ЛЮБИМАЯ УЧЕНИЦА

Сергей Павловский

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 1

пара умных светлых глаз
пара ловких бойких фраз
понимаю лишь сейчас
как люблю тебя, .... маткласс

24 мая 1999 г.

Света. Света Збойкова. Девочка с говорящим именем и говорящей фамилией. За всю свою жизнь я не был знаком ни с какой ее тезкой, поэтому просто – Света. Все, что она делала, она делала ярко и стремительно, и в мою жизнь ворвалась точно также. 

Был май 1998 года. Мы сидели в 29 кабинете – великий учитель математики Борис Петрович Гейдман и четверо выпускников маткласса гимназии 1543, а тогда уже двадцатилетних студентов третьего курса мехмата, которых Борис Петрович пригласил вести уроки спец-математики в классе, который он теперь набирал. Шел устный вступительный экзамен – семиклассники по одному заходили в кабинет, тянули билет с общим вопросом и задачей, готовились, отвечали. Не имея до этого ни малейшего опыта в педагогике, мне было забавно наблюдать, как отвечают эти совсем еще дети, как волнуются, как путаются в очевидных и совсем несложных заданиях, как, сбиваясь, что-то пытаются объяснить этим страшным взрослым дядям, от которых сегодня зависит их судьба. Школьник выходил, мы совещались, делились впечатлениями – берем или не берем. Было весело, но страшно ошибиться. 

 

 

 

А потом в кабинет вошла она, Света Збойкова. Ей только-только исполнилось четырнадцать. У нее были замечательные длинные черные волосы. Эта фотография снималась для выпускного альбома 7 класса, то есть как раз в те самые дни майских экзаменов. На этой фотографии Света точно такая, какой я увидел ее впервые. Потом у нее всегда были только короткие стрижки. Через три года я нашел у Светы в альбоме эту фотографию и попросил подарить ее. Она не задумываясь выполнила просьбу, хотя это и был единственный экземпляр. Теперь эта фотография – главная реликвия, которая у меня осталась. 

 

Света сходу начала отвечать свой билет и задачу. Она не просто все знала, не просто все могла решить, но сам ее ответ – уверенный, громкий, озорной, даже в чем-то вызывающий, поразил тогда всех нас. Я помню это очень отчетливо – не меня одного, а всех – и студентов, и самого БП. Было в этой сцене что-то величественно-дерзкое, что-то от допроса Жанны д’Арк или Зои Космодемьянской, этот смех девчонки в глаза взрослым оппонентам, которые совершенно бессильны перед ней. Когда Света вышла, мы не совещались вовсе. Кто-то молча развел руками, чья-то рука молча поставила «плюсик» в итоговую графу, а я спросил у кого-то: «Так как, ты сказал, ее зовут? Повтори» 

(Думаю, что эти два женских образа пришли мне сейчас в голову неслучайно. Света была с ними в чем-то схожа. И в других исторических и жизненных обстоятельствах легко могла бы повторить путь каждой из них. Сила воли, упрямая уверенность, харизматичность).

 

В тот день я впервые понял, что эта странная деятельность – «ходить раз в неделю в школу и решать с детьми задачки» может быть не только ради математических задачек, как это представлялось раньше, но что там, среди этих будущих «наших учеников» могут быть по-настоящему интересные личности, более того – могут быть даже личности тебя превосходящие, так что ты идешь не только учить, но и учиться. И вообще, это не игра на пару лет, как казалось до этого, а что-то гораздо более серьезное… Не так отчетливо я понял это именно в тот самый день, конечно, но путь к этой мысли начался тогда. 

 

13 сентября 1998 года мы пошли с только что набранным восьмым матклассом в турслет в Поваровку (то самое место, куда школьная компания Светы ходит до сих пор каждый сентябрь). Вечером провожал Свету домой из похода. Тогда же и познакомился с ее мамой – Еленой Анатольевной, которая гуляла с собакой Лушей вокруг дома и очень волновалась, ждала Свету. Это все было так странно, ново, неожиданно. Внутри пело: «Пустынной улицей вдвоем»... «Но в десять ровно мама ждет тебя домой», и это нужно было во что-то превратить, что-то с этим сделать. Тогда я решил притащить видеокамеру в школу и снять свой вариант «Восьмиклассницы». Кто же мог знать, что восьмиклассница была тогда ровно в середине своей недолгой жизни (14 лет и 4 месяца), что, как и автор этой песни, она разобьется на шоссе в 28 лет… 

