРАФИЯ СЕМЬИ САК-САКОВСКИХ

САК-САКОВСКИЕ. 1936 год.
В центре Иосиф Иосифович, на руках у него дочь Инесса, сзади сын Женя,
Юзик второй справа, в белой матроске, справа от него - мать, Наталия Лаврентьевна,
а крайняя слева - дочь Н.Л. от первого брака Оля, пионервожатая в школе у Юзика.

 

I. ГЕРОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

 

Сак-Саковский Иосиф Иосифович (Юзеф). Родился в 1894г. в г.Либаве (Лиепая). Латыш, хотя по отцовской линии в роду есть и литовско-польские корни.

По существовавшей в то время традиции приучать детей к труду с самого раннего возраста, уже в 1901 году мальчика отдали в помощники к пастуху. А с 1904г. После 4-х классов образования Юзеф ушел на завод ВЭК (Всеобщая электрическая компания), где после обучения проработал токарем до 1908 года. Подделав метрику и приписав себе два лишних года ушел в 1910 году на флот. Служил юнгой на крейсере «Аврора». На флоте в эти годы велась довольно сильная революционная пропаганда. По всей видимости, именно эти годы службы на крейсере и определили судьбу молодого Иосифа, связавшего свою дальнейшую жизнь с революцией. 

I-ую мировую войну Юзеф встретил на фронте уже в кавалерийском полку. На сохранившейся фронтовой фотографии есть нагрудный знак, который своей конфигурацией больше всего напоминает те, что носили латышские стрелки. Так что, возможно, какое-то время он прослужил в стрелках. По воспоминаниям сестры, Марии Иосифовны Фрайман, в 1915 году Юзеф приезжал домой в Ригу на побывку после ранения. Приехал он с Георгиевским крестом. Сохранилась фотография, сделанная в этот период. Это был его первый крест, а всего, как сказано в анкете, у него их было четыре, или «полный бант». 

     

Летом 1917 года вступил в РСДРП(б) и тут же получил партийное поручение отправиться в Харьков. В Харькове в то время проживало много латышей, эвакуированных в 1915г. с заводами из Риги. Крупнейшим из них был ВЭК (Всеобщая электрическая компания). В это время на заводах организовывались рабочие дружины самообороны, отряды Красной Гвардии. Принимая самое активное участие в организации отряда завода ВЭК, Юзеф его и возглавил. К августу 1917г. отряд насчитывал 500 человек.

Красногвардейцы завода ВЭК. Среди них Юзеф Сак-Саковский. Осень 1917 года.

В августе 1917г. после провала Корниловского мятежа отдельные подразделения мятежников отказались разоружаться и подчиняться Временному правительству и стали с боями прорываться на Дон. Одна из таких офицерских частей двигалась на Харьков. Сводному отряду харьковских красногвардейцев было поручено их остановить. Командиром отряда был назначен Гавриил Сиверс, а своим начальником штаба он назначил командира отряда завода ВЭК Сак-Саковского. На рассвете произошел бой. Враг был разбит. Так начиналась Гражданская война. 

Весной 1918 г., когда началось немецкое наступление на Харьков при поддержке петлюровцев и казаков генерала Краснова, большевики и их красногвардейские отряды вынуждены были покинуть город. В это время Юзеф и встретил в Харькове 18-летнюю Наталию Акатову, бывшую на тот момент замужем за архитектором А.Я. Соколом и имевшую от этого брака 2-х летнюю дочь Ольгу. (Они познакомились, когда Сокол расписывал Никольский храм в Харькове и искал модель для образа Девы Марии. Пораженный красотой пятнадцатилетней Натальи он пригласил ее быть моделью. После того, как мать решила насильно выдать девушку замуж за богатого лавочника-армянина, Наталия сбежала из дома в мастерскую Сокола и тайно обвенчалась с ним). Итак, в 1918 году Наталия оставила мужа и ушла с Юзефом на фронт. Отряд Сак-Саковского воевал на Дону и Кубани. При формировании регулярной армии на базе отряда была сформирована 3-я Сводная Латышская бригада. Командиром бригады стал Юзеф Сак-Саковский. Наталия служила в ней медсестрой.

        
    Юзеф Сак-Саковский (сидит). 1918г.           Наталья Акатова, 17 лет           

В ноябре 1918г. в Германии произошла революция, и она капитулировала перед странами Антанты. Немцы стали отводить свои войска с Украины. В середине декабря в Харьков вернулась Советская власть, и он стал столицей Украины (до 1934 года). Весной 1919г. войска Деникина предприняли мощное наступление по всему фронту, Харьков был захвачен Белой армией. Латышская бригада Сак-Саковского весь год вела ожесточенные бои между Белгородом и Курском, а в декабре 1919г. первой ворвалась в Харьков. Бои предшествовавшие освобождению Харькова, были настолько упорными и тяжелыми, что, по словам жены, Юзеф в тот период два месяца вообще не снимал сапог, а когда в минуту передышки наконец разулся, оказалось, что портянки не разматываются из-за того, что волосы на ногах проросли сквозь них. 

А Эрика Генриховна, дочь сестры Юзефа, позже вспоминала, что когда они с сёстрами были маленькими, Иосиф Иосифович, как-то раз напугал их, задрав рубаху, своей исполосованной шрамами спиной. А в ответ на их расспросы рассказал, как однажды ходил с группой бойцов в конную разведку. В условиях сильно пересечённой местности – балки, перелески, они нос к носу столкнулись с казачьим разъездом белых. Схватились в короткой стычке. Иосиф Иосифович направил коня на их командира. Тот, выхватив шашку, рванулся навстречу. Увернувшись от удара шашкой, Юзеф вышиб офицера из седла и, спрыгнув с коня, навалился на него, прижав к земле. Будучи под два метра ростом и, соответственно, под сто килограммов весом, он не оставил казаку никакого шанса. Но пока Иосиф Иосифович расстёгивал кобуру и доставал наган, тот, прижатый к земле, продолжал рубить Юзефа шашкой по спине. Кожанка и обмундирование спасли от глубоких ран, но спину он ему исполосовал основательно, нанеся 19 рубленых ран.

За отличие в боях у г.Сумы в августе 1919г. Иосифу Иосифовичу Сак-Саковскому приказом  Реввоенсовета Республики был присуждён орден Красного Знамени. Свой второй орден он получил за отличие в Перекопско-Чонгарской операции при форсировании Сиваша в ноябре 1920г. Орден Красного Знамени в то время был единственным, и потому высшим знаком отличия. Награждали им очень редко, так на 1928г. этот орден имели 14678 человека, а дважды краснознаменцами (как их называли) были только 285 человек. За годы Гражданской войны Иосиф Сак-Саковский был также награжден именным пистолетом, золотой шашкой и грамотами ЦИК. А еще – шесть раз ранен, не считая “царапин”. 

В ноябре 1920г. Красная Армия взяла штурмом Турецкий вал и в короткий срок очистила Крым от белых. Южный фронт прекратил своё существование. Союз с Нестором Махно был разорван, началась борьба с махновщиной. Основные его силы были разбиты и рассеяны в начале 1921г. Сам Махно эмигрировал в Европу. Но недобитые банды продолжали “гулять” по Украине. И полк Иосифа Иосифовича направили на окончательную их ликвидацию.

Всё это время Наталия была рядом, вела работу медсанчасти полка, сама была ранена. Осколок не извлекли, и она носила его всю жизнь. В июне 1921г. она родила сына. Она описывала это так. 18 июня 1921г. произошёл тяжёлый бой с бандой. Бандиты были разбиты, и полк начал их преследование. Ещё в ходе боя у неё начались схватки. И Юзефу пришлось её оставить в поле с тачанкой на попечение своего ординарца Ивана. Ночью начались роды. Наталия лежала под тачанкой, а Иван стоял рядом на коленях и молил: “Пресвятая богородица! Да помоги ж ты ей разродиться!” К утру, когда вернулся Юзеф, родился мальчик, которого назвали Эдуардом. Служивший в полку поп-расстрига, окрестил его православным именем Евгений, поэтому Эдуард Иосифович для всех родных и близких был Женей. 

Иосиф  и Наталия с детьми – Олей и Женей. 1922г.

Во время другого боя чуть не погибла дочь Оля. История произошла на переправе. Банда наблюдала за переправой полка из близлежащего леска, выжидая удобного момента для нападения. Когда основные силы полка оказались с противоположной стороны реки, начал переправляться обоз. Наталия руководила переправкой своего мед. хозяйства, а пятилетняя Оля осталась на повозке одна. В этот момент и напала банда. Боевое охранение отбило атаку, но в начавшейся перестрелке лошадь, запряженная в повозку, на которой сидела Оля, испугалась и понесла от реки прямо к лесу, где засели бандиты. В охранении находился боец, слывший в полку непревзойденным силачом – на спор поднимал коня на плечах. Он выскочил из укрытия и, со слов Наталии Лаврентьевны, в последний момент успел остановить повозку за заднее колесо. Оля по инерции слетела с резко остановившейся телеги лицом о землю. Половина лица превратилась в кровавое месиво. Наталия Лаврентьевна очень боялась, что ее лицо останется обезображенным. Но впоследствии всё заросло без следа.

1921 год – год окончания Гражданской войны. Армия с 5-ти миллионов была сокращена в короткий срок до 300-500 тысяч. Иосифа Иосифовича оставили в армии. В 1923-24гг. Сак-Саковские жили в Екатеринославе (теперь Днепропетровск). 27 марта 1924г. они заключили официальный брак.

В 1927 году Иосифа Иосифовича демобилизовали с воинской службы, и он стал начальником военизированной охраны Харьковской электростанции (ЭСХар). 1 мая 1927г. ровно в 12 часов дня у них родился второй сын, который весил при рождении 14 фунтов (5,6 кг). За рождение такого богатыря Наталью Лаврентьевну в роддоме премировали часами. Сына назвали по старой семейной традиции Иосифом (Юзиком, Юкой). Когда его везли из роддома, лошади чего-то испугались и понесли. Впереди был причал паромной переправы через р.Уну. Боясь, что экипаж с ходу рухнет в воду, Наталия выбросила младенца в придорожные кусты, а затем и сама спрыгнула на дорогу, получив множество ушибов и ссадин. Лошадей остановили на самом краю причала. А младенец даже не проснулся. 