 

Камеру в школу я стал приносить с тех самых пор. За 14 лет переснимал уже десяток параллелей, намонтировал про них кучу фильмов, и, в конечном итоге, это давно превратилось в профессию. От математики к кино через педагогику – таков мой жизненный путь. А началось-то ведь все именно со Светы…

 

В педагогике я не задержался. Бесконечно уважаю наших учителей, которые могут учить всех, в том числе и тех, кому это неинтересно, но сам так не могу. В том классе были разные дети, но было немало тех, кому было интересно то, что мы делаем. Когда выходишь к доске и объясняешь что-то такое абстрактное, необходимо, чтобы твой взгляд ловил чей-то ответный заинтересованный взгляд. И такие глаза там были. Света стала для меня любимой ученицей. Наш предмет давался ей легко, но вряд ли мог быть всерьез интересен. По крайней мере, способности к математике у нее точно были немалые, и, если бы она того хотела, могла бы получить любое образование. Но в середине девятого она перешла в гуманитарный класс. Думаю, что скорее из-за того, что там учились более близкие ей по духу люди, чем из каких-то абстрактных соображений о «преимуществах гуманитарного образования». 

 

Уверен, что от этого перехода она выиграла. И не только она – Светин переход накрепко спаял оба класса, они превратились как бы в одно целое, только уроки разные. С тех пор во всех наших поездках на каникулы по городам России и во всех походах была единая группа, а кто там математик, кто гуманитарий иногда уже и забывалось. Через Свету и я познакомился с гуманитарным классом XXVII параллели, найдя там близких друзей, которых и через десять лет после их выпуска могу так назвать, и, что важнее, могу быть назван так же и ими. После ухода Светы из маткласса сами уроки для меня стали скучнее, но зато у нас исчезла натянутость официального отношения учитель-ученик. Именно тогда мы и стали друзьями. 

 

10 класс. Свете уже 16. В ее жизни возник мой близкий друг Юра Суворов. И закрутилась, и понеслась та беззаботно-веселая жизнь, которая не описывается словами, и название которой юность. Чего-то мы гуляли, куда-то ходили на концерты, что-то смотрели, куда-то ехали, покупали какие-то ирландские шерстяные шапки, справляли вместе новые года и катались, все время почему-то катались по ночной Москве. Света мечтала научиться водить, и Юрина «пятерка» был ее первым автомобилем. Свете больше нравилось снимать самой, чем сниматься (совершенно не женская черта!), поэтому она отнимала у меня камеру (называла ее «малышкой») и снимала все подряд. Все неслось в едином вихре – «Первый Майский», Первая и Вторая «Бутова», гроза «Тарзанки» и потом сразу – поход на байдарках на речку Шлина, полный отрыв от внешнего мира, полная свобода, то есть жизнь по своим законам маленькой компании. Это была вершина того золотого времени, давно унесенного ветром. 

 

При этом звание «любимой ученицы» оставалось за Светой, оно не перешло ни на кого другого. Как-то она написала у меня в квартире мелом на обоях «Спасибо тебе за все. Ex-ученица» (выходка вполне в ее стиле). Однако не только до конца школы, но и много позже она говорила, что, перестав быть для нее «учителем математики», я стал для нее «учителем жизни». И все время благодарила, благодарила, благодарила… И, хотя я ровно также, как и все, гораздо больше сам получал от Светы, чем отдавал ей, но в этом одна из уникальных ее черт – быть благодарной миру, жизни, друзьям, близким. Она никогда не скупилась на слова благодарности. Я знаю это от многих людей. Она говорила людям хорошие слова гораздо чаще, чем слышала – это совершенно точно.


Давайте восклицать, друг другом восхищаться, 
Высокопарных фраз не надо опасаться. 
Давайте говорить друг другу комплименты, 
Ведь это всё любви счастливые моменты.


Это про Свету. И это ведь тоже про нее….

Давайте понимать друг друга с полуслова, 
Чтоб ошибившись раз, не ошибиться снова. 
Давайте жить во всем друг другу потакая, 
Тем более, что жизнь короткая такая.

 

 

 

2


Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.
Борис Пастернак

Теперь пришел черед нам, тем, кто купался в лучах этой короткой яркой жизни, кто наслушался таких хороших слов о себе, сказать хорошие слова в ответ. Безумно больно от того, что слишком поздно, и что все это, на самом деле, нужно было говорить при жизни. Но все равно, даже и в этом отчаянии, молчать невозможно. Ведь, чтобы говорить хорошие слова о Свете, не нужно ничего придумывать или лукавить. Нужно только вспомнить, какой она была. 

 

Во-первых, Света была безукоризненно чиста. Все возможные грехи ее суматошной и даже порой безалаберной жизни никогда не прилипали к ней, не превращались в пороки, а счищались также легко, как смывается плесень с мрамора античной статуи. Да, она была сделана не из холста, который ветшает, не из дерева, которое трескается, не из металла, который ржавеет, а из мрамора. Мрамора такого же чистого и белого, как обычный, но только горячего и мягкого. 

 

Она была веселой, заводной, подвижной, очень легкой на подъем. Обычно такие люди вселяют в таких скептиков и мизантропов, как я, некоторые сомнения – либо а) в умственных способностях, либо б) в искренности такого поведения. Проще говоря, подобные люди обычно глупы, а если умны, то лицемерны. Все это совершенно не про Свету. Во-первых, она была не просто умна, а очень умна. Я об этом сужу не потому, что она в 14-15 лет лучше всех решала сложные математические задачи, а потому что уже с 16-17 лет была умна взрослым жизненным умом. И те глупости, которые в своей жизни она совершала, были связаны не с непониманием, а с тем, что она действительно хотела эти глупости совершать. Жанна д’Арк, которая вместо того, чтобы рожать новых маленьких французиков-рабов, переоделась в мужское платье и верхом понеслась эту самую Францию освобождать, тоже для многих, наверное, совершала этим самым большую глупость. 

 

Второй раз в этом тексте всплывает этот исторический персонаж. Не знаю почему! Наверное, потому, что еще одна черта роднит их со Светой – смелость. Смелость удивительная, смелость такая, какую я почти не встречал и в мужчинах. Ну что такое «мужская смелость» в наше серое негероическое время? Съехать с горы задом наперед? Прыгнуть с парашютом? Чтобы доказать (в первую очередь самому себе, если ты не лицемер), что ты это можешь. И Света съезжала черт знает откуда, и с парашютом прыгала, и чего только не делала, но только не из-за этого мужского само-любования и само-восхищения, а от какой-то адреналиновой наркозависимости, в которую она впала, не сумев в нашем сером времени найти применение себе «по росту», что ли, ведь она была бы способна на самый настоящий подвиг. Но она обладала смелостью совсем иного рода, чем «доказать-что-я-и-это-могу» или «никого-не-боюсь», «мне-все-по-плечу». Она обладала смелостью взять на себя ответственность за свою жизнь и прожить ее так, как она хотела, никого не спрашивая. 

 

Закончу теперь мысль о лицемерии. Я сказал, что «заводные хохотушки» обычно либо глупы, либо притворяются. Света же была всегда умна, а лицемерие – это вообще не про нее. Она была честной и искренней. «Искренний человек» не тот, кто вам с порога начинает рассказывать подробности своей личной жизни. Это называется «болтливость». Честный человек в первую очередь адекватно оценивает сам себя. А есть еще такое качество, как «прямолинейность» – это когда ты не только себя адекватно оцениваешь, но и ближнего своего тоже, и не стесняешься ему говорить все прямо в лицо. Так вот, думаю, что Света была одновременно и честна, и болтлива, и прямолинейна. Жить рядом с человеком, обладающим таким букетом, безусловно нелегко. Юра Суворов, человек деликатнейший, намучился в свое время с этой прямолинейностью. Я был всегда для Светы не просто другом, а «старшим другом», то есть тем, чью личную жизнь вроде бы обсуждать не принято, но и я мог услышать что-то вроде – «Сереж, я не верю, что это всерьез. Вот там, где ты незабудки рвал – это у тебя серьезно было. Да, я в это верила. А это что? Ты зачем и себя, и других обманываешь?» Я смеялся и прогонял ее, но в душе понимал, что Светка, конечно, как никто другой видит меня насквозь. И это еще одно ее отличительное свойство – потрясающая интуиция. Она очень быстро определяла и понимала человека. Подозреваю, что и нестандартные задачи она решала не по усердию или долгому размышлению, а благодаря этому своему свойству. 