С рождением Юзика связана ещё и такая история. В то время власти вели массированную борьбу с религией и, желая заменить таинство крещения современной церемонией, пытались ввести традицию “октябрения”. Происходило это так – на сцене клуба стояли октябрёнок, пионер, комсомолец, коммунист и родители. Вносили младенца и с напутственными речами передавали от октябрёнка до коммуниста, который в свою очередь передавал его родителям с пожеланием вырастить правильного человека. 

САК-САКОВСКИЕ. 1928 год.
Юзик, Наталия Лаврентьевна, Женя, Иосиф Иосифович (Юзеф), Оля

 Где-то в конце 20-х годов в семью взяли домработницей и няней женщину из деревни по имени Фёкла (Феклуша), ставшую позже фактически членом семьи. На ЭСХаре Иосиф Иосифович проработал до 1930г. Следует сказать, что коммунисты в то время работу не выбирали, а работали там, куда посылала партия. Если человек справлялся, его направляли туда, где требовалось усиление руководства, нет – на менее значимую должность. В 1931 году Иосифа Иосифовича назначили председателем горсовета г.Чугуева, где он проработал примерно до середины 1933г. Там, в Чугуеве, 24 июня 1933г. у Сак-Саковских родилась дочь Иньесса (Ина, Инесса). С конца 1933 года Иосиф Иосифович стал заместителем директора Харьковского электромеханического завода (бывший ВЭК). С 1935 года директором опытно-показательного совхоза “Реконструкция” Купянского района, в 1936-38-ом - директором совхоза “Боровской” Шевченковского района Харьковской области.

В 1935г. И.И. получил прекрасную 3-х комнатную квартиру в центре Харькова, в бывшем доходном доме купца Саламандра на Сумской ул. (д.17, кв.1).Наталия Лаврентьевна вела активный образ жизни, занималась на курсах подготовки “Будь готов к труду и обороне”, в кружках (балетном, кройки и шитья и т.д.), дружила с жёнами однополчан – Анной Сазоновой, Клавдией Деревянко. 

       

Наталия с Женей и Юзиком, позади стоит Феклуша. 1929г.

Оля до 12 лет жила у отца в Днепродзержинске, иногда приезжая погостить к матери в Харьков. В 1928 году она окончательно поселилась в Харькове. Иосиф Иосифович ее удочерил, она стала Ольгой Иосифовной Сак-Саковской. В 1933г. Ольга поступила в Харьковский инженерно-строительный институт, на архитектурный факультет.

Раннее детство Жени было фронтовым. Мать, будучи медсестрой, по сути, участвовала в боях, вела всю работу полевой медсанчасти. Зачастую маленький Женя оставался на попечении ординарца отца. В дальнейшем детские годы Евгения протекали, как у всех советских людей: школа, пионерия, комсомол. Учился хорошо. Был спокойным и уравновешенным. Увлекался радио. Любил слушать музыку, часто ловил заграницу – Вену, Софию, где в то время подвизался на сцене бывший белогвардейский офицер и замечательный русский шансонье Петр Лещенко. Учился музыке и к 15 годам неплохо играл на рояле. Любил рисовать, у него хорошо получались картинки в гротескном, карикатурном стиле. После школы семилетки пошёл работать на кроватный завод сперва учеником шлифовщика, а позже – шлифовщиком 4-го разряда. Но его тянуло к культуре, он мечтал стать режиссером, постановщиком. В 1938г. уволившись с завода, поступил в Харьковский русский театр осветителем, чтобы быть ближе к искусству. Там он проработал до призыва в армию.

В отличие от старшего брата, Юзик был непоседой, задирой и задавакой, любитель побаловаться. Хватался за коллекционирование марок, разведение аквариумных рыбок, был страстным книгочеем с 6-летнего возраста. Зная все потайные проходы в зоопарк, до бешенства дразнил огромного красного попугая, норовил выдрать перо из хвоста павлина, обеспечивал всех знакомых аквариумистов живой дафнией, которую разводили в зоопарке и т.д.

Во дворе, несмотря на не очень выдающиеся физические возможности, пользовался авторитетом среди ребят. Даже отъявленные хулиганы предпочитали с ним не связываться – мог ударить чем-нибудь тяжелым – дубиной, трубой, кирпичом. Устраивал бои с ребятами с соседней Рымарской улицы. Дрались на деревянных мечах, стрелами из лука, рогатками… Когда летом жил у отца в совхозе, совершал с друзьями “налеты” на совхозный огород. Пытался (безрезультатно) с ребятами раскапывать древние курганы, коих на землях совхоза было немало. 

Ина – мамина любимица. Пухленькая хохотушка, всюду следовавшая за братом Юкой во всех его проказах. В детстве болела бронхиальной астмой и её периодически отправляли на море. Должна была пойти в школу осенью 1941 года. Не вышло, в школу она пойдет только в 1944г. 

 

 

Наступил 1937-й год. Начинало раскручиваться кровавое колесо массовых репрессий. Арестовывали и расстреливали преданных делу революции людей, героев Гражданской войны, опытных хозяйственников, поднявших страну из руин. Многих из них Иосиф Иосифович близко знал, уважал и верил им. Не понимая, что происходит, возмущался в кругу друзей. Очень нелестно отзывался о Сталине: “Кто он такой – этот Рябой? Откуда он вообще взялся?..”

2 июня 1938 года, когда Иосиф Иосифович с Иной и Женей пошли в магазин за первой в том году черешней, возле них остановилась «Эмка». Из машины вышел человек в чёрном костюме, показал какую-то бумагу и предложил ему проехать с ними. Иосиф Иосифович наскоро поцеловал детей и сел на заднее сиденье. Машина тронулась, а он смотрел в заднее стекло. Больше никогда близкие его не видели. На этом закончилась счастливая жизнь семьи. Женя подхватил Ину на руки и побежал домой, где уже начинался обыск. 

 

При обыске изъяли отцовские ордена, наградную и боевую шашки, подаренный сыну кавказский кинжал, документы и прочее. Обыск проводили двое НКВД-шников. В какой-то момент один из них уложил в портфель какие-то бумаги, облигации, фотографии, передал портфель Ольге и незаметно вывел её из квартиры. Так кое-что из ценных бумаг отца осталось в семье.

Как-то ночью в начале октября Иосиф Иосифович позвонил домой жене (видимо, позволил следователь) и сказал, что скоро вернётся, что он «чист как ребёнок». Попросил принести ему тёплые вещи и его любимую «думочку», без которой он не мог спать. Больше никаких известий ни от него, ни о нём не было. 

Только в 80-х годах родным удалось узнать, что 20 октября 1938 года его приговорили к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. 

Похоронен Иосиф Иосифович, по всей видимости, в 6-м квартале лесопарковой зоны г.Харькова, где захоранивали тела расстрелянных летом-осенью 1938г. Там же, видимо, похоронены его брат Иван и муж его сестры Марии – Генрих Фрайман, расстрелянные на несколько дней раньше. Реабилитировали его в ноябре 1957 года, посмертно восстановили в партии и вернули орденскую книжку. 

 

 

 

 

Иосиф Иосифович имел всего 4 класса образования и, тем не менее, был высоко-эрудированным, начитанным человеком, умелым, быстрым в решениях, организатором. Некоторые черты его характера, такие, как горячность и эмоциональность порой приносили ему немало неприятностей. Так, в 1921 году его временно исключали из партии «за самочинный расстрел бандитов». В Луганске его судили, но оправдали, поставив ему «на вид». В 1933 году во время посевной получил строгий выговор «за побои двух милиционеров», после чего в личном деле появилась запись «Невыдержан, не чуток, хотя работник неплохой».

Иосиф Иосифович сохранял дружбу с боевыми товарищами. До последних дней поддерживал связь с Чугуевским кавалерийским полком, шефом 1-го эскадрона которого он был. Любитель почудить, большой жизнелюб, весельчак – “душа нараспашку”, он был центром компаний, любил застолье, где пили умеренно, ели вкусно, любили прогулки по городу. Обычно впереди вертелись дети, затем шли друзья – Сак-Саковский, Сазонов, Деревянко, а сзади их жены. Все красивые, весёлые, обращавшие на себя внимание люди. Иосиф Иосифович был хорошим семьянином, любил жену, детей. Он искренне верил в светлое будущее своей страны и людей её населявших, делал всё, что мог, чтобы это осуществить.

 

 

 

 

II. ПОСЛЕ АРЕСТА ОТЦА

В конце октября того же 1938 года Сак-Саковских выселили из их квартиры – среди ночи приехали несколько солдат с офицером, погрузили вещи и мебель в машину (всё, кроме рояля) и вывезли Наталию Лаврентьевну с детьми и Феклушей на окраину города. Там их через окно(!) вселили в чей-то запертый частный дом. Наутро объявилась хозяйка, возмущённая самоуправством неизвестно откуда взявшихся жильцов. Подала на них в суд. Наталия Лаврентьевна подала встречный иск на полковника НКВД, поселившегося в их квартире на Сумской. Эта тяжба длилась целый год. По иску Наталии Лаврентьевны против полковника прошло 13 заседаний. Остается лишь удивляться и восхищаться мужеством женщины-судьи, которая вела это непростое дело. В конце лета 1939-го года суд по иску хозяйки принял решение о выселении Сак-Саковских из её дома. Их вещи вынесли во двор. Поскольку деваться им было некуда, жить пришлось на улице. Вещи накрыли клеёнками, из них же соорудили что-то вроде палатки и так жили больше месяца. В начале осени, когда Юзик уже пошёл в новую школу, должно было состояться очередное, 13-е заседание суда. К этому времени полковника НКВД вызвали в Москву, где он… погиб, попав под трамвай. Суд принял решение о вселении Сак-Саковских в их старую квартиру, отдав им две комнаты из трёх. В третьей поселили лейтенанта НКВД с женой и ребенком, отношения с которыми впоследствии сложились вполне добрососедские. Когда семья вернулась в свою квартиру, она была абсолютно пуста, и лишь рояль стоял на своём месте.