 

Да, она умела быть резкой, умела сказать прямо то, что думает. Но к себе, при этом, она была еще резче. «Света, но если так, то зачем ты тогда сейчас с этим парнем?!». И такой ответ, что не перескажешь. Вообще, Света и мужчины, это отдельная тема. Попробую написать и об этом. Света была девушкой, для которой стать другом почетнее, чем очередным увлечением. Я помню в 11 классе этих несчастных красавцев, «молодых людей Светы», которые мелькали то тут, то там, пытаясь найти себя в компании ее друзей, и как на них смотрели... К ним не ревновали, нет, но их всегда было немного жаль. Света – как раскаленный алмаз, как перо Жар-птицы, которое жжет руки тем, кто его самоуверенно пытается хватать. Кто-то, пугливый, сразу отпускал, кто-то был более стойким. 

 

Девочкам в этом возрасте часто нужно мужское внимание ради самого факта внимания. Им нужно либо, чтобы на них хоть кто-то обратил внимание, иначе неуверенность в себе, либо, если красивая, то чтобы это была толпа восхищенных поклонников. При этом, им самим часто от этих поклонников на самом деле ничего не нужно. И они либо кружат головы, либо совершают массу глупостей, о которых потом жалеют. Ничего этого не было в Свете совершенно – никакого притворства, игривости и куртуазности. Если человек был ей неинтересен, она не делала вид, что интересен, а если интересен, не боялась дать ему это понять. И никогда не притворялась. Всегда была естественна, что и привлекало к ней мужчин, которые ценят естественность выше, чем женщины.

 

Кому-то из «увлечений» удавался в итоге переход в разряд «друзей», и вот это уже было всерьез и навсегда. К дружбе у нее отношение было совершенно иное, в чем-то священное. Не все люди умеют дружить с противоположным полом. В детстве все умеют, а потом как-то разучаются почему-то. В самом вопросе о «дружбе между мужчиной и женщиной» есть какой-то элемент пошлости. А в ней не было пошлости, она действительно умела дружить с мужчинами. Друзей у нее всегда было больше, чем подруг. «Пошлость» я упоминаю в том неопределяемом чеховском смысле, непереводимом на другие языки. «Бабство» – этим грубым словом можно определить «женскую пошлость». Вот ее Света была лишена начисто. Даже в необходимой для жизни малой дозе. Может, именно это, в конечном счете, и помешало ей завести семью. В ней не было этой «милой женской слабости», вернее, необходимой доли притворства, чтобы ее изобразить, ведь, боюсь, что найти мужчину «по себе», ей было невозможно…

 

А дружба для Светы была священна. Помню, звонок в час ночи, я сплю. «Ты можешь сейчас приехать? Я на смотровой площадке, на Ленинских горах» – «Света, что случилось?!» – «Ничего-ничего. Если не можешь, то не надо…» Поехал. И, действительно, ничего не случилось. По крайней мере, ничего не было сказано. Просто забрал оттуда и отвез домой, в Солнцево. Почему она так поступила? То, что она сама приедет куда угодно, когда угодно ради любого своего знакомого – сомнений нет. Но, наверное, ей и самой нужны были время от времени доказательства, что есть люди, которые и к ней приедут в любое время суток. И хоть сам, к сожалению, я таким человеком для нее в последние годы уже не был, но я точно знаю, что всегда, до самого конца, рядом с ней были самые настоящие друзья. И в них было счастье ее жизни. 

 

При всей своей резкости, порывистости, стремительности Света всегда была очень нежной, удивительно ласковой и очень заботливой. Приедет, позвонит, подарит, спросит, скажет, вылечит. Я смотрел сейчас какие-то старые бумаги, связанные с теми годами, и наткнулся на походные раскладки – кто что берет в поход. Ну казалось бы, о чем можно судить по такому «документу»? Но во всех раскладках за Светой всегда записывали аптечку. Никто из нас не разбирался в медицине, кроме нее. У нее вообще был очень богатый практический опыт. Помню, на встрече нового 2001 года, мой одноклассник Боб, технический гений, так и не смог включить новую, только что поставленную у меня в квартире плиту. А у Светы это заняло примерно 10 секунд. Все очень долго потом веселились на эту тему. Она все хотела знать и уметь, и поэтому очень многое знала и умела.