Надо было на что-то жить – Наталия Лаврентьевна вновь пошла работать медсестрой, а Феклуша в магазин, расположенный на первом этаже их дома. Большинство знакомых сразу же после ареста Иосифа Иосифовича прекратило всякие отношения с его семьей. Только самые близкие друзья-однополчане – Дмитрий Данилович Деревянко, работавший руководителем треста коневодства и Яков Данилович Сазонов – директор совхоза в селе Спасское (позже директор ипподрома) сохранили верность старой дружбе, поддерживали и помогали Сак-Саковским. У Якова Даниловича, не имевшего своих детей, в предвоенные годы подолгу жил Юзик. 

Ольга в ноябре 1938г. вышла замуж за однокурсника С.Г.Брусова, который ни на минуту не усомнился в невиновности её отца и не отвернулся, не бросил её в трудную минуту. В том же, 1939г. призвали в армию Женю. Юзик продолжал учиться в школе, но из-за конфликта с учительницей, которая по какому-то поводу намекнула, что ему, сыну врага народа, лучше помалкивать, бросил школу и два месяца не учился. После взбучки, которую ему устроила мать, всё же закончил без троек шестой класс. А осенью 1940г. перешёл учиться в ремесленное училище. 

Наталия Лаврентьевна с Юзиком и Иной. 1939/40г. 

III. ОККУПАЦИЯ

22 июня 1941 года началась война. Перестали приходить письма от Жени, служившего в Бресте. Наталия Лаврентьевна начала понемногу заготавливать сухари. К приходу немцев она успеет собрать целый мешок. Осенью фронт подошёл к Харькову. В середине октября, когда в городе уже практически не осталось властей, лишь арьергардные части Красной армии, да ополченцы, жители города начали грабить магазины. Феклуша, которая работала в магазине на первом этаже дома, принесла ящик консервированных крабов (продукт не слишком пользовавшийся популярностью в те годы), ящик ячменного кофе и 10-литровую бутыль кокосового масла. Эти запасы впоследствии очень выручат семью. К этому времени уже не было ни электричества, ни воды в водопроводе, ни хлеба, ни других продуктов в магазинах.

 Неожиданно пришёл домой Женя, который с отступающими частями дошел от Бреста до Харькова. Обросший, грязный, оборванный, завшивленный, он был ранен штыком в грудь. При себе имел винтовку без патронов. Узнать его было сложно. От всего, что ему пришлось увидеть за три летних месяца 1941 года, он был в крайне подавленном состоянии, он больше никуда не хотел идти… Но мать вымыла его, перевязала, постригла, накормила, отремонтировала обмундирование, нашла чистое белье, и на следующий день, дав на дорогу сухарей и несколько банок крабов, в приказном порядке велела идти дальше на восток на соединение с Красной армией. Только в 1944 году от него придёт первая весточка, что он жив.

Через несколько дней после этого к Наталии Лаврентьевне зашел их давний друг Д.Д.Деревянко и предложил эвакуироваться – была возможность устроить их на грузовике, уходившем в тыл. Но за два дня до этого Юзик и Ина слегли со скарлатиной, а это было тогда очень серьезно – больницы не работали и двоюродный брат Юзика Борис, тоже болевший скарлатиной, умер от осложнения. Наталье Лаврентьевне пришлось отказаться. Д.Д. уехал, а через некоторое время вернулся с корзиной фруктов – сливы, абрикосы, виноград… То, чего не возможно было даже представить себе тогда.

Дня за три-четыре до прихода немцев из Карачёвки пришли мать Наталии – Агафия Климентьевна с мужем Ильей Прокофьевичем. По дороге в одном из парфюмерных магазинов они обнаружили цистерну тройного одеколона и притащили 40-литровую бутыль к Сак-Саковским. Слили ее в ванну и пошли за новой порцией. Полванны одеколона наполнили квартиру одуряющим запахом парфюма, зато старики перед едой пропускали по рюмочке этого напитка “для сугрева и настроения”.

Харьков горел. По ночам полыхало жуткое зарево. Бомбёжки, грохот. В бомбоубежище, расположенное в их же доме Сак-Саковских не пускали из-за скарлатины. 24 октября в город вошли немцы. Жильцы подъезда собрались в парадном, дворник запер стеклянные двери. Все ждали, что будет. Вдруг, к двери подбежал откуда-то взявшийся ополченец, стал стучаться в дверь, но где-то протрещала очередь, и он, цепляясь руками за дверь, сполз на землю.

Первым делом немцы стали обходить квартиры с обысками – искали красноармейцев, оружие, но не гнушались и ценностями. Немец, проводивший обыск у Сак-Саковских, увидев бутыль с пальмовым маслом, очень обрадовался: “О, Butter! Butter!”, решив, что это топлёное сливочное масло. Достал из-за рояля бутыль, ковырнул в ней пальцем, попробовал на вкус, недовольно сморщился и грохнул её об пол. Уходя, повесил на двери бумажку, что в квартире инфекция (благодаря этому к ним в течение месяца больше никто не заходил). После ухода немца Наталия Лаврентьевна аккуратно собрала масло с пола, тщательно перетопила и отцедила его от осколков стекла. Оно еще поможет семье выжить.

Агафия Климентьена с Ильей Прокофьевичем остались у дочери. Илья Прокофьевич был профессиональным переплётчиком, ему поручали самые ответственные работы. Но к Советской власти он относился крайне отрицательно, считая, что она разбаловала людей, отучила их работать как следует, мало внимания уделяет специалистам его класса и наоборот – слишком много разной голытьбе. Когда немцы подходили к Харькову, он, вспоминая немецкую оккупацию 1918 года, говорил: “Вот придут немцы, научат вас работать. Они настоящие хозяева!” Вскоре после прихода немцев, в дверь кто-то постучал, Илья Прокофьевич пошёл открывать. На пороге стоял немецкий офицер, поселившийся в квартире напротив. Со словами “Putzen! Putzen!” (Чистить! Чистить!) сунул старику в руки пару грязных сапог. Дед был счастлив, показывал всем сапоги: “Вот видите, немцы сразу поняли кто тут настоящий хозяин, сапоги подарили”. И невозможно было его переубедить, что сапоги ему дали только почистить. Он отмахивался: ”Да ничего вы не понимаете”. Через некоторое время опять раздался стук, немец пришёл за сапогами. Увидев нечищенные сапоги, он отхлестал старика-переплетчика грязными голенищами по лицу. Илья Прокофьевич был оскорблен до глубины души, ходил и шипел от злобы: “Ух, гады! Уйду в партизаны!” Вскоре он исчез. Ушёл ли он и вправду к партизанам, получил ли пулю в городе – неизвестно. Больше о нем никто ничего не слышал.

Через какое-то время к Сак-Саковским пришёл немецкий офицер, и их выселили из квартиры в комнату на первом этаже в другом подъезде. Комната находилась в конце длинного тёмного коридора, и, не зная этого, её было не найти. Поэтому немцы к ним не заходили, а все остальные квартиры грабили, вытаскивая из них всё подряд.

Всю зиму Наталия Лаврентьевна с Юзиком ходили по деревням, удаленным от Харькова на 50-80 км, меняя вещи, которые почти ничего уже не стоили, на продукты. За котиковую шубу удалось получить 10 кг пшеницы. Ранней весной 1942г. ходили в сторону Белгорода, копали на заброшенных полях мёрзлую картошку, мыли её, сушили, дробили и в смеси с ячменным кофе пекли лепешки. Дети пытались торговать сигаретами – раздобыли папиросную бумагу, купили махорки, готовили клей из вишневых натёков, набивали их и продавали. Прибыль от этой затеи была невелика, хотя и эта малость помогала выживать. Нередко по два-три дня вообще нечего было есть. Зимой от голода умерла бабушка Агафия Климентьевна. 

Весной 1942г. харьковчанам представилось любопытное зрелище – город заполонили итальянские части. Возможно, это были горные егеря, потому что вооружение у них было очень миниатюрное. Малюсенькие пушчёнки тащили не лошади, а рослые, длинноухие мулы. Всё снаряжение тоже везли мулы во вьючных тюках. Солдаты, одетые в коротенькие шинелишки, были вооружены маленькими, похожими на игрушечные, карабинчиками с такими же маленькими штыками в форме изящного кинжала. Офицеры, наряженные в почти опереточные мундиры, такие же коротенькие шинели, щеголяли в широкополых шляпах-треуголках с перьями – зрелище достойное театральной сцены. Бодрые, весёлые и беззаботные, словно вышли на увеселительную прогулку. Возможно, они и представляли себе именно такой прогулкой поход в Россию. Местные мальчишки, разузнав, что итальянцы не прочь полакомиться зелёными прудовыми лягушками, стали поставлять им эти “деликатесы” в обмен на хлеб – маленькую буханочку за полдюжины лягушек. Через некоторое время итальянцев отправили под Сталинград. В начале 1943г. они появятся снова. Но это будет уже не войско, а толпы деморализованных оборванцев, закутанных в бабьи платки, рогожи и одеяла с замотанными грязным тряпьём ногами. Сопливые, грязные, вшивые, обмороженные они, побросав своё оружие на площади перед вокзалом, будут набиваться в неотапливаемое здание вокзала и другие строения, стараясь хоть как-то согреться. Они уже никогда не будут такими бодрыми и весёлыми. В их потухших глазах останется лишь тоска и обречённость. Немногим из них доведётся вернуться в Италию. Многие тысячи итальянцев, попавших на Восточный фронт, которым повезло не погибнуть и не замёрзнуть в степях под Сталинградом, будут вскоре интернированы и впоследствии расстреляны их же союзниками немцами после капитуляции Италии в сентябре 1943г.

Где-то в начале весны 1942г. по городу развесили объявления об обязательной регистрации на бирже труда всех мужчин с 14-летнего возраста. Юзик зарегистрировался, и его сразу направили на работу на станцию Харьков-Сортировочная. Там распоряжались немцы в жёлтой форме со свастиками на рукавах, военные строители организации TODT, они приказали очищать кирпичи из разрушенных строений от раствора. Расплачивались за работу хлебными корками – полный картуз корок каждый вечер пред уходом домой. Немцы при выпечке хлеба не смазывали формы жиром, а посыпали тесто древесными опилками, чтобы хлеб не прилипал к формам. Поэтому хлебные корки они не ели, а обрезали, собирали в мешки и ими расплачивались с населением. Деньгами тоже немного платили – где-то 10 оккупационных марок в неделю, а стакан соли на рынке, например, стоил порядка 40. Наравне с оккупационными марками ходили и советские рубли – купюры малого достоинства, где не было портретов Ленина. Соотношение с оккупационной маркой у них было 1:1, а с рейхсмаркой 100:1. Юзика, как немного знавшего немецкий язык (результат общения с тёткой – Марией Иосифовной Фрайман), и как самого младшего в группе, приставили помощником на кухню. Там можно было немного подкормиться. 

Отношение немцев к местному населению было разным. Пожилые немцы (основной контингент TODT) относились нормально. Хотя на людях они и старались быть погрубей, но наедине иногда даже сочувствовали. Руководитель работами на станции, толстенький, кургузый пожилой лейтенант, отнесся к Юзику почти по-отечески. Однажды даже предложил подвезти его домой на своем стареньком “Опеле”. По дороге расспросил, как живётся. Юзик пожаловался, что дома очень холодно, нечем топить. Следующим вечером лейтенант опять предложил его подвезти, предварительно приказав положить в машину вязанку дров, довёз до дома и отдал дрова. Это был поступок! В Харькове в то время топили мебелью, собирали хворост в парке. Молодые же немцы, а тем более эсесовцы, местных за людей не считали. А ещё был страшный голод. Люди умирали от голода прямо на улице (как в блокадном Ленинграде). По утрам по улицам ездили повозки с полицаями, которые собирали трупы умерших и отвозили для захоронения. 

Вскоре после прихода немцев в городе начались диверсии. По ночам взлетали на воздух самые престижные высотные дома, где селились немецкие офицеры. Немцы сперва считали эти диверсии делом рук местных партизан. Но это было новейшее по тем временам диверсионное оружие – радиоуправляемые фугасы, такими был взорван почти весь Крещатик в Киеве, теперь началось и в Харькове. Немцы несли большие потери. При взрыве Дома пионеров погиб вместе со всем своим штабом командир дивизии – генерал фон Браун, дядя известного немецкого, а позже американского ракетчика Вернера фон Брауна. Немцы в ответ на это зверствовали, хватали на улицах заложников и вешали на балконах, на столбах с табличками на груди “Заложник”, “Партизан”, “Бандит”. За каждого убитого немца вешали до ста заложников.

Наталия Лаврентьевна продолжала работать в больнице. За работу давали паёк – раз в 10 дней четвертинку подсолнечного масла, 300 гр. подсолнечного жмыха и буханку просяного хлеба. Хлеб блестел как золото, просо набивалось в дёсны, но это можно было есть. Зима была очень голодной. В начале 1943 года Юзик пошёл на рынок и не вернулся. Только через несколько дней от него пришла записка о том, что он попал в облаву, и их держат на станции в вагоне. К сожалению, записка пришла с опозданием, и когда Наталия Лаврентьевна прибежала на станцию, их уже увезли. А через несколько недель пришло от него письмо из-под Полтавы, в котором он сообщал, что работает на восстановлении разбомблённой железнодорожной станции.

Наталия Лаврентьевна собрала дочь, и они с беженцами пошли на запад в надежде найти Юзика. Так к лету 1943г. они с Иной оказались в Виннице. Прожили там все лето. Приближался фронт с бомбёжками, обстрелами. Беженцы потянулись дальше на запад. Пошли с ними и Н.Л. с дочерью. Инесса Иосифовна вспоминает: «Где шли пешком, где на телегах. Немцы, отступая, жгли всё подряд. Горели сёла. И мы ехали через такой огненный коридор. Мама укрывала меня подушкой, чтобы я не видела этого кошмара, не слышала криков горящих животных. Этот ужас не забыть никогда». К зиме они добрались до местечка Березное (Ровенская области, Сарновский район). Там встретили 1944 год, а вскоре пришла Красная Армия. Через некоторое время после освобождения, в местечке стали чистить один из колодцев, колодец был забит трупами убитых людей, в числе которых было много детей. Чьих это было рук дело – немцев или бандеровцев, неизвестно. Наталия Лаврентьевна устроилась на работу в Березновскую больницу. Осенью Ина впервые пошла в школу, сразу в 3-й класс – мать ей помогла подготовиться. Наладилась переписка с Феклушей и сестрой Варварой. Вскоре начали приходить письма от Жени. А летом 1945-го года пришла первая весточка от Юзика

 

IV. ВОСПОМИНАНИЯ ЮЗИКА САК-САКОВСКОГО О ВОЙНЕ

Сак-Саковский Иосиф Иосифович (1927) (Юзик, Юка, Ю). О детских годах было рассказано выше. Самостоятельная жизнь началась в 1943 году, когда его отправили в Германию. Далее от первого лица:

“…Людей собранных в облаве, загоняли в вагон, пока он не заполнился. Все старались как-то сообщить близким, где они. На клочках бумаги писали записки, указывали адрес и выбрасывали в окно. Железнодорожники подбирали записки и через близких, знакомых относили по адресу. Отправил таким образом записку и я, но когда она дошла до матери, нас уже повезли на запад. Где-то под Полтавой на разбомбленной станции сделали остановку. Мужики постарше восстанавливали “железку”, а мы, пацаны, ремонтировали переезд и отсыпали разбитую бомбами автодорогу. Утром нас выгоняли из вагона на работу, а на ночь загоняли обратно. 

На станции Коростень сделали остановку на ночь. Наша охрана спала в последнем вагоне и на паровозе. С одной стороны дороги было поле, а с другой – лес. Решили бежать. Окно в вагоне было затянуто колючей проволокой. Отогнули гвозди, сняли проволоку, попрыгали наружу и рванули в лес.  Только это оказался не лес, а узенькая посадка вдоль дороги, а за ней какой-то охраняемый объект. Охрана подняла тревогу, начала стрелять, проснулась охрана в поезде и тоже открыла стрельбу. Мы сперва убегали вдоль дороги, но потом все попадали. Двоих убили. Я, как мне показалось, при падении сильно ударился левым локтем об рельс. Нас собрали, отлупили, загнали назад в вагон и повезли дальше. Убитых позже где-то сгрузили. Когда немного отошел от испуга, заметил, что с рукой что-то не так. Мне помогли раздеться. Оказалось, пуля вошла в локтевой сгиб, а с тыльной стороны вышла. Меня перевязали, как могли. Дальше везли нас ещё дня четыре. За это время сделали всего одну остановку для кормежки. 

Доехали до Бреслау (Вроцлав). Там нас выгнали из вагона, построили, спросили, нет ли больных. Хоть и была боязнь попасть в “душегубку” (были уже такие слухи), пришлось выйти из строя: “Я ранен”. Начальник удивился: “Как ранен? Где, когда?” Охрана на границе сменилась и была не в курсе нашего побега. А в одну из ночей (уже в Польше) нас из леса обстреляли. Я и сказал, что получил ранение во время этого обстрела. Немцы пошушукались, наверно, выясняли, действительно ли был такой обстрел. Когда выяснилось, что действительно был, вызвали санитарную машину, и меня отправили в госпиталь. Там два этажа занимали немцы, а на третьем лежали наши пленные офицеры, от капитана и выше. Мне наложили гипс. Через некоторое время сняли, стали заставлять разрабатывать руку. Перебирая пальцами по стене, поднимал руку с каждым днем все выше. Между делом помогал чистить картошку на кухне…

После госпиталя меня отправили на завод сельхозтехники. На нем производили плуги для уничтожения железнодорожного полотна при отступлении. Такой плуг тащили два паровоза, и он взламывал шпалы, закручивая рельсы в огромные спирали, делая их непригодными для повторного использования при восстановлении дороги. Нас заставляли эти махины грузить на платформы и занимали на разных чёрных работах. Кормили отвратительно, так что мало кто выдерживал более одного-двух месяцев. Но тут организовали лагерь для доходяг, говорили, что это РОА в расчете на будущие пополнения расстаралась, хотя мы никаких власовцев там не видели, а руководил лагерем немец-оберфельдфебель. Кормили там немногим лучше, чем на заводе, зато не заставляли работать, и люди помаленьку восстанавливались. Там я подружился с парнем – Иваном Бойко. Бывший беспризорник, детдомовец, на год меня старше и чуть ниже ростом, но крепкий, коренастый и вдвое меня сильнее. Впрочем, я тогда был совсем слабенький.

В лагерь периодически приезжали представители различных фирм для набора рабочей силы, которых мы называли “покупателями”. Однажды, приехал “покупатель”, которому нужны были рабочие, знакомые с автоделом, дизелями и пр. А Иван после детдома работал на тракторе, он и предложил мне назваться прицепщиком и идти в это хозяйство. Хоть я ни сном, ни духом не знал что это такое, назвался… Так мы попали в автохозяйство некоего фон Эрлера в г.Тропау. У него было десятка полтора машин, что-то вроде грузового такси. Возили грузы для разных организаций по всей Германии и даже дальше. Водителями были пожилые, либо списанные по ранению из армии немцы. Мы занимались мытьем машин, но мыть нужно было так, чтобы не только грязи, но и пылинки нигде не осталось, подкачкой колес, мелким ремонтом, а также сопровождением водителей в рейсах. Кормили сносно, а тем, кому выпадало ехать в рейс, полагался паек наравне с водителем. В пайке было 600 гр. хлеба (крутого, плотного), малюсенький кусочек маргарина, такой же кусочек “мармелада” или два кусочка сахара, или леденцы, кусочек колбаски и 6 сигарет. Ну а, кроме того, еще и подворовывали при случае. Ребята были ушлые, быстро разузнавали, где и чем можно разжиться. У немцев ведь если вагон опечатан, то его уже не охраняли – к нему и так никто не подойдёт. А какие пломбы остановят русского? Раз залезли в вагон, набитый мясными консервами, насовали этих консервов куда только можно было – под сиденья, во все щели. А вечером отдали тайком кухарке, да ещё и водителей угостили. Те были на седьмом небе от счастья, тоже жили на одном эрзаце. 