 

 

Каждая человеческая жизнь, она как река, в которую нельзя войти дважды. Река, речка или ручеек. Чья-то жизнь течет медленно и плавно – по равнине, кто-то всю жизнь натужно крутит мельничное колесо или турбину, кто-то заиливается и заболачивается на месте. А Светина жизнь текла звонко, ярко, мощно, разнообразно, пронзительно и быстро – как водопад…

 

 


3

 
Что сделать мне тебе в угоду? 
Дай как-нибудь об этом весть. 
В молчаньи твоего ухода 
Упрек невысказанный есть.
Борис Пастернак
"Памяти Марины Цветаевой"

 Кем Света была лично для меня? В разное время я называл ее и восьмиклассницей, и любимой ученицей, и девушкой друга, и дочерью, и другом, и настоящим другом, и своим ангелом-хранителем. Причем, ангелом в совершенно разные годы. Да, она и была для меня именно ангелом – чистым и бесплотным существом, врачевавшим мои раны и телесные, и душевные. И даже мою совесть, на что никто другой совсем не решался. «Зачем ты это делаешь, Сереж? Эксперимент, ты говоришь? Все равно ей, ты говоришь? А откуда ты знаешь, как ей на самом деле?! Кто другой – пускай, но ты-то, ты-то так не можешь поступать!» А я не слушал, и не принимал всерьез. Дурак. Света всегда знала, когда появиться и что сказать, знала, что у меня в голове. А я следил за полетом этого ангела сначала издалека, потом вблизи, и ангел обнимал мое правое плечо, потом снова издалека, но я всегда знал, что этот ангел у меня есть. Знаю это и сейчас. 

 

А потом была Тарзанка. Может быть, самое важное, что произошло между нами в жизни. И высокий берег Оки, и неимоверная моя глупость, и переломанные руки-ноги и лужи крови, и мои друзья, которые вытащили, спасли, отвезли, и Света среди них и деятельнее всех, и в итоге именно она переругавшись со всеми врачами, отвезла меня в свой солнцевский травмпункт, третий по счету, где добилась, чтобы сделали все нужные рентгены. Но меня в тот момент совершенно не интересовало все это. Куда страшнее физических ран были раны душевные, осознание того, что же я натворил со своим куражом, скольких людей подвел, о том, что не смогу пойти в назначенный байдарочный поход со школьниками, о котором они так долго мечтали, и какой хреновый я для них пример. И пока все с осуждающими лицами заботливо хлопотали вокруг меня, я цепенел от этой во всем справедливой холодности. А Света плакала. И отчего-то брала всю вину на себя… Все как у Достоевского. И я подумал тогда в бреду – «Ээ, да это же все не просто так… Эта девочка мне не просто так послана. Ей вроде ничего от меня не нужно. Но я когда-нибудь допрыгаюсь и разобьюсь уже совсем. И где тогда будут все те женщины, которым столько всего нужно было от меня? Кто из них вспомнит? Друзья? Они, конечно, придут, но не заплачут. А вот она заплачет. Сколько бы лет не прошло. И опять скажет, что это она во всем виновата. Потому что она не такая, как мы. Она внеземная какая-то… Ангел» 

 

Вышло все не так. И опять берег Оки, и опять ночь, и машина, и ты за рулем, все наоборот. И не ты плачешь на моих похоронах, а я на твоих. И беру вину на себя за все то, что не успел или не посмел сказать тебе при жизни. И теперь лишь бессильно кричу шепотом, поднимая глаза к безжалостному небу – «Светочка, ученица моя и ангел! Я всегда восхищался тобой и восхищаюсь, всегда тебя уважал и уважаю, всегда любил тебя и люблю!» 

 

 

 

 

 

 

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

"Двойная экспозиция"

Некоторые документы

Дневник похода по Шлине

Выбранные места

"Девочка скандал" (2016)

 

 

 

back