Меня приставили к водителю по имени Эрнст. Ему под Сталинградом попортили ступню (мы говорили – пятку оторвало), и его списали. Относился он ко мне нормально. Как-то раз даже пригласил меня к себе домой и угостил завтраком. Завтрак состоял из малюсенькой чашечки эрзац-кофе и бутерброда – хлеб намазанный маргарином и “мармеладом”. Это у них был полноценный завтрак. Мне поездки в рейсы выпадали редко, так как водители старались взять с собой парня покрепче, чтобы мог и поднести что-то, и колесо поменять… Но, тем не менее, изредка всё же ездил, даже однажды доехал до пригородов Парижа! 

Хозяин, фон Эрлер – немец в летах, был человеком жестоким и злым. Ходил с полированной сучковатой палкой и за всякую провинность или непорядок лупил ей по спине, или пониже, а то и куда попало. Как-то в конце ноября 1944г. к нему приехал сын – штурмбанфюрер СС (майор). На мотоцикле. Нам с Иваном приказали его вымыть и заправить бензином. Вымыли, собрались на заправку, но сторож – старик-немец не хотел нас пропускать. Хозяин, услыхав шум у ворот, махнул сторожу рукой, и тот пропустил. Заправки у немцев стояли на перекрёстках. Стоило опустить специальный жетон, и колонка отмеряла 10 л бензина. Заправились. Нас заинтересовал запертый багажник. В скобу была продета цепочка и защёлкнута маленьким замочком. Открыть такой замок было несложно. В багажнике лежали батон хлеба и большой круг копченой колбасы. Это был шанс для нас. Мы переглянулись и решили бежать.

Поехали на восток. На мосту нас остановил жандарм. Мы, конечно, струхнули, но потом смекнули, как можно выкрутиться. Вдалеке виднелся какой-то фольварк (поместье). И мы, делая вид, что ничего не понимаем по-немецки, стали твердить: “Мотоцикл, бензин…”, показывая на этот фольварк. Жандарм понял, что мы гоним мотоцикл в этот фольварк и пропустил нас. Отъехав подальше от моста, мы свернули в лес и дальше почти целый день ехали лесными дорогами, никого не встретив. Когда кончился бензин, бросили мотоцикл и пошли пешком. Сперва шли по ночам, а днем отсыпались под ёлками. Лес в Германии настолько ухожен, что не то, что бурелома, или сухостоя не встретишь – ветки сломанной на земле не найдёшь. И в этом лесу стоят громадные голубые ели с лапами, опущенными до самой земли и образующими что-то вроде шатра в несколько метров диаметром. Под такими елями человека в лесу без собаки не найти. Потом, осмелев, стали и днем идти лесами. Если выходили к открытому месту, оставались в лесу до ночи. Так, однажды, вышли в лесу к каким-то строениям – что-то вроде лесничества. Спрятались на опушке, стали наблюдать. Окна и двери распахнуты, кругом летают какие-то бумажки, тишина и никого не видно. Решили поглядеть. Действительно – никого. Внутри обстановка на загляденье, в шкафу охотничьи ружья. Каких только там ружей не было – инкрустированные, трёхствольные, с оптическими прицелами! Но нас больше порадовало то, что на кухне нашлось немного риса. Поставили варить, но, то ли воды мало налили, то ли терпения не хватило – рис пришлось жевать полусырым. Решили там же переночевать. Натащили перин на чердак (немцы спят на перинах и перинами укрываются), переночевали, а наутро пошли дальше. Так мы шли в общей сложности дней десять. Однажды услышали шум моторов – дорога, а по дороге идут войска. Издалека непонятно чьи. На немцев не похоже, но и на наших тоже… У одних шинели серые, у других – жёлтые… Незнакомые машины… Подобрались поближе к дороге. А там… мат-перемат – НАШИ! Ну а машины и обмундирование оказались иностранными, полученными по ленд-лизу.

Отвели нас в штаб. Расспросили, кто такие и откуда, продержали с неделю в подвале, пока проверяли, и отправили потом в лагерь для военнопленных в г.Конштадт в Силезии. В лагере содержалось три тысячи немцев. В нескольких корпусах мужчины, а в отдельном – женщины (телефонистки, санитарки и т.д.). Нас определили вольнонаёмными в обслугу лагеря. Я стал переводчиком зам.начальника лагеря по материальному снабжению ст.лейтенанта Сафонова. В основные задачи моего шефа входил поиск кормёжки. Лагеря не снабжали продуктами, и они снабжались сами за счёт возможностей занятой нашими войсками территории Германии. Часто добывали продукты так: несколько автоматчиков окружали деревню, в деревню запускали человек 7-8 немцев из числа пленных и машину с нашим водителем. Немцы народ исполнительный, “чистили” деревню похлеще наших. Тащили всё, что находили – окорока, мешки с картошкой, с мукой… Окороков им конечно, впоследствии, не доставалось, ну а всё остальное – в общий котел. Бывали и курьёзные случаи. Так, однажды, в Кройцбурге наткнулись на склад, забитый фасолью. Обрадовались, пригнали машины, загрузили, и давай варить фасолевый суп. А суп получился несъедобным – жутко горьким. Оказалось, что это была вовсе не фасоль, а семена люпина. Чуть не потравили фрицев. А раз на развалинах до основания разрушенного пивзавода, заметили в земле какую-то щель. Залезли туда. Оказалось, что это подвалы пивзавода. Там стояли цистерны, наподобие железнодорожных, из нержавейки, всюду переплетения труб, отводы с вентилями… Постучали по цистерне – полная. Решили попробовать пивка, подставили кружку, отвернули вентиль. А пиво там было под таким давлением, что в кружке только одна пена остаётся. Поехали в лагерь, построили немцев: “Кто знаком с пивным делом? Кто работал на пивзаводе?” Вышло человек 300. Взяли из них треть, приехали на завод. Одни ремонтировали и готовили бочки, другие с помощью старинного станка разливали и укупоривали в них пиво. Немцам, конечно, пива не досталось, а у нас повсюду стояли бочки с разными сортами пива. Захотел – светленького, захотел – тёмненького…

Однажды, вызвала меня к себе замполит лагеря (женщина-капитан), спрашивает: “Не пора ли тебе на родину отправляться? Езжай в Ченстохов на сборный пункт для граждан Советского Союза”. Я говорю: “Мне б вместе с Иваном – вместе бежали, и дальше хотелось бы вместе быть”. – “Да и его надо отправлять”. Отправили нас в Ченстохов. Там мы переночевали и разузнали, что 1927-й год и моложе отправляют на восстановление шахт в Донбасс, 1926-й – по состоянию здоровья, либо туда же, либо на фронт, а 1925-й и старше – сразу на фронт. В шахты не очень-то тянуло, да и поквитаться с фрицами хотелось. К тому же обеляться после плена как-то нужно было. Прибавил себе два года, чтобы попасть на фронт. Отправили нас в запасной полк в Прейсиш-Эйлау по железной дороге. Там обмундировали в драную старую форму, погоняли дня три по плацу строевой подготовкой. Ни красноармейской книжки не дали, ни присяги не принимали, ни оружия не показали… И направили в прославленный 293-й гвардейский, орденов Кутузова и Красного Знамени, стрелковый полк 93-й, Иловайской, гвардейской, орденов Суворова, Кутузова и Красного Знамени, стрелковой дивизии, направлявшийся в Восточную Пруссию. Там нас вооружили, выписали красноармейские книжки. Происходило это так. Выгрузили где-то у леска. Привезли оружие – ППШ, карабины, гранаты, патроны. Мне подсказывают: “Бери карабин – он полегче”. Взял короткий кавалерийский лёгкий карабин. Тут стали выписывать красноармейские книжки. Писарь спрашивает: “Фамилия, имя, отчество; год рождения; национальность…” Говорю: “Латыш”. А тот: “Хто-о-о?” - “Да пиши - русский” Так стал я русским. 

 В это время окружённые в Восточной Пруссии немцы грузились с косы Фришгафен на суда. Нам приказали выбить немцев с косы. Немцы особо не сопротивлялись, сразу подняли руки… Корабли и транспортные суда отошли от берега из-под обстрела нашей артиллерии. Коса эта – песчаный мыс, выдающийся в море, 30км. в длину и 2км. в ширину. Все было заставлено брошенной техникой – танки, машины… Мы остались там ночевать. А наутро фрицы устроили нам “веселую жизнь”. К косе прорвалась какая-то немецкая часть с танками. Заперли нас. Наступать они не стали, но с возвышенности принялись расстреливать из минометов и танков. «Фердинанды». «Тигры». Окопаться невозможно. На штык лопаты стояла вода. Пришлось прятаться под техникой. С моря подошли немецкие корабли и стали утюжить нас огнём своих корабельных калибров. Когда такой снаряд попадал в танк, детонировал боезапас и от танка ничего не оставалось. Я залез под санитарную машину и глотал песок, уткнувшись лицом в землю. Земля от разрывов сотрясалась крупной дрожью, с каждым ударом колеса машины все глубже уходили в песок. Скоро стало совсем тесно и нечем дышать. Решил перевернуться на спину, чтобы вздохнуть. Только перевернулся, тут в крышу машины попала мина. И мне в живот, в причинное место и в стопу попали три малюсеньких осколка. Когда подошли наши из 800 бойцов полка в строю осталось 137 человек. Такие, как я, раненными не считались. Осколки выковыряли, салфеткой заклеили и всё. После этого нас вернули в Прейсиш-Эйлау. Полк пополнили до двух тысяч. Пока там стояли, обнаружили на путях цистерну со спиртом, стали её расстреливать и набирать спирт, кто во что горазд. Кто-то сунулся сверху через горловину спирта набрать, а там уже наш солдатик плавает заспиртованный. Видать надышался, да и плюхнулся… Из комендатуры приехали, всех разогнали, а спирт слили на землю. Ну а нас - под Берлин.

 

Мы находились на южном фланге Зееловских высот. Когда в центре началась “прожекторная атака”, немцы сперва огрызались, но потом стали отходить не только там, но и у нас. Мы вышли к южной окраине Берлина. Тут нас остановили. Вперед пошла какая-то другая часть, а нас строем повели на юг. Ночью подошли к лесу. Похоже, там некоторое время назад был бой. Впереди виднелись два танка – один на другом застыли намертво. Какой наш, какой немецкий – не разберешь. Кругом стрельба – и спереди, и сзади. Бывалые говорят, что в окружение попали. Все уставшие до предела, стали устраиваться на отдых. У заборчика вижу, вроде, валун лежит. Сел на него, а он мягкий, забулькало в нём что-то – труп раздутый… Вскочил, жутко неприятное было ощущение. Утром развернули нас цепью на прочёсывание. Там в лесах юго-восточней Берлина была окружена немецкая группировка (до 140 тысяч). Немцы особо уже не сопротивлялись, но стычки были. Там погиб мой друг – Иван Бойко. Один раз немцы прорвались к штабу соседнего батальона. Их командир, капитан Филиппов организовал круговую оборону из связистов, ординарцев, штабистов и продержался целую ночь. Немцев наколошматили… Потом ему дали за это Героя… 

Каждый день в плен брали очень много немцев. Мне пару раз пришлось сопровождать колонны пленных. Раз чуть не наделал в штаны со страху. Идём, разговорились. Немцы спрашивают, что теперь с ними будет, постреляют или в Сибирь… Они почему-то страшно боялись Сибири. Я им объясняю, что всё, что наворочали, восстанавливать будут. И вдруг, краем глаза вижу ствол пистолета прямо мне в лицо тычут. Оказалось, немец мне свой пистолет дарит – видно плохо обыскали. С этим пистолетом потом вляпался в историю. На ночевке в каком-то доме стал его перезаряжать, заглянул в ствол – вроде пусто, нажал на спуск – как грохнет… Я был на втором этаже, а на первом – пуля в пол прямо между ног бойца попала. Пистолет отобрали, чуть морду не набили. 

Разные случаи бывали. Как-то раз заночевали возле узкоколейки. На рассвете видим – метрах в двухстах по просёлку едет немец на телеге. Открыли по нему стрельбу. Весь батальон стрелял, но, видно, какое-то преломление утреннего воздуха смещало прицел, никто в него не попал. Немец руки поднял, к нему подбежали, забрали в плен. Смотрим в телеге продукты – хлеб, шоколад, португальские сардины, сигареты “Juno”, считавшиеся очень хорошими. Хлеб запечатан в целлофан, на каждом батоне этикетка с указанием пекарни и дата выпечки – 1936г. Как они это сохраняли? Может, в замороженном виде… И это всё в мае 1945г. в окружении, а нам, в лучшем случае, сухарей выдадут…

А дальше пешком, походным маршем – по 50-60 км в день бросили на юг. На границе с Чехословакией был открытый бой. После этого немцы применяли тактику засад – ставили в гористой местности заслоны, обстреливали нас и отходили, пытаясь затормозить наше наступление. 10-го мая нами был взят г.Младоболеслав, а 11-го – г.Староболеслав, то есть уже после капитуляции Германии. В Староболеславе наша часть остановилась на отдых. Но ещё до 16 мая отдельные подразделения прочесывали леса, ущелья и отлавливали скрывавшихся немцев. До Праги не дошли 18 км.

Чехи встречали наши войска восторженно, с цветами, старались угостить солдат, чем могли. Но поведение наших очень скоро охладило эту восторженность. У чехов в каждой семье были велосипеды. Ездили на них и стар, и млад. У каждого учреждения, магазина, лавки были установлены специальные стойки, в которых они оставляли велосипеды, перед тем, как войти в помещение. Наши же солдаты, увидав «бесхозный» велосипед, садились на него и ехали по своим делам, бросая его где-нибудь за несколько кварталов от места, где взяли. Через несколько дней чехи стали запирать свои велосипеды на цепочки. А еще помню, летом, когда созрела черешня, проезжая мимо большого черешневого дерева, наши солдаты решили покушать черешенки. Подогнали студебеккер вплотную к дереву, привязали его к борту. И выдрав с корнем, поехали дальше с привязанным деревом, лакомясь ягодами. Кому ж такое понравится?

Из Чехословакии вышли в середине июля, пешком прошли до Бобруйска (2300 км). Мне пригодилось умение хорошо ездить верхом (отец с 6-летнего возраста приучал меня к седлу, когда приезжали в его подшефный кав.эскадрон), и я до границы с СССР был в составе конного взвода, охранявшего знамя полка.

Примерно в это время удалось наконец установить связь с родными. Ещё весной отправил письмо тёте Варе, хотя не помнил её точного адреса, приписал на конверте: “Уважаемые работники почты! Помогите разыскать…” И вот, наконец, получил от неё ответ с новостями – брат Женя в армии, старшая сестра Ольга с мужем в эвакуации на Урале, а мама с Инессой покинули Харьков и осели на Западной Украине …

…После войны служил в Бобруйске, затем в Слуцке. Восстанавливали казармы, продолжали боевую учебу, участвовали в больших учениях – наступление от белорусского Полесья через Днепр, Десну и почти до Житомира. За отличие в ходе этих учений (будучи связистом, обеспечил надежную телефонную связь в сложных условиях песчаной местности) мне приказом маршала связи Пересыпкина предоставили отпуск на десять суток. Поехал к матери в Березное. Обстановка на Западной Украине тогда была тяжелая, и как только я явился на регистрацию в военкомат, мне выдали винтовку и предупредили, чтобы был готов к выполнению задания в любую минуту. Как раз шла подготовка к выборам. Женя работал директором Дома культуры и был занят непосредственно этим делом. Они готовили агитационные культбригады, ездили по деревням, давали концерты. Пару раз и мне довелось сопровождать такие бригады. Раз нас обстреляли из леса, но мы дали ответный залп, и на этом все кончилось. За участие в этих заданиях давали по два дополнительных дня отпуска. Так что в отпуске я пробыл 14 дней…

После расформирования полка в 1947г. служил до демобилизации в гаубичной 122-мм артиллерии связистом в г.Новогрудке. Тут нас стали учить разным дополнительным специальностям – радиотелеграфиста, минера-взрывника… Ходили по лесу и взрывали толовые шашки. Однажды вышли к лесному озеру, решили разжиться рыбкой. Забросили шашку подальше, стоим, ждём… А в этом озере воды – по щиколотку и метровый слой ила. Когда рвануло, мы оказались с ног до головы в этом иле. Как черти…” 

Стоят: Женя, Аня, Юзик  сидят: Наталия Лаврентьевна и Ина.
 Первая встреча после войны. Березное. 1947г

 

 

 

V. СУДЬБЫ ЧЛЕНОВ СЕМЬИ

Демобилизовавшись в марте 1948 года, Иосиф поехал в подмосковный Серпухов к брату Жене, который жил у родителей жены – Голубковых. Женя успел повоевать в пехоте, потом стал водителем грузовика, попал под Ленинград и возил грузы в осажденный город по "Дороге жизни". Затем попал Латышскую дивизию, в составе которой освобождал родной город своего отца - Ригу. Примерно тогда же он заочно познакомился со своей будущей женой. В то время на фронт незнакомым бойцам люди отправляли посылки - теплые вещи, вышитые кисеты, какие-то продукты, а бойцы писали письма в тыл, в надежде познакомиться с какой-нибудь девушкой. И то ли ему досталась посылка с письмом от Анны Голубковой – работницы Главпочтамта г.Серпухова, то ли его письмо передали ей для ответа. Как бы там ни было, между ними завязалась переписка. После войны они встретились  и сразу поженились. Вскоре в Серпухов перебрался и Иосиф.

Голубковы приняли его к себе. Было тяжело с работой. Послевоенное строительство только разворачивалось. Удалось устроиться в строительно-монтажную контору разнорабочим. Через несколько дней он стал электриком и подрабатывал во 2-ю смену бетонщиком. Через месяц его назначили бригадиром ремонтной бригады. Строили Серпуховский конденсаторный завод, жилые дома. В качестве строймастера руководил работами по изготовлению ограждения дамбы через речку Серпейку. В феврале 1949г. женился на третьей дочери Голубковых Зинаиде. 

Поступил в школу рабочей молодежи сразу в 8 класс, перед войной успел окончить только 6 классов. Хотя и были сложности с математикой, школу закончил с золотой медалью. Был избран секретарем комсомола (в комсомол вступил в армии в 1945г.). Через некоторое время по рекомендации ГК ВЛКСМ стал секретарем комитета комсомола завода “8 лет Октября”. 

              

 Зинаида Андреевна и Иосиф Иосифович 

Зинаида Андреевна преподавала математику в школе и по совместительству в техникуме. Была активисткой Общества Красного Креста. В феврале 1951г. у них с Иосифом родился сын, которого по старой семейной традиции назвали Иосифом (Юкой). В 1956 второй сын - Вова. У брата Жени тоже двое детей. В Серпухов перебрались и Наталия Лаврентьевна с Иной и ее мужем. Так семья объединилась на новом месте.

Иосиф Иосифович параллельно с комсомольской работой выполнял обязанности техника по ремонту стройоборудования, затем техника Бюро инструментального хозяйства. В 1952г. поступил, а в 1958г. окончил Всесоюзный заочный машиностроительный институт. С 1959 г. стал руководителем конструкторской бригады. За время работы в этом качестве руководил разработкой ряда машин, их техническом усовершенствовании. Изобрел высокопроизводительный гвоздильный автомат. Имеет авторские свидетельства.

 

 

 Братья Сак-Саковские - Юзик и Женя. 1954                Наталия Лаврентьевна, 1956

Только в 1956 году, после многолетних попыток Жене удается наконец разыскать в Риге свою тетку – Марию Иосифовну, связь с которой потерялась еще в 30-е годы.. В сохранившемся письме он спрашивает сестру своего отца,  о его судьбе. Прошло вот уже почти двадцать лет, а дети все еще не знают, что их отца давно нет свете. "Пишите, кто жив, как живете, где работаете, как здоровье? Слышали ли что о моем отце? Только не задерживайте ответ ни на час! Мне почему-то кажется, что он там, вблизи Вас – в Риге... <...>   В этом году мне повезло – я нашел Игоря (помните, он был шофером у папы, хороший товарищ), а вот сейчас Вас. Моей радости нет границ!"  

 

 

Анна Сак-Саковская с детьми в Юрмале, 1957г.         Анна и Феклуша. Харьков. 1958       

В конце 50-х годов Женя с женой Анной и детьми ездили в Латвию на родину предков, и в Харьков – город его юности. Навестили няню Феклушу, проживавшую в том же доме, где жили Сак-Саковские перед войной (ей дали там комнату). Вскоре Феклуша умерла. На её похороны в Харьков ездила Наталия Лаврентьевна.

Женя умрет в 1980 году от инфаркта, не дожив до 60 лет. Через месяц после смерти сына умрет и мать – Наталия Лаврентьевна. Похоронены вместе.

Евгений Сак-Саковский с матерью. Последнее фото.

Старшая дочь Наталии Лаврентьевны Ольга стала архитектором, как и ее отец Алексей Яковлевич Сокол. После войны восстанавливала его родной город - Днепродзержинск,  в том числе и  разрушенный бомбой монумент "Прикованный Прометей", который в 1920 строил ее отец. Была счастлива в браке, умерла в 1998 году.

В апреле 1960г. скоропостижно скончалась Зинаида, жена Иосифа Иосифовича. Проводить Зинаиду Андреевну в последний путь пришло огромное количество народа: кроме друзей и близких, её коллеги из разных школ города, ученики и их родители, выпускники.  Через год Иосиф Иосифович женится на подруге младшей сестры – Нине Петровне. А еще через три года у них родится дочь, которую назовут Зинаидой. Зинаида вырастет, выйдет замуж за известного архитектора Былинкина и в 1986 году родит дочь Дашу. Сейчас Былинкины живут в Трубачеевке рядом с Перхушково Одинцовского района, а Даша с 2006 года учится в МАРХИ.

 

 Наталья Петровна, Зина, Юзик. 1963 год

  После реорганизации Совнархозов Иосиф Иосифович перешёл в Министерство химического и нефтяного машиностроения, работал начальником отдела НИР, затем начальником отдела по проектированию и экспертизе товаров народного потребления и всё это время ездил на работу в Москву. В 1966 г. за отличия в труде Иосиф Иосифович был награждён орденом “Знак Почета”.  В 1968г. в порядке расширения жилплощади И.И. выделили трехкомнатную квартиру в п.Кокошкино, но при распределении трёхкомнатных квартир не хватило и Сак-Саковские получили 4-х комнатную. Весной 1969г., после окончания Юкой школы, переехали в Кокошкино. После переезда, Нина Петровна устроилась на Апрелевский завод грампластинок, где проработала до 1972г. 

  Иосиф Иосифович, кроме своих должностных обязанностей, уделял много времени и общественной работе. Так, в 1974-78гг. был председателем Районного совета ВОИР (Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов), в 1978-82 – общественным инструктором областного отдела народного контроля. В 1974г. Иосиф Иосифович перешёл на работу главным инженером Апрелевского экспериментального завода ЦНИИЭПсельстроя Минсельстроя СССР. 

В 1976г. у него случился обширнейший инфаркт, после которого или умирают, или идут на инвалидность. Но он продолжил работать главным инженером. Только в 1983 г. в связи с ухудшением здоровья перешёл на должность начальника энергомеханического отдела завода. После выхода на пенсию в 1985г. Иосиф Иосифович перешел работать в ЦНИИЭПсельстрой на должность высококвалифицированного рабочего. А несколько позже вернулся на завод и до 1989г. работал контролёром ОТК завода.

В 1989г. у Иосифа Иосифовича случился второй тяжелейший инфаркт. После этого он оставил работу. Занимался выращиванием урожая сперва в деревне, потом на своём дачном участке. Ещё работая на заводе, И.И. получил садово-огородный участок в районе поселка Калининец. Всё это время Иосиф Иосифович продолжал заниматься общественной работой – 1992-98гг. – председатель Кокошкинского Совета ветеранов, 1999-2001 – общественный помощник главы администрации поселка. Вёл работу по патриотическому воспитанию школьников, читал им лекции по истории Великой Отечественной войны, систематически проводил «уроки мужества», организовывал встречи школьников с ветеранами, экскурсии в музеи Веры Волошиной, Зои Космодемьянской и на Поклонную гору. Помогал в организации школьного музея боевой славы и многое другое.

В феврале 2008г. ему было присвоено звание «Почётный ветеран Подмосковья», а в августе 2009г. – звание Почетного гражданина поселка Кокошкино, свидетельство № 1, т.к. звание было учреждено совсем недавно.

Юзик. 9 мая 2009 года.

 

Поздним вечером 23 марта 2010 года больное, изношенное сердце Иосифа Иосифовича остановилось во сне.

 

 И.И.Сак-Саковский младший

 

 

            Юрий Владимирович положил текст на стол. "Ах, как жалко... Как жалко, что мы не встретились... Всего год назад! Как жаль, что я так поздно узнал обо всем. Я ведь ничего не знал!"  Из океана человеческой жизни, только что прошедшей перед глазами, самой важной оказалась последняя фраза.  "А ведь он жил так близко, ведь Кокошкино от нашей гимназии - это всего 20 минут на машине! Как бы мы встретились? Не знаю. Но я бы ему позвонил, я бы сказал "Юзик, это Юра..." Ужасно... Я ведь не видел ни одного своего одноклассника после войны, понимаешь, ни одного!... Да...  Передай от меня благодарность тому, кто это прислал."  Я никогда не видел Юрия Владимировича в таком состоянии.

            В кабинет входили новые люди с цветами и поздравлениями, я прощался и выходил. Выходил и думал о том, что этот сегодняшний небольшой эпизод лишь маленькая часть огромной трагедии большой страны, которая все догоняет и догоняет нас из прошлого, все бьет и бьет нас в спину через семь десятков лет, напоминая об убитых и замученных людях, об искореженных судьбах, о разорванных человеческих связях, о чьей-то любви, чьей-то дружбе, простой детской дружбе... И сколько же еще должно пройти времени, чтобы скрыться от этого кошмара навсегда.

            Поэтому я записал несколько мыслей о биографии этой семьи в качестве PostScriptum

 

 

POST SCRIPTUM

Так получилось, что я читал текст не сразу, а получал его частями, причем задом наперед – сначала про войну в пересказе, потом про войну словами самого Юзика, потом подробно про арест отца и только потом про годы Гражданской войны. И все это постепенно выстроилось в одну линию, связалось и сцепилось.

1. Уникальный документ. С одной стороны, мемуары очень скупы эмоционально. Я бы их назвал «мужские» мемуары. Эмоции начинаются только там, где появляются женщины или фрагменты женских воспоминаний. С другой стороны, уникальность в том, что перед нами три поколения одной семьи – дед, отец и внук, которых даже зовут одинаково – Иосиф Иосифович, а по времени проходит ровно сто лет – от 1910, когда первый из них поступает служить на крейсер «Аврора», до 2010 года, когда умирает второй, а третий садиться записывать историю семьи. И все трое совершенно разные! Характер Иосифа Иосифовича третьего хорошо виден в том, как он редактирует слова отца о войне. Но об этом ниже. Сто лет, одна семья, одинаковые имена… Первая ассоциация – это великий роман Маркеса.

2. Гражданская война. Стычки, кони, страсть, безумие, кровавый вихрь – еще и еще раз именно так, как мы и представляем себе то время. Роды на тачанке в поле. В последнем фильме Михалкова в это не веришь, а тут веришь. 

"Вместе рубали белых
Шашками на скаку,
Вместе потом служили
В артиллерийском полку."

Я захлебывался, читая эти строки, потому что биография комбрига Сак-Саковского так похожа на биографию моего собственного прадеда, только, к сожалению, не сохранилось такого количества живых историй и подробностей. Сергей Григорьевич Павловский точно также приписал себе года в метрике, чтобы попасть на Первую Мировую, потом увлечение революцией, романтика Гражданской войны, кони, скачки, и места те же – район Курска! И безумные истории про несущих лошадей и рождение сына в 1922, и бандиты в Одессе, и буйство, и страсть, и безумие жены. Все такое же, все похожее. А потом все тот же 1937 год, арест, Колыма… Мой прадед остался в живых только потому, что не успел занять таких высот. «Вместе рубили белых шашками на скаку, вместе потом…» Я не знаю как, кто и когда арестовал моего прадеда. Но история с черешней, с этими детьми, глядящими вслед уходящей навсегда «Эмки»… Написано скупо, очень скупо, но тот, у кого это ложится на уже подготовленную почву, тот все понимает. 

3. Оккупация. В описании оккупации много ничтожных, а от того бесценных бытовых подробностей, без которых все мертвечина и пафос. Да, вот так жили люди, так они выживали. И грабеж магазинов, и ванная с одеколоном, и мерзлая картошка на полях, и дикий голод в самом черноземном и хлебном уголке России. Я многое сокращал, но все описания ХЛЕБА – как он выглядел, сколько весил и т. д. везде оставил. Это красноречивее многого другого. Люди, которые это пережили, хорошо запомнили вес, цвет и запах ТОГО хлеба.

 4. Взгляд на войну. Чтобы понять, как Юзик пишет о войне, нужно сначала прочитать текст, отредактированный его сыном, а потом только прямую речь самого Юзика, тогда на контрасте сразу многое понятно. Я хотел сначала опубликовать оба варианта, но потом решил, что это будет перебор. Лишь несколько примеров. Вот фрагмент редактированного текста: «В первых числах февраля 1945г. Юзика с Иваном направили в г.Ченстохов на сборный пункт граждан СССР. Молодых парней там распределяли следующим образом: 1925 год рождения – на фронт, 1926 – по состоянию здоровья: кто покрепче – тоже на фронт; послабее - вместе с 1927-м – на восстановление шахт Донбасса. Как рассказывал Иосиф Иосифович, «лезть в шахты не тянуло, да и посчитаться с фрицами хотелось». Так, назвавшись 1925-м годом рождения, 5 февраля он был зачислен в ряды Красной Армии. После трёх дней строевой в запасном полку, его распределили в прославленный 293-й гвардейский, орденов Кутузова и Красного Знамени, стрелковый полк, направлявшийся в Восточную Пруссию.»

Хороший такой положительный текст. Опущено только два момента. 1) Одна маленькая, но ключевая фраза Юзика: «К тому же обеляться после плена как-то нужно было». Парень в свои 17 лет уже хорошо соображал, что сыну «врага народа», который три года поработал на немцев, не стоит просто так возвращаться на Родину. В шахты. В шахтах темно и душно, и из них не всегда есть выход. 2) Ушло яркое описание «боевой подготовки» – три дня помаршировали по плацу, оружия новобранцам ни разу не показали и бросили в пекло. У Юзика после этого уточнения словосочетание «прославленный 293-й гвардейский, орденов Кутузова и Красного Знамени, стрелковый полк» звучит как издевка, как горькая ирония. В версии его сына, который смягчил описание подготовки, «прославленный полк» звучит уже всерьез, с настоящим советским пафосом. 

На этом маленьком примере отчетливо понимаешь, как далека от реальности большая часть книг и воспоминаний о Войне, которые мы читали. Ведь сын пишет так в 2010 году, пишет для своих детей, никакой цензуры нет и в помине, у него просто мозги советские, а что же писали в те годы, когда не только мозги, но и все вокруг было советское? Чему из этого можно верить?

Вот с каким восторгом пишет сын о наступлении Жукова на Берлин: «После переформирования полк направили на Зееловские высоты. Там у немцев была мощная эшелонированная оборона. Но наши применили необычную тактику – начали наступление ночью при свете, слепящих противника, 140 зенитных прожекторов. Сперва немцы пытались сопротивляться, но потом…» Участник событий рассказывает об этом гораздо проще – «Мы находились на южном фланге Зееловских высот. Когда в центре началась “прожекторная атака”, немцы сперва огрызались, но потом стали отходить…» В этих словах снова сквозит ирония. 

Внук героя Гражданской войны и сын героя Войны Отечественной живет и пишет в сложные годы потери самоидентификации, пытается что-то доказать себе и своим близким, заранее спорит с какими-то невидимыми демонами из телевизора. Например, из эпизода с зачислением в армию «Писарь спрашивает: “Фамилия, год рождения; национальность…” Говорю: “Латыш”. А тот: “Хто-о-о?” - “Да пиши - русский” Так стал я русским.» он вдруг делает такой странный вывод – «Из этого эпизода видно насколько формальной была пресловутая пятая графа, которую нынешняя демпропаганда представляет чуть ли не главенствующей во всей анкете советского человека», смешивая в одну кучу 1945-й и какой-нибудь 1975-й. А вот взгляд  Сак-Саковского младшего на историю государства - «Личность Сталина очень неоднозначна. Невозможно не отдать должное его железной воле, не в последнюю очередь благодаря которой, страна смогла сделать такой скачок в своём развитии, победить в тяжелейшей войне. Он, принявший Россию с деревянной сохой, а оставивший – мощнейшей индустриальной, ядерной державой, конечно, достоин уважения как политик. Но его человеческие качества привели к чудовищным преступлениям. И, в конечном счёте, развал его детища – СССР – не в последнюю очередь его вина, поскольку в основание этого колоссального сооружения было заложено столько взрывного материала, что он не мог не “рвануть” однажды. Он и рванул, стоило только прийти к власти слабовольному болтуну, падкому на лесть западных СМИ.»

Не стоит, однако, забывать, что именно благодаря внуку, который нашел в себе силы собрать воедино все воспоминания семьи и записал их так ярко, мы читаем сегодня этот потрясающий текст. Больше ему спасибо и уважение.

5. Юзик. Очень четко выписанный характер. В детстве он лазил через решетку в зоопарк, не обращая внимания на милиционера, а потом будет пролезать через решетку тюремного вагона под фашистскими пулями. Простыми средствами изображен по настоящему живой человек. Как переплетены в нем озорство и храбрость, ранний жизненный опыт и мальчишество. «Ах, какие там были еловые лапы в немецком лесу, а какие ружья с оптическим прицелами!» Борьба за жизнь не лишила его способности этой жизни удивляться.

Он вспоминает о войне совсем не так, как мы привыкли. Почему? С одной стороны, это уже война весны 1945 года. Никто, переживший Подмосковье 1941-го или Придонье 1942, так не напишет. Его воспоминания похожи на воспоминания его ровесника – Рафаэля Мироновича Славинского, у которого я имел счастье брать интервью год назад. Это поколение попавших на войну 17-летними, и, в отличие от призывов первых лет, они с одной стороны уже ехали в Европу довоевывать, а с другой – у них за плечами были не школьные парты и счастливое детство призывников 1941-го, а такой кошмар, такие лютые голод, холод и потери близких, что для них уже все было нипочем, для них фронт был не страшнее тыла. А еще, как это ни жутко звучит, но многим из этих ребят хотелось успеть повоевать, они боялись, что война кончится без них. Во фразе «хотелось поквитаться с фрицами» не так уж и много рисовки. Им было за что мстить, и перед их глазами уже было столько героев, которым хотелось подражать! Очень разной была армия весной 1945-го – с одной стороны старослужащие, для которых «последний бой он трудный самый», которые столько раз остались в живых, что горько и глупо умирать в последние месяцы войны, а с другой стороны – молодежь, которая рвалась в бой, которая не жалела себя. И те, очень серьезные, совершенно нешуточные силы врага, которые были разбиты зимой-весной 1945-го, было бы сложно одолеть с такой скоростью без этой молодежи. Даже при всем превосходстве в цифрах. Дело тут снова не в технике, а в людях. Зимой 1941-го и летом 1942 дрались от отчаяния, а весной 1945-го от какого-то необъяснимого и непонятного тем, кто это сам не пережил, куража. 

И снова лето. Победное. Главное лето в жизни для каждого из них. И снова созрела черешня, как и семь лет назад. Тогда он так ее и не попробовал – отец вышел из дому за черешней, а, оказалось, ушел в вечность. А потом семь лет было не до черешни. А теперь, наконец, можно взять от жизни все свое, что тебе причитается, можно даже наесться этой черешней досыта. И пусть зануды-чехи не переживают из-за срубленного дерева – вырастет новое. Теперь точно вырастет, потому что Победа, а впереди свободная жизнь. Это лето 1945-го одно на всю жизнь, такой эйфории больше никогда не будет. Надо жить и дышать сегодня! Победа! И он причастен к ней. Он тоже пролил свою кровь. И теперь до глубокой старости будет носить это почетнейшее из званий – ветеран Великой Отечественной войны. И как последнее эхо озорного детства – эта гремящая толовая шашка в тихом лесном белорусском озерке. «И мы стояли с ног до головы в этом иле. Как черти!» 

Он нигде не соврал, ни в одной ноте не сфальшивил, этот Юзик Сак-Саковский. С первой до последней фразы единый, цельный, живой. Его почти можно увидеть, ощутить, услышать его смех. 

 

7. Наталья. Для меня в этом тексте есть место, которое я не могу спокойно читать. Это момент, когда Наталия за три дня до прихода немцев повторно отправляет сына на фронт. «Иди и сражайся!», как говорил главный герой Бхагават-Гиты. «Талифа куми», как говорил Иисус Христос. То есть встань, утри сопли, возьми свою винтовку и иди искать Красную армию…

Надо собрать воедино все знание отечественной истории, всю биографию этой семьи, весь запас собственных представлений о чувствах, чтобы за скупым текстом разглядеть трагедию и подвиг этой женщины. Настоящей русской некрасовской женщины! Красивой, свободной, волевой. 

В 16 лет приходит ее первая любовь и ее первый ребенок, в 18 лет Наталия уходит из дома обеспеченного архитектора с латышским стрелком в балтийском бушлате, который объявлен вне закона властью Петлюры и Германии, которого, может быть, завтра уже застрелят. А почему? А потому, что он прав. И она это знает. Она поверила ему. И она с ним будет до конца и во всем. Под пули, так вместе – она будет носить с поля боя раненых. И сын ее родится здесь же, на поле боя, под тачанкой. А потом блеск славы, жизнь в сиянии дваждыкраснознаменца, положение, почет, прогулки по бульварам самой красивой пары города, даже какой-то любительский балет. И эта роскошная жизнь обрывается в один день 1938 года. Родная страна, за счастье которой они сражались и проливали кровь, убивает собственного героя и главную любовь ее жизни, выкидывает ее на улицу с четырьмя детьми, унижает и втаптывает в грязь. А через три года начинается страшная война, и никакой надежды – все вокруг горит, бежит, прячется по углам, каждый сам за себя, каждый тащит к себе в нору свой кусок жизни. Власти нет, армия разбита, под Киевом попадают в плен 600 тысяч наших солдат – весь Юго-Западный фронт. А что там у Москвы? Есть ли еще у страны силы сражаться или больше нет – это ведь никому неизвестно! Хаос и отчаяние. Но вот приходит сын. Живой. Он вырвался каким-то чудом из Бреста и дошел пешком до Харькова. Первенец. Тот самый, рожденный под тачанкой. А теперь израненный, опустошенный, напуганный. Ему двадцать. Это надежда и опора, а ведь у нее только младшие, больные, которых надо лечить и кормить. Он сам хочет остаться дома и помогать ей. Но что же мать? Она приводит его в чувство, она говорит ему – «Ты же мужчина!» Она чистит его заляпанную грязью винтовку, вручает ему и говорит – «Уходи, прорывайся на восток! Ищи фронт! Ищи Красную армию!»

Что нужно иметь внутри, какую силу духа, силу жизни, чтобы сделать это?! Какую нужно иметь веру в жизнь, в конечную ее справедливость, чтобы побороть унижение, боль и отчаяние, которые принесла тебе твоя страна, чтобы в эту минуту все равно думать о стране, а не о себе, о благополучии своей семьи, о спасении своего сына! И кто скажет, что война это дело мужское, что эту Войну выиграли мужчины – не верьте. Ведь есть Наталия. Мы, нынешние, ее уже не поймем, а кто-то, возможно, уже и осудит подобный поступок. Ведь мы, нынешние, готовы броситься из страны наутек по куда более ничтожным причинам, чем война, по куда более легким обидам, чем расстрел мужа, но боюсь, что не будь в те годы таких русских женщин, как Наталия, страна бы не одолела того испытания. 

      Сергей Павловский. сентябрь 2011г. 

 

 

 

другие тексты С.Павловского

другие тексты о 1543

страница Ю.В.Завельского